Поверженный ангел (Исторический роман) - Коротков Александр Сергеевич (книги полностью .txt) 📗
— Итак, мессер Панцано, будешь ли отвечать нам по чести и совести, не лукавя, как подобает рыцарю? — после многозначительной паузы спросил Кастильонкьо.
— Да, — сказал мессер Панцано, подняв голову и с вызовом взглянув в холодные рыбьи глаза Кастильонкьо, — да, я буду отвечать, хотя не считаю себя в чем-либо виновным. Я буду отвечать, потому что сам хочу этого, а не потому, что признаю за вами право чинить мне допрос. Я буду говорить, как подобает рыцарю, никогда не унижавшему себя ложью. Спрашивайте, я готов отвечать.
Сохраняя прежнюю бесстрастность, Лапо ди Кастильонкьо дождался, когда утихнет смутный ропот грандов, и приступил к допросу.
Мессер Панцано слушал скрежещущий голос Кастильонкьо, и ему становилось тошно. Он уже не испытывал к своим судьям ни злобы, ни ненависти. Ему только хотелось, чтобы вся эта подлая затея поскорее кончилась и он вышел бы на свежий воздух, если только ему вообще суждено выйти из этого дома.
— Ну что ж, мессеры, — проговорил он вслух, когда Кастильонкьо кончил свою длинную речь, — я терпеливо и внимательно выслушал ваши обвинения и могу сказать одно: ваши осведомители постарались как следует отработать свое жалованье. Они следили за каждым моим шагом, подслушивали все, что только могли услышать, и все же вы им переплатили.
— Мессер Панцано, мы собрались здесь не затем, чтобы выслушивать твои дерзости, — нахмурясь, прервал его Кастильонкьо.
— Я говорю то, что есть, — возразил мессер Панцано. — Да, возвратившись из Рима, я прямо от городских ворот поехал в дом Алессандро Альбицци. Этого ваши шпионы не проглядели. Впрочем, в этом нет ничего удивительного — я ведь не таился, ехал открыто, средь белого дня. Другое удивительно, мессеры: как это ваши осведомители просмотрели засаду, устроенную мне на проезжей дороге чуть ли не у самых городских стен?
— Засаду? Кто мог устроить тебе засаду? — раздалось сразу несколько голосов.
— Кто? — усмехнувшись, переспросил мессер Панцано. — Я же говорю, вы переплачиваете своим шпионам. Сдается мне, что не вам у меня, а мне у вас следовало бы спросить об этом. Впрочем, если вам интересно, могу сказать, кто. Сальвестро Медичи. Это он каким-то образом нал обо всем, что я делал в Риме, пронюхал о послании кардиналов и послал своих людей, дабы они напали на меня врасплох, убили и завладели письмами, которые я вез. К счастью, господь был на моей стороне. Двоих негодяев я уложил на месте, третьего покалечил, сам же отделался легкой раной в руку. Конечно, получив такое предупреждение, я первым делом переправил письма в надежное место, а потом уж отправился по своим делам в дом Алессандро Альбицци. Судите же, мессеры, насколько справедливо ваше обвинение. Разве, замыслив предательство, решив передать тайное послание кардиналов в руки врагов партии, разве стал бы я в таком случае принимать неравный бой с людьми, единственным желанием которых было заполучить это послание? Что стоило мне тихо, без свидетелей передать его людям Сальвестро, вместо того чтобы подвергать себя смертельному риску, а потом тащиться через весь город, на виду у всех стучать у дверей Альбицци, да еще в такое время, когда хозяина нет дома?
Он на минуту замолчал и окинул взглядом рыцарей, которые сидели, уперев глаза в стол, и молчали.
— Не большего стоят, мессеры, и остальные ваши обвинения, — негромко продолжал мессер Панцано. — Я не стану ронять своего достоинства и оспаривать их одно за другим. Скажу лишь о сегодняшнем утре. Меня упрекают в том, что в этот тревожный день я не примчался чуть свет сюда, в этот дом, подобно всем остальным, и тем якобы выказал свое равнодушие к судьбе партии. Отворите двери, мессеры, пройдите по залам дворца партии. Они пусты. Где же, скажите мне, где сотни отважных рыцарей, гордых грандов, толпившихся здесь утром, грозно сверкавших глазами и произносивших смелые речи? Их нет! Прыгая по крышам, пробираясь закоулками, они разбежались по своим норам, подобно трусливым зайцам, при одном известии о том, что советы одобрили петицию Сальвестро. Неужели после этого у вас станет духу упрекать меня в трусости, предательстве или бог знает в чем?
