Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 - Дюма Александр (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
– Послушайте, ваша светлость: раз уж мы теперь – правительство, будем же последовательны… Ведь это нелепо…
– Что нелепо?
– Граф де ла Водре, которого я только что встретил на улице, сообщил мне, что насчет министерства еще ничего неизвестно.
Ришелье усмехнулся.
– Де ла Водре прав, – проговорил он. – Так ты, значит, уже выходил?
– Еще бы, черт подери! Это было необходимо. Я проснулся от дикого грохота карет, приказал подавать одеваться, захватил военные награды и прошелся по городу.
– Ага! Я представляю Рафте повод для развлечений?
– Что вы, ваша светлость. Боже сохрани! Дело в том, что…
– В чем же?
– Во время прогулки я кое-кого встретил.
– Кого?
– Секретаря аббата Тере.
– И что же?
– Он мне сказал, что военным министром назначен его начальник.
– Ого! – воскликнул в ответ Ришелье с неизменной улыбкой.
– Что вы из этого заключили, ваша светлость?
– Только то, что раз господин Тере будет военным министром, значит, я им не буду. А если он не будет премьер-министром, то им, возможно, стану я.
Рафте сделал все, что мог. Это был человек отважный, неутомимый, честолюбивый, такой же умный, как его начальник, но гораздо более дальновидный, ибо он был простого происхождения и находился в подчинении – два больных места, благодаря которым за сорок лет он отточил свою хитрость, развил силу воли, натренировал ум. Видя, что начальник уверен в успехе, Рафте решил, что ему тоже нечего бояться.
– Поторопитесь, ваша светлость, – сказал он, – не заставляйте себя слишком долго ждать, это было бы дурно истолковано.
– Я готов, однако мне бы все-таки хотелось знать, кто там.
– Вот список.
Он подал длинный список – Ришелье с удовлетворением увидал имена первых людей королевства.
– Уж не становлюсь ли я знаменитостью? А, Рафте?
– Мы живем во времена чудес, – отвечал тот.
– Смотрите: Таверне! – с удивлением произнес маршал, продолжая просматривать список. – Он-то зачем сюда явился?
– Не знаю, господин маршал. Ну, вам пора!
Секретарь почти силой вынудил хозяина выйти в большую гостиную.
Ришелье должен был быть доволен: оказанный ему прием мог бы удовлетворить принца крови.
Однако утонченная вежливость и вкрадчивая ловкость придворных не подходили к случаю, который приберег для Ришелье тяжелое испытание.
Из приличия и из уважения все собравшиеся остерегались произносить в присутствии Ришелье слово «министерство». Самые ловкие осмелились робко поздравить его, другие знали, что надо лишь слегка намекнуть и что Ришелье почти ничего не ответит.
Для всех этот ранний визит был обычной поздравительной церемонией.
В те времена едва уловимые полутона нередко бывали понятны всем.
Некоторые придворные осмелились в разговоре выразить пожелание или надежду.
Один хотел, как он выражался, чтобы правительство было ближе к Версалю. Ему было приятно побеседовать об этом с человеком, пользующимся столь неограниченным влиянием, как де Ришелье.
Другой утверждал, что уже трижды был обойден вниманием де Шуазеля и не продвигался по службе. Он рассчитывал на обязательность де Ришелье, который должен был освежить память короля. И вот теперь ничто не помешает проявлению доброй воли его величества.
Таким образом, множество просьб, более или менее настойчивых, но искусно завуалированных, были высказаны на ушко обласканному маршалу.
Мало-помалу толпа растаяла. Все хотели, как они говорили, дать господину маршалу возможность «заняться его важными делами».
Только один человек остался в гостиной.
Он не стал подходить вместе с другими, ничего не просил, даже не представился.
Когда гостиная опустела, он с улыбкой приблизился К герцогу.
– А-а, господин де Таверне! – проговорил маршал. – Очень рад, очень рад!
– Я тебя ждал, герцог, чтобы поздравить, искренне поздравить.
– Неужели? С чем же? – спросил Ришелье, которого сдержанность посетителей словно заставила быть скрытным и хранить таинственный вид.
– Я тебя поздравляю с новым званием, герцог.
– Тише! Тише! – прошептал маршал. – Не будем об этом говорить… Еще ничего не известно, это только слухи.
