Схватка за Рим - Дан Феликс (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Тут старик, а за ним и остальные вышли из-под дернового навеса:
– …То пусть кровь того человека прольется неотомщенной, как эта вода над лесной палаткой.
Он поднял котел и вылил из него окровавленную воду в ров.
– Как падает эта крыша, так да обрушится на голову его свод неба и задушит его.
Сильным ударом он опрокинул воткнутые в землю колья, и глухо упал на землю дерновый навес.
Пять человек, взявшись за руки, снова стали на место, покрытое дерном, и старик быстро продолжал:
– И если кто-нибудь из нас не сдержит этой клятвы, не будет, как родных братьев, защищать каждого из нас при жизни и мстить за него после смерти, или откажется пожертвовать всем благу готов, когда наступит час, и один из братьев потребует этого, да будет он предан на веки вечные подземным духам, что обитают под зеленым покровом земли; пусть вытопчут добрые люди своими ногами то место, где будет лежать его голова, и да будет имя его обесчещено повсюду, куда только доносится звон колокола церкви Христовой, где язычник приносит свою жертву, где мать ласкает свое дитя, где ветер гуляет по широкому свету. Скажите, должно ли все это постичь негодяя?
– Да, пусть все это обрушится на него, – повторили они. Тогда Гильдебранд разомкнул их руки и сказал:
– А чтобы вы знали, какое значение имеет это место для меня, – а теперь и для вас, – и почему я созвал вас сюда именно в эту ночь, – подойдите и смотрите.
И, подняв факел, старик сделал несколько шагов и остановился по другую сторону дуба, у которого они клялись. Молча приблизились к нему товарищи и с удивлением увидели перед собой открытую могилу, а в ней большой гроб, с которого была снята верхняя крышка, а в гробу – три больших белых скелета, блестящих при свете факела, и тут же ржавое оружие – копья, щиты и прочее. Пораженные, они обращали взор то на гроб, то на старика.
– Это мои три сына. Они лежат здесь уже более тридцати лет. Все пали на этой горе, в последней битве под Равенной. Все убиты в один час, – и сегодня годовщина их смерти. С радостным криком бросились все они на копья врагов за свой народ.
Он замолчал. Товарищи с сочувствием глядели на него. Наконец, старик выпрямился и взглянул на небо.
– Довольно, – сказал он, – звезды блекнут. Полночь миновала. Идите в город. Только ты, Тейя, который получил от неба дар не только слагать песни, но и понимать горе, останься со мною подле мертвых.
Тейя кивнул и, не говоря ни слова, сел у гроба. Старик передал факел Тотиле и опустился напротив Тейи. Остальные же молча простились с ними и направились в город.
Глава III
Через несколько недель после этой встречи недалеко от Равенны состоялось иное собрание – также под покровом ночи – в римских катакомбах, таинственных подземных коридорах, что составляли второй город под улицами и площадями Рима.
Вначале катакомбы служили местом погребения умерших и убежищем для христиан, которые в первые века часто подвергались жестоким гонениям.
Входить в них без опытного провожатого было опасно: подземные коридоры разветвлялись, сплетались, скрещивались между собою, и пришелец непременно терял дорогу. Многие так и умирали в них с голоду, не найдя выхода.
Впрочем, людям, которые собирались сюда теперь, нечего было бояться: каждую группу в 3-4 человека вел отдельный провожатый, хорошо знакомый со всеми ходами. Провожатыми обыкновенно были люди духовного звания, – уже с первых веков христианства римским священникам ставилось в обязанность изучать ходы катакомб.
Разными дорогами сходились люди в одно место: большую полукруглую комнату, скудно освещенную висячей лампой. Без страха, очевидно, не впервые, стояли они здесь, вдоль стен, слушая, как с потолка капали на землю капли, и спокойно раздвигая ногами валявшиеся на полу кости.
Большая часть собравшихся принадлежала к духовенству, остальные к самым знатным римским семьям, занимавшим высшие должности в городе.
