Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗

— О, Тиан! Это так грустно.

— Грустно, зато честно. Проще говоря, дело не в том, нравятся кому-то люди своего пола или противоположного. Проблемы одни и те же. Ты же видишь: в моем окружении никто так и не нашел однозначного решения. Взгляни на Кокто. Он одинаково влюбляется и в мужчин и в женщин.

— Кокто любит исключительно самого себя, — сухо заметила Купер.

Диор расхохотался:

— Вот тут ты, возможно, права. Желают красивых, а некрасивых никто не хочет. Я никогда не был красив, даже в юности, когда большинству людей все же свойственен хоть краткий период цветения. А я так и не расцвел. Я всегда был скучным и неинтересным. Таким и остался.

— Ты не некрасивый.

— Некрасивый. К тому же меня еще, как назло, неотвратимо влечет к красавцам — видимо, врожденная аномалия. И в результате мне чаще всего отказывают. И даже высмеивают за излишнюю самонадеянность. А если и принимают, то вскоре бросают ради кого-нибудь более привлекательного.

Она сочувственно погладила его по руке:

— Даже если бы ты и вправду был некрасив — а я считаю, что у тебя очень милое лицо, — ты настолько талантлив, что это затмевает любую внешнюю красоту.

— В нашем мире, — он застенчиво пожал плечами, — внешность ценится больше внутреннего содержания. Уж чему-чему, а этому меня моя профессия научила.

— Когда-то и я думала, что Амори — мой суженый, — горько откликнулась она. — Процесс избавления от иллюзий был долгим и болезненным. Я знаю, каково это, когда тебя бросают ради кого-то более привлекательного.

Он накрыл ее руку своей со словами:

— Мне разбивали сердце бессчетное количество раз. В сорок лет я решил, что больше не буду ждать своего принца, и всего себя посвятил работе. Но это не значит, что и ты должна жить так же. Возможно, твой суженый ближе, чем ты думаешь.

— Ты о ком?

— Ну… — Он снова уткнулся в каштаны. — У тебя же есть Генри.

— У всех какое-то превратное представление обо мне и Генри.

— А какое не превратное?

— Он мой друг. И это всё.

— Ты уверена?

— Ну, я ему интересна.

— А он тебе?

— Он очень привлекателен. Но…

— Но что?

— Я намного моложе. Мне нравится моя жизнь — богемная и полная приключений. Я не готова все бросить ради одного человека. И потом, у нас разное мировоззрение. Он выступает на стороне власть имущих, а я больше сочувствую угнетенным.

— Может, посоветуемся с мадам Делайе?

— Не думаю, что мне поможет гадалка. Скорее уж психиатр.

— На предсказания мадам Делайе можно положиться всецело, ты ведь знаешь. Каждый ее расклад говорит об одном: Катрин жива, здорова и вскоре вернется ко мне.

— Я рада за тебя, — нежно ответила Купер, думая, что временами он безнадежно наивен.

Диор кивнул:

— Дорогая, человеку всегда нужно пробовать новое, а особенно в твоем возрасте, чтобы не чувствовать себя так, будто ты до конца жизни приговорен есть одно и то же блюдо. Следуй своим инстинктам. — Он протянул ей идеально очищенный каштан. — Единственный совет, который я могу тебе дать, — не делай того, что кажется тебе неправильным.

Она взяла теплое ядрышко:

— Какое счастье, Тиан, что у тебя есть твоя работа.

— Везет в работе, не везет в любви. Иногда мне бы хотелось не быть таким, как я. Слишком много ограничений. Во-первых, это противозаконно и все время приходится жить в страхе. Во-вторых, постоянно сталкиваешься с презрением, а то и открытой ненавистью, особенно со стороны определенного типа людей. Иногда это просто взгляд, или противная улыбочка, или тщательно подобранное словцо. А ранить они могут глубоко. — На секунду его лицо помрачнело. — Проще сублимировать желание. Прекрасное платье, новый материал, элегантная линия помогают на время забыть о своем несчастье. — Он расправил бумажный кулек и убрал его в карман. — И, кстати говоря, мне пора возвращаться к моим куклам. Ваша терапевтическая сессия с профессором фон Диором подошла к концу.

«Возможно, — подумала она, входя под блистательные своды отеля «Риц», — и вправду стоит обратиться к психиатру». Из двух человек, предположительно привлекающих ее в романтическом плане, один — мужчина на восемнадцать лет старше, а другая — женщина. Что бы сказал Фрейд? Она очень изменилась по сравнению с той наивной девочкой из Бруклина, которая год назад приехала в Париж.

