Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT, .FB2) 📗
Грейн встряхнулся. Довольно! Она не жена ближнего. Почему она жена Лурье? Потому что стояла с ним под балдахином на четырех жердях и раввин зачитал их брачный контракт? Женщина является женой только того мужчины, которого любит. И зачем Богу нужно разводное письмо? Не достаточно ли того, что женщина открыто и однозначно уходит от мужа? Нет, того, что написано в божественной книге, никто не может знать…
У него были наготове оправдания всех его поступков. Неужели счастье не является единственной целью каждого человека, каждого существа? Неужели есть разница, хотят они наслаждений на этом или на том свете? Даже тот, кто бежит от счастья, ищет счастья. Даже тот, кто совершает самоубийство, ищет покоя. Философы просмотрели главное: человеческую погоню за счастьем. У него, Грейна, была своя собственная философия: счастье — это божественность, божественная особенность. Когда человек счастлив, исчезают все трудные вопросы. Человек соединяется с Богом. Так называемые неодушевленные предметы счастливы, поэтому они никогда не ошибаются. Однако живым дается дар, представляющий собой более высокую ступень счастья: свобода. Свободный выбор возможен только тогда, когда есть счастье и несчастье, правда и ложь, успех и провал. Свобода обязательно идет рядом с индивидуальностью. Покуда человек является телом, он вынужден, как гласит еврейская поговорка, сам устраивать себе субботу: искать свое маленькое счастье в бесконечном море благодушия… Эта борьба является, наверное, частью Божественного плана. Лучше всего разъясняет это каббала: чтобы стал возможен акт Творения, бесконечности пришлось потесниться. Этот мир представляет собой остров несчастья посреди моря счастья. Судьба человека состоит в поисках самой сути бытия…
Анна дремала или, может быть, притворялась дремлющей. Ей пришлось пройти через новые скандалы с отцом и со Станиславом Лурье. Он не давал ей забрать свои вещи. Он схватил ее за шею и попытался задушить. Он схватил ее меховую шапку и разорвал на две половинки… Теперь Анна откинула голову на спинку вагонной скамьи. Ее веки спали, но губы улыбались. Казалось, они беззвучно говорят: «Оно того стоило… Теперь я добилась своего…» Она подтверждала теорию Грейна о том, что страдания — это нечто кажущееся. Единственной реальностью является наслаждение… Грейн что-то царапал карандашом в записной книжке. На протяжении многих лет он делал наброски для своей будущей книги. Он пытался создать своего рода новый гедонизм: счастье — это вещь в себе… Путь к счастью — это путь к Богу… Сам Бог не исчерпал всех счастливых комбинаций… Он обязательно должен приходить к созданным Им, чтобы развивать Божественные силы…
Нет, эти мысли Грейн не мог выразить никакими словами. Он писал свои заметки на иврите, на идише, по-немецки, знаками, которые только он один мог расшифровать, символами, значение которых было известно только ему одному. При этом он рисовал всяких человечков, цветочки, страшилищ с рогами, клыками, хвостами, плавниками. Если божественно все, как считает Спиноза (а так обязательно должно быть!), тогда божественна и его, Грейна, мазня, каждая черточка, которую оставляет его карандаш, каждое бурчание в его кишках. Он принялся писать шрифтом, принятым у переписчиков священных текстов, как, бывало, делал его отец, переписчик реб Янкев. Потом Грейн перевернул страничку и принялся рисовать обнаженную фигуру. Грех? Вся институция супружества — человеческая выдумка. Пережиток рабовладения. Нельзя заключать контракт по поводу чего-то, что целиком зависит от эмоций…
Анна открыла глаза:
— Что ты делаешь?
— Ничего-ничего.
— Что ты там рисуешь? Ну-ка покажи!..
Она рассматривала его каракули искоса, чуть насмешливо, пытливо. «Интересно, что сказал бы по этому поводу психоаналитик? — думала Анна. — Этот человек полон комплексов. Кто знает, что делается в его мозгу, который был и остается мозгом ешиботника? Ну а что происходит в моем мозгу?..» Грейн и Анна взяли для этой поездки спальные места в купе, но сейчас, днем, сидели в обычном вагоне. Анна взяла Грейна за руку:
— Мы едем, не так ли?
— Да, дорогая. Это факт.