Когда все собрались, старший из духовенства Сильверий – архиепископ церкви св. Себастьяна – открыл собрание по установленному порядку. Затем, окинув проницательным взглядом всех присутствующих, остановил взор на мужчине высокого роста, стоявшем напротив него, привалившись спиной к выступу стены. Тот в ответ молча кивнул ему. Тогда Сильверий начал:
– Возлюбленные братья во имя триединого Бога! Вот мы снова собрались для священной цели нашей. Меч Эдома висит над нашими головами, и фараон Теодорих жаждет крови детей Израиля. Но мы не забудем слов Евангелия: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а более бойтесь того, кто может и тело, и душу погубить в геене». И в это мрачное время мы уповаем на Того, Кто в образе столпа, днем облачного, ночью огненного, провел народ Свой через пустыню. И мы будем всегда помнить, мы никогда не забудем, что все, что мы претерпеваем, – мы терпим по воле Божией, и все, что делаем, – делаем ради Его святого имени. Возблагодарим же Его, ибо Он благословил наше усердие. Малы, как стадо евангельское, были мы вначале, а теперь разрослись, как дерево у источника. Со страхом и трепетом сходились мы сюда прежде; велика была опасность, и слаба надежда: проливалась благородная кровь лучших людей; сегодня же мы смело можем сказать: трон фараона стоит на глиняных ногах, и дни еретиков сочтены.
– Да приступай же наконец к делу! – с нетерпением прервал священника молодой римлянин с блестящими черными глазами. – Говори прямо, зачем созвал ты нас сегодня?
Сильверий бросил негодующий взгляд на юношу, и хотя тотчас опомнился и постарался скрыть гнев, но голос его зазвучал резко:
– Даже и те, что, по-видимому, не верят в святость нашей цели, не должны колебать эту веру в других. Но сегодня, мой горячий друг Лициний, в наше собрание должен вступить новый член, и его вступление есть очевидное доказательство Божьей милости к нам.
– Кто он? Исполнены ли все предварительные условия? Ручаешься ли ты за него? – посыпались вопросы со всех сторон.
– Вам достаточно узнать, кто он… – ответил Сильверий.
– Нет! Нет! По уставу нашего союза требуется ручательство, иначе…
– Ну, хорошо, друзья, хорошо, я за него ручаюсь, – ответил Сильверий и, обернувшись к одному из многочисленных ходов, которые растекались в разные стороны из этой средней комнаты, сделал знак рукой. Из глубины коридора тотчас выступили два молодых священника, ведя за собой мужчину, закутанного в плащ. Они подвели его к Сильверию, а сами снова отступили.
Глаза всех с любопытством устремились на этого человека. Сильверий после небольшой паузы снял плащ, покрывавший голову и плечи вошедшего.
– Альбин! – с негодованием, презрением и отвращением вскричали присутствовавшие. – Как? Альбин? Изменник?
И молодой Лициний, а за ним и некоторые другие, даже обнажили мечи.
Вся фигура вошедшего выражала трусость; он пугливо озирался вокруг и наконец остановил умоляющий взгляд на Сильверий.
– Да, – спокойно сказал священник, – это Альбин. Если кто-нибудь из вас имеет что-нибудь против него, пусть выскажется.
– Клянусь небом! – вскричал Лициний. – Неужели об этом еще нужно говорить! Все мы знаем, кто таков Альбин, и что он такое: трусливый, бесстыдный изменник!
Юноша умолк, гнев душил его.
– Брань не доказательство, – спокойно выступил Сцевола. – Но вот я при всех спрашиваю его, и пусть он мне ответит. Ты ли спас себя постыдной клятвой тирану Теодориху не вмешиваться больше в государственные дела и бежал, не заботясь о том, что благороднейшие римляне Боэций и Симмах, выступившие на твою защиту, были схвачены, лишены имущества и в конце концов казнены? Отвечай, не из-за твоей трусости погибла краса нашего государства?
В собрании послышался ропот неудовольствия. Обвиненный молчал, дрожа, даже Сильверий на минуту растерялся.
Тогда на середину комнаты выступил человек, стоявший напротив него у стены. Близость этого человека, казалось, ободрила священника, и он начал:
– Друзья, все, что вы говорите, было, но не так, как вы говорите. Знайте, Альбин ни в чем не виноват. Все, что он сделал, – он делал по моему совету.
