Второго Рима день последний (ЛП) - Валтари Мика (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Её ирония была мне приятна, а голос говорит больше, чем слова.
– Назначь мне время и место, – попросил я.
Она задумалась:
– Ты сам не понимаешь, насколько дерзки твои слова. Но, может, таковы обычаи франков?
– Место и время,– повторил я и схватил её за руку.
– Как ты смеешь! – воскликнула она, побледнев от неожиданности.– Ещё ни один мужчина никогда не осмелился коснуться меня. Ты не знаешь кто я.
Но она не пыталась освободиться. Или, всё - же, моё прикосновение было ей приятно?
– Ты это ты,– сказал я – Ничто другое меня не интересует
– Возможно, я напишу тебе, – пообещала она. – В наше неспокойное время этикет, наверно, уже ни имеет никакого значения. Ты не грек. Ты франк. И всё же, встреча со мной может оказаться для тебя опасной.
– Когда-то, я стал крестоносцем, потому что мне не хватало веры, – ответил я.
– Всё остальное у меня было. Я решил умереть во славу бога. И теперь я убежал из лагеря турок, чтобы совершить это на стенах Константинополя. Моя жизнь не может стать опаснее, чем она есть.
–.Молчи,– сказала она. – Обещай, по крайней мере, что не пойдёшь за мной. Мы и так привлекли к себе много внимания.
Она закрыла лицо вуалью и повернулась ко мне спиной.
Слуги в бело-голубых одеждах пришли за ней. Она пошла с ними и ни разу не оглянулась. А я остался. Но когда они были уже далеко, я почувствовал себя обессиленным, будто кровь вытекла из моего тела через открытую рану.
. 14 декабря 1462.
Представители разных стран, собравшиеся в храме Святой Девы Марии возле порта под председательством кесаря Константина, двадцатью одним голосом против голосов венециан постановили конфисковать для обороны города венецианские корабли, стоящие в порту. Тревисано заявил протест от имени судовладельцев. Груз было позволено оставить на кораблях после того, как капитаны, целуя крест, поклялись, что не будут пытаться убежать. Арендная плата за корабли была установлена в размере 400 бизанов ежемесячно. Цена явно завышенная, но Венеция умеет воспользоваться случаем. Впрочем, погибая, золото не считают.
Кесарь совещался с Григорием Маммасом, которого народ прозвал фальшивым патриархом, а также с епископами и опатами монастырей о переплавке церковных ценностей и чеканке из них монет. Это ограбление монастырей и храмов монахи восприняли как первое достоверное подтверждение состоявшегося объединения церквей и признания унии.
Цены на недвижимость упали до минимума. За несколько дней процент по краткосрочным займам возрос до сорока. Долгосрочную ссуду получить вообще невозможно. Драгоценные камни ценятся высоко. За один маленький алмаз я купил ковры и мебель стоимостью 60 тысяч дукатов. Обставляю дом, который снял. Владелец готов дёшево его продать, но зачем он мне? Будущее города теперь можно исчислять месяцами.
Последние две ночи я почти не спал. Вернулась моя прежняя бессонница. Волнение гонит меня на улицу, но я не выхожу из дома на тот случай, если кто-нибудь будет спрашивать меня. Читать я не могу. Начитался уже достаточно, чтобы понять насколько бессмысленно это занятие. Мой слуга грек следит за каждым моим шагом. Это естественно и до сих пор мне не мешало. Разве можно доверять человеку, который был на службе у турок? Мой слуга – бедный старик и мне его жалко. Пока что, я охотно закрывал глаза на этот его побочный заработок.
15 декабря 1452. .
Лишь маленький листок бумаги. Бродячий торговец овощами принёс мне его сегодня ранним утром.
«В храме Святых Апостолов в полдень». Ничего больше там написано не было. Ближе к полудню я сказал слуге, что пойду в порт, и послал его вычистить погреб. Уходя, я запер двери погреба: сегодня не хочу чувствовать за собой ничьих шпионящих глаз
Храм Святых Апостолов стоит на самом высоком холме города. Место выбрано безошибочно для интимного свидания. Лишь несколько женщин в чёрных одеждах молились, стоя на коленях возле ограждения у святых икон. Моя одежда не привлекла ничьё внимание, так как этот храм часто посещают латинские моряки, чтобы осмотреть могилы императоров и реликвии. По правую сторону от входа, окружённый скромным деревянным барьером, стоит кусок каменной колонны, к которой был привязан Спаситель, когда его избивали римские солдаты.