Рыцари, сидевшие по обе стороны стола, зашевелились. Кастильонкьо исподлобья метнул на Панцано быстрый колючий взгляд и так сжал губы, что они побелели и словно стерлись с его побледневшего лица. Он ждал чего угодно — криков, даже драки, — но чтобы этот молокосос, годившийся ему чуть ли не во внуки, ухитрился поставить его, главу партии, в смешное положение, этого он никак не мог предположить. Надо было спасать собственный престиж, и он выложил свои последние козыри.
— Мессер Панцано забыл сказать вам, мессеры, — проговорил он дрожащим от ярости голосом, — что в то время, когда честные гвельфы, преданные нашей партии, поспешили в этот дворец, движимые благородным стремлением объединиться в минуту опасности, он тайком совещался с доверенным человеком Сальвестро Медичи, а потом попытался открыто помешать нашим намерениям, убив преданных нам людей, исполнявших мой приказ.
— Ах, вот оно что! — воскликнул мессер Панцано. — Значит, эти подлые убийцы действовали по твоему приказу, мессер Кастильонкьо? Браво! Не понимаю только, почему ты враждуешь с Сальвестро, — вы же как два башмака на одну ногу. Он не верил, что я обесчещу себя предательством, и подослал ко мне убийц, ты не верил, что Ринальдо по доброй воле или за деньги откроет тебе планы Сальвестро, и хладнокровно уготовил ему пытки и смерть. Да и как ты мог рассчитывать на откровенность этого юноши? Разве не ты безвинно казнил его отца? И таких, как Ринальдо, — тысячи. Ты держишь их в страхе, потому что сам трепещешь перед ними. Ты окружил себя наемными убийцами, шпионами, негодяями, потому что не рассчитываешь на поддержку честных людей! Ты боишься их, как чумы. Ты трус!
— Замолчи! Мальчишка! — громыхнув кулаком по столу, в бешенстве крикнул Кастильонкьо.
Остальные рыцари тоже повскакали с мест. Раздались гневные восклицания, некоторые схватились за оружие.
— Уймись, Лука, не играй с огнем! — крикнул Буондельмонти.
— Ну нет, я не замолчу, пока не выскажу все, что думаю, — возразил мессер Панцано. Он также встал со своего табурета и стоял перед разъяренными рыцарями, выпрямившись во весь рост, положив руку на эфес шпаги. — Направляясь сюда, в этот дворец, я, видит бог, не помышлял о ссоре. Я ехал, чтобы чем могу помочь своей партии, своему сословию оборониться от наскоков Сальвестро и его приверженцев, которых немало, мессеры, и которые, судя по тому, что я видел на площади, решили взяться за оружие. Направляясь сюда, я надеялся, что мой ратный опыт, мое влияние помогут капитанам Гвельфской партии объединить грандов, разобщенных стремлением к личной выгоде, привыкших командовать и не умеющих повиноваться. И вот я здесь, но что же я увидел? Я увидел, что капитанов, вас, мессеры, меньше всего заботит судьба партии. Вы палец о палец не ударили, чтобы объединить те сотни грандов, которые разбежались отсюда по своим домам и многие из которых, я уверен, уже торопливо собирают золото и драгоценности, готовясь бежать из города. Да, мессеры, не я, а вы предали партию…
Вместо того, — продолжал он, повысив голос, чтобы перекричать возмущенный ропот, прокатившийся по рядам грандов, сидевших по обе стороны стола, — вместо того, чтобы в минуту смертельной опасности подумать о сохранности партии, вы устроили это позорное судилище. Наконец, этот случай с Ринальдо Арсоли. Я не святоша, мессеры, я воин. Немало людей отправил я на тот свет вот этой рукой. Таких же итальянцев, как я сам. Не причинивших мне никакой обиды. Но я убивал их на поле боя, в честном поединке, защищая независимость своей родины. Убивать же, как вы, безоружного, безвинного, из-за угла, ножом! У меня все сжимается внутри, как только я подумаю, что, опоздай я на минуту, и этот ни в чем не повинный юноша, почти мальчик, был бы уже мертв, убитый вашими руками, вашей злой волей. И после этого мне идти с вами дальше? Нет, мессеры, моя рыцарская честь, мое достоинство дворянина восстают против этого. Я беру назад свое согласие принять капитанство, я больше не считаю себя принадлежащим к Гвельфской партии, я ухожу, мессеры. Прощайте.