— Я сама не верила, что до этого дойдет…
— Я молю Бога только об одном: чтобы Лурье не наделал глупостей.
— Что бы он ни натворил, это не твоя вина. Никого нельзя заставить любить. И никого нельзя заставить жить…
— Я не хочу никого доводить до самоубийства.
— Он будет жить, он будет жить… Он слишком любит себя самого. Я больше боюсь за папу. Я тебе кое-что скажу, только не пойми меня превратно: я готова пожертвовать им ради тебя.
— Это страшные слова!
— Это чистая правда…
Грейн и Анна обладали друг другом вчера и позавчера, все время с тех пор, как она к нему пришла, но они желали друг друга опять и опять. Последние слова Анны снова разожгли желание. Анна бросила на Грейна полуумоляющий-полувопросительный взгляд. Она придвинулась к нему, прижала свое колено к его колену. У телесного влечения есть свои собственные законы. Ему по вкусу осквернение святынь, ниспровержение авторитетов. Оно коренится в тех же самых темных местах, из которых вырастает злодейство… Какое-то время они сидели молча. Грейн, казалось, прислушивался к собственным потаенным мыслям. Лея никогда не говорила ничего подобного. Она всегда была матерью. Даже до рождения детей. Что касается Эстер, то в последние годы она стала клубком обид, претензий, сожалений. Слишком много говорила о смерти. Была какая-то логика в том, что он, Грейн, должен был оставить как Лею, так и Эстер и взять Анну. Она готова к чувственной игре. У нее есть для этого все: молодость, сила, фантазия… Но может ли он оправдать то, что совершает? Несмотря на все замысловатые объяснения и философские рассуждения, он знал, что поступает плохо, действует вопреки воле Создателя. Что стало бы, если бы то, что делает он, Грейн, превратилось в норму, правило? Исчезла бы семья, исчезло бы отцовство. Все женщины стали бы блудницами, все мужчины — развратниками.
2
Сразу же после ужина Грейн и Анна пошли в спальное купе. Ни он, ни она не спали в предыдущую ночь больше трех-четырех часов. Было как-то странно идти ложиться спать в мчащемся экспрессе, по дороге к теплому климату, туда, где растут пальмы и апельсины. За ужином Анна заказала шампанское. Это был, как она утверждала, первый день ее медового месяца. Она пила и становилась легкомысленной. Она шутила с официантом, заговаривала с парочкой, сидевшей за соседним столиком. Слишком много смеялась. Анна говорила по-английски свободно, но с немецким акцентом. Американцы, сидевшие в вагоне-ресторане, обменивались взглядами. Эта дама, бежавшая от Гитлера, носила бриллиантовые сережки и кольцо с крупным бриллиантом. Ее плечи прикрывала меховая накидка. Было трудно поверить, что миллионы таких, как она, людей сожгли в печах, отравили газом. Анна чокнулась с Грейном и громко сказала пожилой даме, сидевшей напротив:
— Я ждала этого дня двадцать лет!..
— Прошу тебя, Анна, не устраивай такого шума! — шепнул ей Грейн.
— Что ты дрожишь? Быть счастливой разрешается!..
Они вошли в купе. Завтра утром они окажутся в Майами. Было еще рано, не позже девяти часов вечера, но целый день поездки, обильные трапезы, вино и страх столкнуться со знакомыми вызывали усталость, желание спрятаться, новый интерес друг к другу. Они закрыли дверь — свободны. Они выключили свет и бросились в объятия друг друга со страстью, поразившей их самих. Их уста слились и оставались в таком положении долго, очень долго, как будто они забыли, как можно разъединиться. Казалось, что их рты молча борются между собой, готовые проглотить друг друга вместе с языком, нёбом, глоткой. В том, как целовалась Анна, ощущалась сила. У нее был звериный укус. Они стояли в темноте, как два волка, сцепившихся мордами. А снаружи проносились хлопковые поля, табачные плантации, огни домов и фабрик. Тепловоз не свистел, в отличие от прежних паровозов, а издавал мощный гудок. Даже в пылу страсти Грейн ощутил гордость за человеческий род, за хомо сапиенс, который вылез из пещеры и ради своего удобства заставил работать скрытые силы природы. Они с Анной представляли собой некий эксперимент в области гедонизма, попытку достичь за минимальное время максимальных впечатлений…
