Последние Каролинги - Говоров Александр Алексеевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
— Не примут.
— Как — не примут?
— А вот так и не примут… — Привратник в своей нише спешно скоблил себе щетину, подвесив зеркальце к потолку. — Их светлость не мужиками занимается. На это у них есть управляющий — Юдик. Но и управляющему не до вас…
Действительно, в усадьбе принцессы царил переполох. Ворота были распахнуты, и оттуда выносили какую-то ветхую мебель, половики, тряпье. Туда же въезжали телеги с новенькими гардеробами и балдахинами. Выскочило целое войско поварят в накрахмаленных колпаках, и главный повар, надменный, словно сарацинский король, повел их на рынок, подсчитывая: гусей не менее сорока, каплунов семь дюжин…
— Поди теперь купи что-нибудь! — проворчал привратник, вытирая бритву. — Новый граф наложил такие подати!
— Что ж, в поместьях их светлости нет ни гусей, что ли, ни каплунов, раз приходится за ними на рынок посылать?
— Есть-то есть, да все спешка! Вчера прискакал гонец из Триса — оттуда прибывает невеста его милости графа…
— Батюшки! — сообразила Альда. — Значит, этого Юдика мы теперь днем с огнем не сыщем!
— Кому до вас дело! Их светлость нынче глаз не сомкнули. Шутка ли — двести всадников сопровождают невесту! Да столько же своих вассалов надо вызвать. И каждого накорми, напои, размести сообразно достоинству!
Альда и Винифрид переглянулись. Начинается жатва, каждый день на счету. С другой стороны, сколько дней уж потеряли, а их ночные гости все еще живут в шалаше за оврагом, чего-то выжидают. Альда полезла за кошельком — задобрить привратника, но тот вдруг вскочил, сворачивая бритье:
— Эй, деревенщина, гоните-ка своих скотов рогатых куда-нибудь подальше! Их светлость жалуют!
На галерею над подъездом расфуфыренные служанки вывели старую даму, на напудренном личике которой резко выделялись черные брови. Дама трясла головой, должно быть от тяжести громадного золотистого парика, сделанного в виде косы, уложенной, как корона, и усыпанной искрящейся алмазной пылью.
— Когда я была совсем малюткой, — сказала Альда, — именно так носили косы.
За принцессой следовал управляющий, представительный мужчина, несмотря на жару одетый в куний мех. В нем Альда сразу признала путника, поившего у них зимой лошадей. Принцесса его распекала на каком-то непонятном языке с придыханиями у каждого слова.
— Что значит королевская кровь! — Привратник поднял палец. — И говорит-то не по-нашему, разумейте вы, земляные черви!
— Боже мой! — охнула Альда. — Это же язык моего детства! Это настоящий старинный франкский язык!
Оглянулась на насупленного сына, затем решилась и словно даже помолодела, раскраснелась.
— Благороднейшая госпожа! — крикнула она, вызвав в памяти забытые слова. — Прими скромный дар по случаю бракосочетания твоего сына — этих тетерок и этот сыр!
Принцесса, несмотря на возраст, имела тонкий слух. Что за женщина в домотканом балахоне владеет такой отменной сикамбрской речью?
— Я из рода Эттингов! Ищу правды у твоей милости…
Сразу все переменилось по отношению к Альде и Винифриду. Привратник льстиво распахнул перед их повозкой ворота. Управляющий Юдик лично принял их в атриуме, усадил в кресла, а сам из уважения к их древнему происхождению разговаривал стоя.
Но ответ его был неутешителен. Квизский лес испокон веков находится в распоряжении именно той ветви Каролингов, к которой принадлежит их светлость Аделаида. Так что Гугон, собственно говоря, не имел права подписывать такую грамоту. Но с покойника теперь что возьмешь? Можно было бы передать участок Эттингам на вассальных условиях, но все осложняется тем, что на этот же лес претендует граф Каталаунский, Кривой Локоть…
Было уже время обеда, когда быки приволокли повозку Альды к Галерее правосудия — ветхой римской базилике, хранившей на своих треснувших колоннах следы былых погромов.
