Испанский вариант - Семенов Юлиан Семенович (читать книги .TXT) 📗
На железнодорожной станции было пусто. Где-то было включено радио. Диктор читал последние новости: «В Вене на улицах продолжается перестрелка между коммунистами и национал-социалистскими вооруженными отрядами. Есть жертвы среди мирного населения».
Пальма долго стучал в окошечко кассы, но никто не отвечал ему: кассир, видимо, спал.
На привокзальной площади остановился низкий «роллс-ройс». Из машины вышла молодая женщина.
— Не сердись, — сказала она седому человеку, сидевшему за рулем. — Не надо на меня сердиться.
— Я не сержусь. Просто я бы очень советовал тебе остаться.
— Зачем? Для кого?
— Для меня, Мэри…
— Это жестоко: делать что-нибудь наперекор себе — даже во имя ближнего. Ты мне сам потом этого не простишь. Неужели тебе приятно быть с человеком, если ты знаешь, что он остается с тобой только из жалости?
— Если этот человек ты — мне все равно, Мэри.
— Карл, мужчина временами может быть слабым — это порой нравится женщинам, но он не имеет права быть жалким.
Мэри помахала рукой человеку, сидевшему за рулем громадной машины, и легко взбежала по ступенькам вокзала. Машина, резко взяв с места, словно присев на задние колеса и напружинившись, сразу же набрала скорость.
Женщина остановилась за спиной Пальма, который по-прежнему стучал костяшкой указательного пальца в окошко кассы. Наконец окошко открылось.
— Простите, я отлучился, чтобы сварить себе кофе, — сказал кассир, — все считают, что я сплю в эти утренние часы, а я не сплю, я только часто отхожу за кофе.
— Лучше бы вы спали, — сказал Пальма.
— Мне тоже так кажется, — вздохнул кассир, — но мы расходимся во мнении с начальством. Куда вам билет?
— До Вены.
— Мы продаем билеты только до наших станций, тем более что в Вену сейчас трудно попасть из-за тамошних беспорядков… Я могу продать билет только до Риги.
— Я знаю. Это я так шучу…
Женщина, стоявшая за спиной Пальма, усмехнулась.
Он обернулся.
— Кто-то должен смеяться над вашей шуткой, — пояснила она, — кассир, по-моему, член общества по борьбе с юмором.
— Спасибо, вы меня очень выручили. Вы тоже до Риги?
— Наверное.
— Вы убежали от того седого рыцаря?
Женщина кивнула головой.
— Я тоже убежал, — сказал Пальма.
— Все сейчас убегают… От врагов, друзей, от самих себя, от мыслей, глупостей, от тоски, счастья… Все хотят просто жить…
— Вам бы проповедницей в Армию спасения…
Подошел поезд. В вагоне было пусто: только Пальма и эта женщина. Они сели возле окна. Туман, лежавший над землей еще час назад, сейчас разошелся. Когда поезд набрал скорость, стало рябить в глазах от резкого чередования цветов: белого и зеленого.
— Меня, между прочим, зовут Ян.
— А меня, кстати, зовут Мэри.
— Почему-то я был убежден, что у вас длинное и сложное имя.
— А у меня на самом деле длинное и сложное имя: Мэри-Глория-Патриция ван Голен Пейдж.
— На одно больше, чем у меня, но все равно красиво… Я бы с радостью увидел вас сегодня вечером.
— Я бы тоже с радостью увидела вас сегодня вечером, если бы у меня не было записи на радио, а вы не уезжали в Вену.
— Да, про Вену я как-то забыл.
— А я никогда не забываю про свои концерты, и мне поэтому трудно жить. Зачем вы едете в Вену?
— Мне нравится, когда стреляют.
— Хотите попрактиковаться в стрельбе?
— Позвольте, кстати, представиться: Ян Пальма, политический обозреватель нашего могучего правительственного официоза. Вот моя карточка, позвоните, если я оттуда вернусь, а?
Бургос, 1938, 6 августа, 8 час. 10 мин
Хаген неслышно вошел в комнату. Он вообще умел ходить неслышно и пружинисто, несмотря на свои девяносто килограммов. Пальма почувствовал в комнате второго человека лишь потому, что тонкий, жаркий и колючий луч солнца исчез с его века и в этом глазу наступила звенящая, зеленая темнота — так бывает после хорошего удара на ринге.
