Чернобыльская тетрадь - Медведев Григорий Устинович (полная версия книги .TXT) 📗
«Что-то мешает воде попадать в реактор… – думал Акимов. – Где-то на линии трубопроводов закрыты задвижки…»
Они проникли с Топтуновым в помещение питательного узла на двадцать четвертой отметке реакторного отделения. Помещение было полуразрушено взрывом. В дальнем конце пролом, видно небо, пол залит водой с ядерным топливом, активность до пяти тысяч рентген в час. Сколько может жить и работать человек в таких радиационных полях? Бесспорно, что недолго. Но здесь было сверхдопинговое состояние, необычайная внутренняя собранность, мобилизация всех сил организма от запоздалого сознания вины, ответственности и долга перед людьми. И силы откуда-то брались сами собой. Они должны уже были умереть, но они работали…
А воздух здесь, как и везде вокруг и внутри четвертого энергоблока, был плотным и пульсирующим, радиоактивным ионизированным газом, насыщенным всем спектром долгоживущих радионуклидов, которые извергал из себя разрушенный реактор.
Они вручную с большим трудом приоткрыли регулирующие клапаны на двух нитках питательного трубопровода, а затем поднялись через завалы на двадцать седьмую отметку и в небольшом трубопроводном помещении, в котором было почти по колено воды с топливом, подорвали (приоткрыли) по две задвижки трехсотки. По ходу было еще по одной задвижке на правой и левой нитках трубопровода, но открыть их сил уже не хватило ни у Акимова и Топтунова, ни у помогавших им Нехаева, Орлова, Ускова…
Предварительно оценивая ситуацию и действия эксплуатационного персонала после взрыва, можно сказать, что безусловный героизм и самоотверженность проявили турбинисты в машинном зале, пожарники на кровле и электрики во главе с заместителем начальника электроцеха Александром Григорьевичем Лелеченко.
Эти люди предотвратили развитие катастрофы в машинном зале, как внутри, так и снаружи, и спасли таким образом всю станцию.
Александр Григорьевич Лелеченко, оберегая молодых электриков от излишних хождений в зону высокой радиации, сам трижды ходил в электролизерную, чтобы отключить подачу водорода к аварийным генераторам. Если учесть, что электролизерная находилась рядом с завалом, всюду обломки топлива и реакторного графита, активность которых достигала от пяти до пятнадцати тысяч рентген в час, можно представить, насколько высоконравственным и героическим был этот 50-летний человек, сознательно прикрывший собою молодые жизни. А потом по колено в высокоактивной воде изучал состояние распредустройств, пытаясь подать напряжение на питательные насосы…
Общая экспозиционная доза, им полученная, составила 2500 рад. Этого хватило бы на пять смертей.
Но получив в Припятской медсанчасти первую помощь (ему влили в вену физраствор), Лелеченко сбежал на блок и работал там еще несколько часов…
Умер он страшной, мученической смертью в Киеве.
Бесспорен героизм начальника смены реакторного цеха Валерия Перевозченко, наладчика Петра Пала-марчука и дозиметриста Николая Горбаченко, бросившихся спасать своих товарищей.
Что же касается действий Акимова, Дятлова и Топтунова и помогавших им, то их работа, полная самоотверженности и бесстрашия, тем не менее была направлена на усугубление аварийной ситуации. Ложная модель, оценка происходящего; «Реактор цел, его нужно охлаждать, подавать воду. Разрушения произошли от взрыва бака СУЗ в центральном зале», – с одной стороны, несколько успокоили Брюханова и Фомина, которые доложили модель ситуации в Москву и тут же получили ответный приказ: «Непрерывно подавать воду в реактор! Охлаждать». С другой стороны… Временно такой приказ как бы облегчал душу и вроде бы вносил ясность в ситуацию: подавайте воду, и все будет хорошо…
Это и определило весь характер действий Акимова, Топтунова, Дятлова, Нехаева, Орлова, Ускова и других, которые сделали все, чтобы включить в работу аварийный питательный насос и подать воду в воображаемый «целый и невредимый» реактор.
Эта же мысль позволила не сойти с ума Брюханову и Фомину, ведь она давала надежду…
Но запас воды в деаэраторных баках истощался (всего 480 кубометров). Правда, туда переключили подпитку с химводоочистки, из других запасных баков, тем самым оставив без возможности восполнения утечек дебалансных вод три других работающих энергоблока. Там, особенно на соседнем третьем блоке, сложилась крайне тяжелая ситуация, грозившая потерей охлаждения активной зоны.
