Римский трибун (Историческая повесть) - Жидков Станислав Николаевич (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Представители других городов стали доказывать их неправоту. Возникший спор угрожал сорвать торжества. Тогда трибун спокойно вернул знамя солдату-знаменосцу, многозначительно сказав при этом:
— В свое время и в своем месте придет тот, кто возьмет его.
Потом как ни в чем не бывало перешел к следующей делегации.
После раздачи колец и знамен все делегации и народ были снова приглашены в Латеранский дворец, на этот раз на пир в честь союзников. Под звуки труб и ликующие крики толпы посланцы итальянских городов направились к бывшей папской резиденции.
Веселые празднества продолжались.
Тонкие дубовые стружки легкими кольцами слетали к двум мальчикам, игравшим перед верстаком. Дети со смехом ловили их.
Столяр Паоло Буффа в рубахе с засученными по локоть рукавами обстругивал большую доску, добродушно болтал с сыновьями.
— Осталось подстричь еще немного, и начнем сколачивать дверь, — поправляя рубанок, сказал он.
— Почему подстричь, разве это овца? — удивился мальчик постарше.
— Стригут не только овец, Микеле. Можно подстричь и доску. Смотри, какие у нее золотистые кудри.
— Э… глядите, кто к нам пожаловал! — воскликнул вдруг столяр, кивая в окно. — Ну-ка, встречайте гостей.
В ворота дома входили нищий слепец в перевязанном веревкой плаще и маленькая девочка-поводырь. Она улыбалась, завидев старых знакомых. Дети столяра с радостными криками кинулись к ней.
Пришельцев усадили на почетном месте перед крашеным деревянным распятием. Паоло Буффа достал глиняный кувшин с вином. Его мать вынула из камина дымящийся горшок, а жена, задвинув в угол прядильный станок, поставила на стол миски, свежие овощи и стопку ячменных лепешек. Хозяева принялись потчевать скитальцев.
— Кушайте, кушайте, божьи странники. У нас сейчас еды вволю, — говорила старуха, подкладывая девочке и слепцу поленты. — Пошли, господи, многие лета Коле — нашему заступнику.
— И дом вот отстроили, — наливая всем вина, с гордостью сказал Паола Буффа. — Осталось только дверь сбить да крышу доделать. Будет не хуже, чем у людей.
— Только бы опять война не началась, — вздохнула жена столяра. — Об этом молим мадонну.
— Какие блестящие! — разглядывая висевшие на стене щит и латы, сказала девочка-поводырь. — Я видела такие на солдатах у городских ворот.
— Ты не ошиблась, малышка, — улыбнулся столяр. — Я тоже служу в римском войске. Даже командую отрядом.
— Говорят, вам неплохо платят за службу? — спросил слепец.
— Солдату в день по восемь сольдо, — ответил хозяин дома. — В походе еще столько же. Такие деньги на ремесле не выручишь. — Он помолчал и пододвинул старому нищему кружку с вином. — Ну, а вы где побывали, отец? С тех пор как мы расстались, прошло немало времени.
— Много мест исходили мы с Розиной, — неторопливо отпив из кружки, отозвался тот. — Были у моря и в горах. Потом решили вернуться в Рим. Ходит слух, что трибун хочет создать дома для сирот и калек.
— Он предложил устроить приюты при монастырях, — подтвердил столяр. — Несколько таких домов уже открыто. Народное собрание утвердило его предложение.
— Слава господу! — просиял старик. — Может быть, кончатся наши скитания.
— Хоть на время отложи дела. Ты с утра ничего не ел. — Нина решительно поставила перед мужем кувшин с молоком и поднос с зажаренной уткой.
Кола ди Риенцо покорно отложил в сторону бумаги и воткнул в песочницу гусиное перо.
— Эти проклятые анонимные письма испортят аппетит кому угодно, — принимаясь за жаркое, сказал он.
— Прежде чем объявлять новые эдикты, надо было договориться с архиепископом.
— Разве убедишь в чем-либо старого ханжу? Он боится собственной тени.
— Смотри, в Авиньоне у тебя врагов не мало. Если курия начнет плести интриги, туго придется.
— Церковь всегда была заодно с баронами, — спокойно сказал трибун. — Я уверен, что граф Гаэтани пользуется ее тайной поддержкой. Потому-то он так смел и не подчиняется моим приказам. Но, дай срок, мы до него доберемся.
— Лучше бы не связываться с графом. С ним дружат многие из семьи Орсини.
