Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович (читаем книги .TXT) 📗

Мелкие крепости пали перед нами, солдаты были истреблены.

Гонцы из разных мест вскоре примчались к нам с вестью, что нас окружает большое войско царицы.

Тогда в степи, где мы находились, раскинулся ханский кош. Салтан-Гирей с начальниками ушёл под войлочную кровлю.

Воины ожидали решения старших и говорили, что вот хан пошлёт гонцов на Кубань, чтобы скорее пришло войско; иные же осторожно шептали, что хан — изменник и никто не придёт к нам на помощь.

Это говорили многие, но я не слышал. Когда я впервые услыхал, то взял ружьё и застрелил говорившего. Это был сын брата моей матери. Он упал с разбитой головой. Я сказал:

— Изменник! Змея! — И я плюнул в лицо убитого.

Бывший со мною мой кунак посоветовал:

— Пойдём, Юлай! Ты убил брата, и отец его убьёт тебя. Пока не поздно, проси защиты у хана.

Мы пришли к ханскому кошу, я и мой кунак, и мы дождались конца совета. Тогда хан, выйдя, спросил нас, что надо, и кунак рассказал о моём проступке.

Хан усмехнулся в чёрную бороду и взглянул на меня.

— Напрасно ты берёшься за мои дела: я сам должен был убить его. Делать нечего. Судьба отняла у тебя брата, — вместо него отныне братом твоим буду я. Ты оставайся всегда при мне.

Так я стал братом хана Салтан-Гирея, названного Кара-Сакалом.

На ханском совете было решено собрать всех башкир вместе, чтобы гяурскую силу встретить не меньшей силой. Аланджянгул и Зиянчур оставили войско и поехали собирать воинов. Слухи о приближении гяуров каждый день возобновлялись. Сначала гяуры шли на Сакмарск и Губерлинские горы, а потом внезапно повернули влево в, дойдя до Тамьянского юрта, остановились при Тархангуле.

Невдалеке расположились и мы, ожидая прибытия помощи.

Однажды ночью хан разбудил меня.

— Юлай, — сказал он, — что мне делать? Ты молод, однако не глуп — советуй. Ты мне брат. Гяуры утром пойдут на нас, а подкрепления не будет: Аланджянгул и Зиянчур попались в руки русских начальников.

— Хан, — сказал я, — что значат два человека?! Разве не идут к нам восемьдесят тысяч воинов с Кубани? Разве не придут на помощь нам Джанбек-батыр и каракалпаки?!

Тогда хан с горечью засмеялся.

— Сядь, — сказал он мне, указывая на шёлковую подушку. — Сядь и слушай меня.

— Ты брат мой, Юлай, — сказал хан, — и ты мой свидетель. Ты ещё год назад смеялся, как сам я, над тем, что я буду ханом. — Кара-Сакал увидал мой испуг и улыбнулся. — Я не сержусь. Я сам смеялся тогда, и вы с братом смеялись за кошем твоего отца. Как же — безносый хан! Аланджянгул грозил мне и заставил назваться ханом. Он говорил, что турецкий султан обещал дать денег на войну против гяуров. Это не я стал ханом, а он. Моя молодость тёмная, и никто не знает меня. Аланджянгула знали все. «Как простой башкирин станет ханом? — сказал он мне. — Другие тоже захотят!» А меня никто не знал. Я не знатен. Я был в Турции и на Кубани. Я воевал с кайсаками, и они продали меня в Бухару, где я был рабом. Когда я вернулся, моя речь стала не похожа на нашу родную речь: я говорил как чужеземец. Аланджянгул приютил меня и взял к себе в пастухи. Я жил с его овцами в бедности. Хозяин дал мне калым, чтобы я мог жениться. За этот калым я сделался его вечным покорным рабом. Его должник, я не смел ослушаться хозяина. Аланджянгул заставил меня назваться ханским сыном, и я назвался. Я отдавал приказы народу. А сам Аланджянгул повелевал мной. Он угрожал мне смертью, и, если бы Зиянчур и его кунаки не следили за мной, я бы убил его год назад, потому что я не хотел быть ханом. Теперь для меня уже нет пути назад. Аланджянгул попал к гяурам, и я остался ханом башкир. Так хотят башкирские баи. Им всё равно, кто поведёт за них наш народ. Им нужна свобода, чтобы торговать с хивинскими и бухарскими купцами. Новая крепость преградит пути для дешёвых товаров. Когда у царицы была война с турками, мы восстали. Теперь война кончена. Русские начальники говорят, что все воины, сражавшиеся с турками, идут против нас. Они грозят истребить всех башкир.