Тут нужно отдать должное начальнику смены блока № 3 Юрию Эдуардовичу Багдасарову, у которого на БЩУ в момент аварии на соседнем блоке оказались и респираторы «лепесток», и таблетки йодистого калия. Как только ухудшилась радиационная обстановка, он всем подчиненным приказал надеть респираторы и принять таблетки йодистого калия.
Когда он понял, что всю воду из баков чистого конденсата и с химводоочистки переключили на аварийный блок, тут же доложил в бункер Фомину, что остановит реактор. Фомин запретил. К утру Багдасаров сам остановил третий блок и перевел реактор в режим расхолаживания, подпитывая контур циркуляции водой из бассейна-барбатера. Действовал мужественно и в высшей степени профессионально, предотвратив расплавление активной зоны третьего реактора в свою смену…
Тем временем в бункере АБК-1 (бомбоубежище) Брюханов и Фомин непрерывно сидели на телефонах. Брюханов держал связь с Москвой, Фомин – с блочным щитом управления 4-го энергоблока.
В Москву: в ЦК КПСС Марьину, министру Майорцу, начальнику Союзатомэнерго Веретенникову. В Киев: министру энергетики Украины Склярову, секретарю обкома Ревенко – тысячи раз повторялась одна и та же модель ситуации:
«Реактор цел. Подаем воду в аппарат. Взорвался бак аварийной воды СУЗ в центральном зале. Взрывом снесло шатер. Радиационная обстановка в пределах нормы. Погиб один человек – Валерий Ходемчук. У Владимира Шашенка – стопроцентный ожог. В тяжелом состоянии».
«Радиационная обстановка в пределах нормы…» Подумать только. Конечно, у него были приборы с диапазоном измерений всего на тысячу микрорентген в секунду (это 3,6 рентгена в час). Но кто мешал Брюханову иметь достаточное количество приборов с большим диапазоном измерений? Почему необходимые приборы оказались запертыми в каптерку, а имевшиеся у дозиметристов – неисправными? Почему Брюханов пренебрег докладом начальника штаба гражданской обороны АЭС С. С. Воробьева и не передал в Москву и Киев его данные о радиационной обстановке?
Здесь, конечно, были и трусость, и боязнь ответственности, и, в силу некомпетентности, – неверие в возможность такой страшной катастрофы. Да, для него происшедшее было уму непостижимым. Но это лишь объясняет, а не оправдывает его действия.
Из Москвы Брюханову было передано, что организована Правительственная комиссия, первая группа специалистов вылетит в девять утра.
«Держитесь! Охлаждайте реактор!»
Фомин порою терял самообладание. То впадал в ступор, то начинал голосить, плакать, бить кулаками и лбом о стол, то развивал бурную, лихорадочную деятельность. Красивый звучный баритон его был насыщен предельным напряжением. Он давил на Акимова и Дятлова, требуя непрерывной подачи воды в реактор, бросал на 4-й блок все новых и новых людей взамен выбывающих из строя…
Когда Дятлова отправили в медсанчасть, Фомин вызвал из дома заместителя главного инженера по эксплуатации 1-й очереди Анатолия Андреевича Ситникова и сказал:
– Ты опытный физик. Определи, в каком состоянии реактор. Ты будешь как бы человек со стороны, не заинтересованный во вранье. Прошу тебя. Лучше взобраться на крышу блока «В» и заглянуть сверху в центральный зал. А?..
Ситников пошел навстречу смерти. Он облазил весь реакторный блок, заходил в центральный зал. Уже здесь он понял, что реактор разрушен. Но он посчитал это недостаточным. Поднялся на крышу блока «В» (спецхимии) и оттуда посмотрел на реактор с высоты птичьего полета. Картина невообразимого разрушения открылась его взору. Взрывом оторвало монолитный шатер центрального зала, и жалкие остатки прогнувшихся бетонных стен с торчащими во все стороны бесформенными щупальцами арматуры напоминали гигантскую актинию, притаившуюся в ожидании, когда очередная живая душа приблизится к ней, а то и окунется в ее адское ядерное чрево.