Генрих ждал за их столиком, выглядел он безукоризненно. При виде него у Купер всегда в первую секунду замирало сердце. В мире, полном непостоянства, он был абсолютно надежен: всегда рядом, всегда готов прийти на помощь. Возможно, в этом и заключалась проблема. На Генриха можно было положиться, а Сюзи бросала вызов. Генрих позволял чувствовать себя в безопасности, а Сюзи, напротив, лишала этого чувства. Выбрать было нелегко — да и был ли у нее выбор?

Генрих троекратно, по-русски, поцеловал ее, когда она подошла к столу. Сегодня оркестр в ресторане играл джаз, и элегантные пары между переменами блюд поднимались, чтобы танцевать.

— Потанцуем, пока не принесли меню? — спросил он.

— Если вы не оттопчете мне ноги.

— Постараюсь. — Он обнял ее, и они поплыли между столиками, прижавшись щека к щеке. Танцевал он прекрасно. У него были сильные руки, и двигался он легко.

— Я звонила вам в контору, — сказала Купер. — Секретарь ответила, что на этой неделе вас не будет в Париже.

— Нужно было кое-что уладить.

— Что именно?

— Одно скучное дельце.

— Вы рассчитываете, что я стану описывать вам свою жизнь до мельчайших подробностей, — пожаловалась Купер, — а сами никогда ничего мне не рассказываете.

— Хорошо, — ответил он. — Что вы хотите узнать?

— Куда вы ездили на этой неделе и чем занимались? Он помолчал минуту, кружа ее в своих объятиях.

— Битва с немцами близится к концу, — произнес он наконец. — Но тем временем готовится новое сражение. Коммунисты намерены поглотить Францию так же, как они поглотили Восточную Европу.

Купер фыркнула:

— Все те же старые россказни. Капиталисты кормили рабочих этими страшными байками еще в тридцатые, заставляя их, как рабов, трудиться на фабриках — за гроши и в ужасных условиях.

— Речь идет не о плохих условиях труда на фабриках, — терпеливо объяснил он. — Они хотят разжечь гражданскую войну.

— Ладно, Папочка Уорбакс, — рассмеялась она, — умерьте пропагандистский пыл. Я не собираюсь с вами спорить.

Они еще немного потанцевали и вернулись за столик, чтобы освежиться коктейлями, — грейхаунд с водкой стал их напитком. В загадочных раскосых глазах Генри затаилась улыбка, но тон его, несмотря на кажущуюся легкость, был серьезен:

— Вам следует опасаться, моя дорогая Купер.

— Кровожадных орд коммунистов?

— Скандала. Люди говорят о вас.

— И что же?

— Париж — маленький город. Я слышал пересуды о том, что некая французская певица дружит с некоей американской журналисткой.

— Понятно, — задумчиво протянула Купер, разглядывая розовый грейпфрутовый сок в бокале. — Я и не знала, что настолько знаменита.

— Вы здесь новое лицо. К тому же потрясающе красивы; конечно, вас замечают — люди хотят знать, кто вы и откуда.

— И куда направляюсь, — а дорога мне, видимо, прямиком в ад.

— Парижане очень терпимы. Сейчас вряд ли многие считают, что ваше место в аду. Но ваша подруга и не пытается ничего скрывать.

— По крайней мере, она себя не стыдится.

Генрих пожал плечами:

— Лесбийская любовь в Париже стала своего рода представлением на публику еще с пятидесятых годов девятнадцатого века. Это почти профессия — из области исполнительских искусств.

— В Париже и просто быть женщиной — уже профессия, — иронично заметила Купер.

— Сюзи явилась в Париж безродной бродяжкой. Она была незаконнорожденной дочерью поденщицы из Сен-Мало. Ее звали Сюзанной Роше. Сюзи Солидор из нее сделала Ивонн де Бремон.

— А кто такая Ивонн де Бремон?

— Ивонн — лесбиянка-аристократка, одна из величайших красавиц двадцатых-тридцатых годов. Немного старше Сюзи. На самом деле, вместе они смотрелись как родные сестры. Ивонн сделала ее своим излюбленным проектом. У нее ушло несколько лет на то, чтобы изваять из сырого материала произведение искусства.