— Напротив, сейчас необходимо действовать еще решительней. Петрарка в каждом письме призывает к этому. Послушай, что он пишет. — Кола развернул небольшой свиток и начал быстро читать: — «Я не перестану ежедневно писать тебе, чтобы ты знал мои мысли и опасения. Ты стоишь на большой высоте, на виду у всех и не только ныне живущих, но и будущих людей; ты — предмет их разговоров, их суда, ибо блистательно, и велико, и прекрасно твое предприятие! Никогда не забудут тебя ни этот век, ни грядущие! Но людские речи пусты и переменчивы: пусть же не колеблят они твоих намерений. Будь тверд, как Капитолийская скала — обитель твоя, не замечающая дыхания ветров!
Не знаю, известно ли тебе, каким успехом пользуются здесь твои послания. Их так усердно списывают, с такой поспешностью несут в апартаменты святейшего отца, что можно подумать, будто они написаны не простым смертным, а сваливаются к нам прямо с неба. Едва становится известным, что получено твое письмо, — все приходит в движение! Никогда дельфийский оракул не толковался столь разнообразно, как объясняется каждое твое слово.
Я видел многих, не знающих, чем следует больше восторгаться: твоими деяниями или твоими словами, называть ли тебя Брутом или Цицероном? Итак, продолжай, как ты начал, и пиши всегда, чтобы весь мир читал тебя.
Ты заложил прочный фундамент: истину, мир, правосудие, свободу — строй же на них. Все, что ты создашь на такой основе, будет долговечно и выдержит любые нападки.
А в то время, как ты занят деяниями, я — пока не найдется гения, достойного описать эти события, — отдаю тебе мой слабый талант и мое перо, для того чтобы со своей стороны, как говорит Тит Ливий, способствовать увековечению подвигов избранного народа».
— Да, — тихо произнесла Нина, — Петрарка — твой друг и настоящий патриот. Но большинству французских да и итальянских прелатов чужды наши идеи. Они охотней читают доносы инквизиторов. Тебе следует быть осторожным. Неужели нельзя договориться с Раймондо? Ведь до сих пор ты умел с ним ладить?
— Вряд ли из этого что получится. Я решил дополнить эдикт от первого августа еще тремя законами. А они никак не могут прийтись по вкусу архиепископу.
— Какие законы? — Нина изумленно взглянула на мужа.
— Я хочу освободить церковных крестьян от их непосредственных хозяев. Они будут подчиняться не аббатствам и епископам, а прямо его святейшеству папе и кардиналам.
— То есть на деле твоему правительству?
— Почему бы и нет? Они станут полноправными гражданами Римской республики.
— Но твои постановления еще больше всполошат клириков!
— Скорее аббатов и епископов, — усмехнулся Кола. — Папе и кардиналам все равно, с кого получать деньги. Зато крестьянам не придется платить лишним ворам, достаточно бездельникам дают во время служб и церемоний.
— Ты раздуваешь костер! — воскликнула Нина. — Не угодить бы в него.
— Пока это нам не грозит. Посмотри, какое послание я готовлю в Авиньон. — Кола протянул жене лист, исписанный мелким почерком.
— Ты доказываешь, что вызов в Рим претендентов на императорский престол — дело полезное и папству? — пробежав глазами первые строки, сказала Нина. — Дальше я что-то не разберу. Прочти вот отсюда.
Кола ди Риенцо взял лист и стал негромко читать:
— «С помощью святого духа в Риме чудесным образом восстановлены свобода, справедливость и мир. Под нашим управлением город очищен наконец от разбойников и перестал быть их логовом. Широко открыты дороги, леса, холмы, и любые места сейчас безопасны для пилигримов».
Трибун поднялся из-за стола и с письмом в руках прошелся по комнате.
— А вот о Раймондо. Пусть папа узнает правду об архиепископе. — Кола неторопливо продолжал чтение — «Из почета и уважения к Вашей милостивейшей святости в начале правления я присоединил к себе викария. Когда же было выяснено скрываемое им в течение многих дней малодушие, народ снова единогласно утвердил меня одного. Зная, однако, что плечи мои недостаточно сильны для несения все увеличивающихся государственных забот, я уже дважды предлагал на заседании Совета, чтобы по истечении трехмесячного срока избрали нового трибуна. Но так как все отказываются, я вынужден сохранять за собой власть и делаю это не из честолюбия, не из стремления к высокому сану, должности или мирской известности, которой всегда следует избегать, как грязи, а из желания общего блага и ради благоденствия всех народов. Прошу не особенно прислушиваться к ложным сообщениям, так как с моей стороны все делается во славу и хвалу Вашего святейшества».