– Однако, мой дорогой маршал, не один я так думаю, ежели в твоих приемных полным-полно народу.
– Я, право, сам не знаю, почему.
– Зато я знаю.
– Так в чем же дело?
– В одном моем слове.
– В каком слове?
– Вчера в Трианоне я имел честь беседовать с королем. Его величество расспрашивал меня о моих детках, а в конце разговора сказал: «Кажется, вы знакомы с господином де Ришелье? Можете его поздравить».
– Да? Его величество вам так сказал? – переспросил Ришелье, не в силах скрыть гордость, будто эти слова были королевской грамотой, которую с замиранием сердца ждал Рафте.
– Вот как я обо всем догадался, – продолжал Таверне, – и это было нетрудно при виде того, что к тебе торопится весь Версаль; я же поспешил, чтобы, выполняя волю короля, поздравить тебя и, подчиняясь своему чувству, напомнить о нашей старой дружбе.
Герцог почувствовал раздражение: это ошибка природы, от которой не застрахованы даже лучшие умы. Герцог увидал в бароне де Таверне лишь одного из просителей низшего ранга, бедных людей, обойденных милостями, каких не стоило даже продвигать, бесполезно было водить с ними знакомство; их обыкновенно упрекают за то, что они напомнили о себе спустя лет двадцать лишь для того, чтобы погреться в лучах чужой славы.
– Я понимаю, что это значит, – проговорил маршал довольно жестко, – я должен исполнить какую-нибудь просьбу.
– Ну что же, ты сам напросился, герцог.
– Ax! – вздохнул Ришелье, садясь или, вернее, опускаясь на софу.
– Как я тебе говорил, у меня двое детей, – продолжал Таверне, подыскивая слова и внимательно следя за маршалом: он заметил холодность своего великого друга и постарался нащупать пути для сближения. – У меня есть дочь, я ее горячо люблю, она – образец добродетели и красоты. Дочь пристроена у ее высочества, пожелавшей проявить к ней особую милость. О ней, о моей красавице Андре, я и не говорю, герцог. Ей уготовано прекрасное будущее, ее ожидает счастье. Ты видел мою дочь? Неужели я ее тебе еще не представил? И ты ничего о ней не слыхал?
– Уф-ф… Не знаю, право, – небрежно бросил Ришелье. – Может быть, и слыхал…
– Ну, неважно, – продолжал Таверне, – моя дочь устроена. Я, как видишь, тоже ни в чем не испытываю нужды: король назначил мне пенсион, на него вполне можно прожить. Признаться, я не отказался бы при случае от какого-нибудь доходного места, чтобы отстроить Мезон-Руж и поселиться там на старости лет; впрочем, с твоим влиянием, с влиянием моей дочери…
– Эге! – пробормотал Ришелье; до сих пор он пропускал слова Таверне мимо ушей, наслаждаясь своим величием, и лишь слова «влияние моей дочери» заставили его встрепенуться. – Эге! Твоя дочь… Так это та самая юная красавица, внушающая опасение добрейшей графине? Это тот самый скорпион, что пригрелся под крылышком ее высочества, чтобы однажды укусить кое-кого из Люсьенн?.. Ну, я не буду неблагодарным другом. А что касается признательности, то дорогая графиня, сделавшая меня министром, увидит, умею ли я быть признательным.
Затем он громко прибавил:
– Продолжайте!
– Клянусь честью, я сказал почти все, – проговорил Таверне, посмеиваясь про себя над тщеславным маршалом и желая одного: добиться своего. – Все мои мысли теперь – только о моем Филиппе: он носит славное имя, но ему не суждено прославиться, если никто ему не поможет. Филипп – храбрый, рассудительный малый, может быть, чересчур рассудительный. Но это – следствие его стесненного положения: как ты знаешь, если водить лошадь на коротком поводке, она ходит с опущенной головой.
«Мне-то что за дело?» – думал маршал, не скрывая скуки и нетерпения.
– Мне нужен человек, – безжалостно продолжал Таверне, – занимающий столь же высокое, как ты, положение, который бы помог Филиппу получить роту… Прибыв в Страсбург, ее высочество удостоила его звания капитана. Это хорошо, но ему не хватает всего каких-нибудь ста тысяч ливров, чтобы возглавить роту в хорошем привилегированном кавалерийском полку… Помогите мне в этом, мой знаменитый друг!
