Клятва Тояна. Книга 1<br/>(Царская грамота) - Заплавный Сергей Алексеевич (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗

Емек опустил голову.

— А теперь ты, мара [88], - обратился к самому младшему из братьев Кучум, — Закрой глаза, открой ладони. Я положу в них кинжал со святыми словами Корана. Если ответишь неправду, руки твои наполнятся кровью. Отвечай: что говорили старшие на последнем кенеше? Будут они целовать саблю Урусов? Ну?! Быстрей!

Губы мальчонки дрогнули, из-за крепко стиснутых век выкатилась слеза. Он готов был кивнуть, но Емек опередил его:

— Нет! — и добавил тише: — Он не знает.

— А ты, змееныш? — в ярости повернулся к нему Кучум.

— Я знаю одно: Эушта открыта гостям, а не сабле.

— Значит, я не ошибся, и род твой готов предаться неверным, — глаза Кучума расширились в злобном торжестве. — Каков мурза, таков и наследник. Эй, нукеры, угостите его плетью! Пусть получит за каждого, кто сидел на ковре кенеша, отвернувшись от Аллаха.

Железные руки телохранителей схватили Емека, бросили а ногам Кучума.

— Если хочешь стать мурзой, запомни, я — твой повелитель! — хан наступил на полу его бешмета. — В моих жилах течет кровь великого Чингиса и великого Джучи и великого Бату-хана. Те, кто стоял перед ними на коленях, не смогут поставить на колени меня. И еще запомни, — Кучум усмехнулся. — Не стоит ждать других гостей. У них на пути ловушка смерти. Рано или поздно они попадут в нее…

Так и случилось. Не дошел до Томи Ермак, подстерегла его смерть на Вагае, у Кысым-Туры [89]. На этот раз белый волк оказался хитрее, не стал он ждать полдня, дождался ночи, плюющей дождями и небесным огнем. Под ее покровом переправился он на остров, где спал охотничий пес, и убил его.

Семь дней воды Вагая и могучего Иртыша прятали мертвое тело Ермака, на восьмой вынесли его у Епанчинских юрт. Увидел внук князца Бегиша Яныш драгоценный панцирь на отмели, побежал звать старших. А те к Кучуму гонцов отправили.

Обрадовался хан, велел сорвать с Ермака одежды и положить его на высокий помост, чтобы каждый мурза, каждый иноплеменный князец-тайбугин мог вонзить в него стрелу, натертую ядом лютика. Тогда не будет у них дороги назад, к урусам.

Шесть недель продолжалась эта посмертная казнь. Но странно: каждая новая стрела вызывала новую кровь, будто из живого человека. Птицы облетали помост стороной. И тогда люди поняли, что перед ними нетленное тело, и пожалели о содеянном, и стали роптать. Их страх передался ордынцам. Ордынцы воздели руки к пророку Мухаммеду. Пророк Мухаммед просветлил голову Кучум-хана. Кучум-хан указал на Баишевское кладбище. Там Ермаку место. Под кудрявой сосной, рядом с мазаром [90] шейха Хакима, основателя шафиитского законоведения.

Погребение получилось пышным. Закололи и съели 30 быков и 10 баранов, восхваляя Аллаха, который научил их, как поступить с нетленным телом Ермака. Клялись друг другу в верности и единстве, славили силу и непобедимость Кучум- хана, а в душе рвали его на части.

Вместе с Искером потерял Кучум былое всесилие. Стал похож на зверя, которого подняли из логова охотничьи собаки, а преследуют волки. Самый опасный среди них князь Сейдяк, сын Бекбулата, одного из прежних властителей Сибирского улуса. Кучум убил Бекбулата, Сейдяк замыслил убить Кучума. Ему готовы помочь и бывший визирь хана Карача, и люди шибанской орды, и ногаи. Но время для открытой схватки еще не пришло. Сначала надо закончить погребальное пиршество и разделить доспехи Ермака. Кто владеет ими, тот владеет его силой и нетленностью. А она так нужна стареющему Кучуму…

Стати делить доспехи.