«У кого это был рассказ «Солнечный удар»? — подумал он. — Кажется, у кого-то из русских».
Он открыл глаза и увидел склоненное над собой лицо Хагена.
— Ну как? — спросил тот. — Легче?
— Несколько…
— Доктора мы, к сожалению, пригласить не можем… Пока что…
— Это как «пока что»? — спросил Пальма. — Вы пригласите доктора, когда надо будет зарегистрировать мою смерть?
— Ну, эту формальность соблюдают только в тюрьме, после приговора суда. Мы просто делаем контрольный выстрел за левое ухо.
— Почему именно за левое?
— Не знаю… Между прочим, я сам интересовался: отчего именно за левое? Экий вы цепкий, господин Пальма. Пойдемте, я покажу наше хозяйство. Подняться можете?
— Наверное.
— Ну, вот и прекрасно. Давайте руку…
Они вышли на маленькую галерею, окружавшую дом.
— Забор не обнесен колючей проволокой, но через эту мелкую металлическую сетку пропущен ток. У нас свой генератор. Убить не убьет, но шок будет сильный. Включаем днем, когда у нас только двое дежурных на территории. Ночью мы спускаем собак, и у нас дежурят четыре человека.
— Это вы к тому, чтобы я не думал о побеге?
— Мой долг хозяина — показать вам дом, где вы теперь живете.
— Но если мне этот дом не понравится, я же не смогу отсюда выйти…
— Приятно работать с латышами, — сказал Хаген. — Реакция на юмор у вас боксерская.
— И со многими латышами вы уже успели поработать?
— Вы спрашиваете не просто как журналист, но скорей как цепкий разведчик.
— Разве вы не знаете, что я — шеф латышской разведки?
Хаген рассмеялся:
— Я знаком с шефом латышской разведки, милый Пальма, да и не латышская разведка нас в настоящее время интересует.
— Какая же?
— Этот вопрос вам задаст Гейдрих в Берлине. Лично. Я здесь только провожу предварительный опрос. Так сказать, прелюд в стиле фа-мажор.
Пальма поморщился:
— Никогда не говорите «в стиле фа-мажор». Вас станут чураться, как верхогляда. Где, кстати, ваш мрачный коллега?
— Он будет работать с вами вечером. Когда я устану.
— Я что-то не очень понимаю: вы меня похитили?
— Похитили.
— И не отпустите?
— Ни в коем случае.
— Но ведь будет скандал, в котором вы не заинтересованы.
— Никакого скандала не будет. Машина-то ваша разбилась… Вот мы вас и похоронили — обезображенного.
— Я забыл ваше имя… Ха… Харен?
— Называйте просто «мой дорогой друг»…
— Хорошо, мой дорогой друг… Разбилась машина британской подданной Мэри-Глорин-Патриции ван Годен Пейдж. Моя машина в полной сохранности. А Мэри Пейдж ждет меня в условленном городе, и, если я там не появлюсь, она будет волноваться вместе с моими друзьями. — Пальма лениво поглядел на сильное лицо Хагена и осторожно притронулся пальцами к марлевой наклейке на лбу. — Так у нас условлено с друзьями…
«Может быть, я зря выложил ему это? — подумал он. — Или нет? Он растерялся. Значит, не зря. Посмотрим, как он будет вертеться дальше. Если я выиграл время, значит, я выиграл себя. А он растерялся. Это точно… А придумал я про Мэри хорошо. Обидно, что мы с ней об этом не сговорились на самом деле».
…За полчаса перед этим Штирлиц сказал Хагену:
— Приятель, возьмите его в оборот. Пусть он все расскажет про университет, и начните его мотать про Вену. Я в жару не могу работать. Я приеду к вечеру и подменю вас, если устанете. А нет, станем работать вместе. Вдвоем всегда сподручнее. Только чтобы все корректно, ясно?
— Хорошо, штурмбанфюрер.
— Скажите еще, «благодарю, штурмбанфюрер»… Вы что, с ума сошли?! Я ненавижу официальщину в отношениях между товарищами. И вообще стоит этого латыша записать за вами: вы организовали его похищение, вы его доставили сюда. Это ваш первый серьезный иностранец?
— В общем-то да.
— Ну и держите его за собой. Я пошлю рапорт о вашей работе.
— Спасибо… Я, право, не ожидал этого…