Я видал недавно, как карга клевала издыхающую крысу. Крыса вздрагивала, а карга спокойно наслаждалась, выклёвывая ей глаз. Карга — это царица, а крыса — башкиры. Урусы выклюют наши глаза и нашу печень! Я был раньше рабом бухарского купца, и я был после рабом своего советника Аланджянгула. Я не был никогда повелителем и не умел быть им, хотя умею быть воином и сумею умереть под знаменем ислама.

Аланджянгул пропал, и я не рад этому, хотя хотел его смерти год назад. Теперь Азраил простёр меч свой над нашим народом…

Когда хан замолчал, в ушах моих заскулила укорами кровь убитого брата, и дрожащим голосом я спросил Кара-Сакала:

— Скажи, Салтан-Гирей, а наши союзники на Кубани?

— Это «воины моего отца», — ответил хан, — их так же, как отца моего, выдумал Аланджянгул.

— А кайсаки? — продолжал допытываться я.

— Кайсаки отказали в союзе безродному башкирину, они кочуют до самой Кубани и знают всех ханов. Они засмеялись и не поверили выдумкам о моём отце.

— А каракалпаки? Ты же сказал, что их тысячи… Каракалпаки!! — Мой голос дрожал, когда я допытывался: кровь убитого брата стучала у меня в висках, и я хотел убить хана.

Кара-Сакал засмеялся.

— Малай, — сказал он, — разве можно из одной чёрной бороды сделать тысячу чёрных шлемов? [2] Кто пойдёт в союзники к бедному пастуху Миндигулу из Юмартынского юрта по Ногайской дороге?!

Там, на речке Сулучуку, у него есть мать. У неё нет воинов. Там у него были братья. Оба убиты. Там есть у него жена. Но что даст она войску? А дети бедного Миндигула, «ханские» дети, они слишком молодые ещё, чтобы отдать свою кровь на войне.

Пастух Миндигул был рабом.

Он убил хозяина-купца и бежал через пустыню; он видел много восходов и закатов, прежде чем пришёл домой, и он видел много людей. Он пришёл домой, чтобы пасти баранов.

Гяуры отняли у него нос. Кайсаки отняли ухо. Хивинский господин отнял у него палец, а родные братья башкиры отняли честь. Они сделали его обманщиком своего народа!

— Вот, знаешь ты все, брат «хана». Скажи, младший брат, что делать повелителю башкир? — заключил Кара-Сакал.

Я молчал. Сердце моё возмутилось. Что мог сказать я? Я сжимал рукоять ножа.

— Тебя казнят, Миндигул! — это я сказал тихо. И ещё тише я сказал: — Многие говорят, что ты обманщик и что тебя надо выдать гяурам. За голову Аланджянгула обещали пятьсот рублей. За твою дадут больше. Беги, изменник народа! — сказал я и ждал. Если бы он согласился, мой нож пронзил бы его сердце.

Кара-Сакал задумался и долго молчал. Но вот встал он и стал выше ростом на целую голову.

— Малай! — сказал он гневно. — Кто должен бежать? Я — воин, а не баба! Я — хан! Кто предаст меня? Уже воины отца моего подходят к Уралу. Их восемьдесят тысяч! Только две дороги башкир ещё не пристали ко мне, и они будут наши! Русский начальник лжёт, что война с турками кончена, и двуглавый урод с гяурского знаменисвоими крыльями не заслонит полумесяца на зелёном знамени пророка! Я поведу свой народ к победе и славе!..

Ещё за несколько мгновений до того я готов был убить раба Миндигула, теперь я отдал бы за великого хана три жизни, если бы аллах даровал их мне. Нож выпал из моей руки. Передо мной стоял не раб бухарского купца — это был великан-батыр.

— Карагуш, — сказал я. — Хан башкир!..

И я опустил глаза в землю.

Кара-Сакал усмехнулся.

— Я — карагуш, а ты — мой младший брат. Подыми свой нож.

Он взял лук. Долго выбирал стрелу в колчане. Наконец выбрал лучшую, вышел из коша, натянул тетиву до отказа и спустил первую вестницу Азраила в лагерь гяуров. А я крикнул:

— К оружию! К оружию!

Мы сражались. Это был первый бой с русскими, и они отошли под нашим ударом.

В эту ночь к нам прикочевали с жёнами и детьми ещё три юрта башкир — Табынский, Кубеляцкий и Катайский — и ещё приехали вестники от двух юртов — Киргизского и Дуванского — и сказали, что вот освободятся ущелья от воды и они придут к нам.