Разморившиеся от жары Альда и Винифрид не знали, с чего начать. Наконец к ним прилепился ходатай в засаленной ряске, с пером за ухом и чернильницей на поясе. Он осведомился, кто им нужен, и без обиняков предложил выложить денарий, после чего повел Винифрида внутрь базилики.
Там, отделенный от прочих барьером, сидел судья, настолько тучный, что издали напоминал шар, имеющий шишкообразный нос, розовый подбородок и щелочки глаз.
Возле него суетились ходатаи, а просители стояли поодаль, приготовив дары — кто византийскую шаль, кто чеканную серебряную вазу, а кто и охотничью борзую бургундской породы. Плешивый клирик увивался вокруг судьи, похохатывал.
— Ведьму-то эту, почтеннейший судья, хо-хо-хо, ведьму…
— Ну и что ведьму, уф-ф? Что ведьму, говори!
— Ведьму, которую Фульк выловил при дворе, везут в клетке сюда, и она уже проехала Суассон…
— Уф-ф! — Судья поглаживал себе чрево, и они оба захлебывались, предвкушая забавное зрелище.
Тут судья увидел ходатая и Винифрида.
— Тебе чего, Крысий Нос?
Ходатай стал объяснять существо жалобы Винифрида, но толстяк жирными пальцами изобразил вековечный знак, похожий на шипение воздуха. Крысий Нос шепнул, что надо не менее пяти денариев, и искомое перешло из отощавшего кошелька Альды в пухлую ладонь судьи, словно невзначай покоившуюся на ручке кресла. Судья выслушал ходатая, задал несколько вопросов Винифриду и задумался, зажмурив глаза-щелки. Никто не смел нарушать его размышления, только глупый петух на руках просительницы, признававший над собой только власть природы, оглушительно закукарекал.
Наконец толстяк встал и, раскрыв судебник, стал монотонно говорить что-то по-латыни. Затем прочел что-то из другого тома, а присутствующие слушали, хоть не понимали ни слова. Сочтя свою миссию выполненной, он оборотился ко всем спиной, и к нему тотчас же вновь подскочил плешивый клирик, затараторил:
— А эта ведьма, хо-хо! Рассказывают, клянусь богоматерью….
Он зашептал что-то на ухо толстяку, а тот даже икнул от изумления:
— Уф-ф! Невозможно!
— Да, да, — крестился плешивый. — Она и Эд, истинные небеса!
Крысий Нос вывел Винифрида обратно к повозке и долго объяснял им с Альдой смысл речений судьи, который сводился к тому, что в качестве свободных франков Эттинги подсудны не римскому, а салическому праву, по которому судит только майское собрание войска. А оно соберется только через год, если вообще соберется…
— В общем, господин, — Крысий Нос сочувственно дотронулся до его сагума, — продать у тебя что-нибудь есть? Быки, конь, повозка — это гроши… Сестренка есть? Продай сестренку. Есть две? Продай двух. Только за такие деньги ты добьешься правосудия, иначе пропадет вся семья. А еще лучше сам отдайся какому-нибудь сеньору в вассалы — он тебе и суд, он тебе и закон. Вон у тебя какие мышцы — мечом все себе добудешь!
Альда глядела на сына, ожидая его решения.
— Нет, — сказал, насупившись, Винифрид, — в грабители я не пойду.
Влажная ночь разлеглась на кровлях и башнях Города. На окрестных болотах кричали, давясь от усердия, лягушки. Огромный костер пылал у выездных ворот, выхватывал из тьмы глухую кирпичную стену Сторожевой башни и внушительный эшафот, на котором в плаху был воткнут топор как наглядный символ власти предержащей.
У костра толпились ожидавшие открытия ворот на рассвете; их кони и быки мирно жевали сено. Седовласый слепец с длинными висячими усами настраивал арфу, склонив ухо к серебряным струнам.
— Спой о великом Карле! — просили его, поднося ему чашу сидра.
Певец задумчиво взял несколько аккордов и начал:
Великий Карл, могучий император,
Полвека целых правил среди франков.
Сдались ому враги и покорились
Соседние цари и короли.
Вернулся Карл в любимый свой Аахен,
На троне золотом среди вассалов,
Среди мужей мудрейших и храбрейших,
Уселся Карл свой правый суд вершить!