— Мудрейший! — уткнулся лицом в ковер многодушный Карачи. — Сила твоя равна уму, а ум — силе. Ты умеешь ударить так, что и войлочный кол в землю войдет. Зачем тебе сабля Ермака? Если позволишь, я возьму ее твоей рукой и буду рубить тушу барана, чтобы урусы стали, как эта туша. А цветной кафтан атамана впору Сейдяку. Князь юн и честолюбив. Ему хочется покрасоваться в кафтане, преследуя урусов. Не лишай его этой радости. Панцирь с золотыми птицами — лучшая награда твоему верному мурзе Кайдаулу. Второй панцирь вели отдать в Шайтанские юрты. Пусть уштяки принесут его в жертву кодской Алтын Ходын [91]^. Это освободит тебя от Ермака и его незримой силы.

Кучум послушался его совета, но от Ермака так и не освободился. В урочище Баиште то маленький огонь появится, будто от светильника, то поднимутся над кудрявой сосной огненные столбы. Муллы сказали: это потому, что неверный лежит среди последователей пророка Мухаммеда. И убрали его могилу подальше от святого места, и оставили безвестной, чтобы никто не отыскал ее.

Жизнь одного человека — песчинка, жизнь многих — гора. Глаза горы помогают песчинке подняться над землей и стать птицей, кружащей высоко в небе. Сила горы не дает ей упасть. Слово горы соединяет время. Когда спят одни глаза, смотрят другие. Когда сторожит одна сила, отдыхает другая. Когда говорит старец, ребенок становится взрослым, а взрослый ребенком.

Трудно сказать, когда Тоян почувствовал себя частью горы: на ковре кенеша, или под плетью Кучума, или тринадцать лет спустя, когда узнал, что ослепший от старости хан Кучум, потеряв свое войско в бою на Ирмени, бежал в ногайские степи и там нашел свою смерть от руки тех, кого грабил, поднимаясь по Иртышу до озер Зайсан-нора и Кургальчин.

Емек успел стать Тояном. Перепуталось время и слово. Другие русы пришли в междуречье Иртыша и Умара. Другие степняки набегают со стороны полуденного солнца. Другие мурзы и тарханы [92] владеют соседними землями. Но лучше не стало. Вражда рождает вражду, и нет ей ни конца, ни края.

Как избавиться от вражды?

Как уцелеть в ее нескончаемом вихре?

Как сохранить эушту?

Никто не знает.

Надо думать. Думать и решать. Первое слово за Советом. Последнее за Тояном.

Не дальше дороги

Немало людей бывает в эуште. Навещают близкие — в городке праздник. Приезжают дальние — в городке ожидание: с чем пожаловали? Приходят странники — мир входящему! Приходят торговцы — почет им и уважение. Эушта всем открыта. Но бывают гости, которые ведут себя, как хозяева. Ничего нет хуже таких гостей.

Взять посланцев тайши Бинея, предводителя черных калмыков. Они являются из степей, что лежат к югу от Умара, с шумом и невежеством ложатся за чужой дастархан [93]. И, поглощая отборную еду и много арыки [94], начинают требовать богатые дары. Целясь сквозь щелочки темных монгольских глаз, роняют насмешливо:

— Пока рука сжата, все в кулаке. Когда рука разожмется, все на ладони. Лучше быть сжатым в кулаке, чем раздавленным на ладони. Так что угощай нас получше, Тоян-эушта!

Иначе ведут себя белые калмыки, посланцы теленгутского тайши Обака, кочевья которого тянутся по эту сторону Умара. Они не пугают, они берут те же дары, но делают это ласково, сопровождая свою речь задушевными биликами [95]:

— Конь познается под седлом, человек в дружбе. Настоящие друзья и половинку разделят поровну.

Прощаясь обнимают:

— Тайша помнит, что мы одной крови и всегда готов помочь эуште.

Их большие, чуть раскосые глаза источают при этом сердечные улыбки:

— Пусть руки отсохнут у того, кто о сородичах не радеет…

Вместе с людьми Обака нередко приходят люди чатского мурзы Тарлава и умацкого князя Четея. С одной стороны, Тарлав и Четей — зятья Обака, а потому сильны его силою; с другой — родичи одного из внуков Кучум-хана, связанного по материнской линии с джунгарами. А сила джунгар и того сильней. Мечутся Тарлав и Четей между степью и Сибирью, выбирая, кого в ней погладить, а кого укусить.