Мне пришлось ждать почти два часа, и время тянулось невыносимо медленно. Но никто не обращал на меня внимания. В Константинополе время потеряло всякое значение.
Отрешённые от всего, в религиозном экстазе молились женщины перед алтарём. Очнувшись, они озирались, словно пробуждённые ото сна. В их глазах отражалась вся невыразимая грусть умирающего города. Потом они закрывали лица вуалями и уходили с опущенной головой.
После холода улицы в храме было тепло. Под его мраморным полом проложены трубы, по которым идёт тёплый воздух – изобретение древних римлян. Растаял и леденящий холод в моей душе. От волнения меня бросило в жар, и я упал на колени, чтобы помолиться, чего со мной не случалось уже очень давно. Я стоял на коленях перед алтарём и молился от всего сердца:
– Святой всемогущий боже! Ты в образе Святого Сына пребывал на земле, чего не может постичь наш разум, чтобы избавить нас от грехов наших. Смилуйся же надо мной. Смилуйся над моим сомнением и неверием, которых ни твоё слово, ни писания отцов церкви, ни одна светская философия не смогли излечить. Твоя воля вела меня по миру. Ты дал мне мудрости и глупости, богатства и бедности, власти и рабства, страсти и кротости, желания и воздержания, пера и меча – всех твоих даров, но ничто мне не помогло. Гнал ты меня от отчаяния к отчаянию как безжалостный охотник гонит слабеющего зверя, пока чувство вины не привело меня к единственному спасительному решению: отдать жизнь свою в защиту твоего имени. Но даже этой жертвы ты не захотел принять от меня. Чего же ты хочешь, святой непостижимый боже?
Но, произнеся молитву, я почувствовал, что это несломленная гордыня говорит моим языком. И устыдился. И опять помолился в душе:
– Господи вездесущий, смилуйся надо мной. Прости мне грехи мои не за заслуги, а по твоему милосердию и освободи меня от страшной вины моей, пока она не сломила меня.
А, помолившись, я опять стал холоден как камень, как кусок льда. Я почувствовал силу в членах и несгибаемую прямизну в спине. Впервые за много лет я ощутил радость существования. Я любил и ждал, и всё минувшее превратилось в пепел за моей спиной, будто никогда до этого я не любил и не ждал. И лишь как бледную тень я ещё помнил девушку из Феррари с жемчугом в волосах. Она бродила по замку с птичьей клеткой из золотых прутиков в поднятой белой руке, будто несла она лампу, чтобы освещать себе путь.
Я похоронил её в безвестной могиле, безвестную девушку, лицо которой съели лисы. Она пришла, чтобы найти свою застёжку от пояса. Я ухаживал за больными чумой в просмоленном бараке, потому что бесконечные сомнения и колебания в вере довели меня до отчаяния. Она тоже была в отчаянии, та прелестная, непостижимая девушка. Я снял с неё зараженные одежды и сжёг их в печи торговца солью. Потом мы спали друг с другом и дарили друг другу тепло, хотя это казалось мне невозможным. Ведь она была княжной, а я лишь переводчиком в папской канцелярии.
Прошло пятнадцать лет. И сейчас уже ничто не пробуждается во мне при воспоминании о ней. Мне пришлось напрячь память, чтобы вспомнить её имя. Беатриче. Князь восхищался Данте и читал французские рыцарские романы. Он приказал зарубить собственного сына и собственную дочь за разврат, а сам тайно совокуплялся с другой своей дочерью. Это было в Феррари. Вот почему я встретил девушку из замка в чумном бараке.
Женщина с лицом, закрытым расшитой жемчугами вуалью подошла и стала рядом со мной. Она была почти такой же высокой, как и я. Из-за холода на ней был меховой плащ. Я почувствовал запах гиацинтов: пришла, моя любимая.
