Серапис - Эберс Георг Мориц (книги полностью .txt) 📗

Константин был воспитан в строгих правилах христианства, отличавшегося в ту эпоху исключительно аскетическим направлением. Пример набожного юноши невольно отразился и на сыновьях Порфирия, его товарищах, также получивших крещение в младенчестве. Их отец молча соглашался с этим: его сыновья непременно должны были остаться христианами, чтобы не потерять права на отцовское наследство. Благородный по натуре, но слабохарактерный Порфирий сознавал необходимость исповедовать религию, которая, в сущности, была ему ненавистна. Когда его сыновья, по настоянию Константина, отправлялись в церковь, он только насмешливо пожимал плечами, позволяя им также на ристалищах и на других общественных состязаниях одеваться в голубой цвет, отличавший христиан.

Горго, напротив, держалась совершенно иного образа мыслей. Ей, как женщине, не надо было лицемерить в деле веры, и потому она открыто признавала старых богов, неуклонно соблюдая языческие обычаи, что особенно нравилось ее отцу. Она была отрадой жизни Порфирия; детская болтовня малютки, а позднее — ее серьезные рассуждения и очаровательные песни служили верным отголоском того, что волновало его собственную душу. Глядя на Горго, Порфирий чувствовал себя совершенно счастливым; он искренно благодарил свою мать и друга Олимпия, воспитателей и наставников любимой дочери, уберегших ее от влияния христианских идей. Константин старался противодействовать этому направлению и привлечь Горго на свою сторону, однако его усилия пропадали даром, так что, по мере возраста, молодые люди все сильнее и сильнее расходились во взглядах.

Еще в ранней юности сын корабельщика страстно привязался к подруге своих детских игр. Как ревностный христианин, он хотел во что бы то ни стало добиться того, чтобы молодая девушка разделяла его религиозные убеждения. Но ученица Олимпия твердо стояла на своем, нередко сбивая с толку Константина меткими замечаниями и остроумными доводами. Она забавлялась этими спорами, между тем как счастье его жизни зависело от того, сделается ли Горго христианкой, или нет.

Дамия с Порфирием с удовольствием присутствовали на религиозных диспутах молодежи, приходя в восторг, когда их любимица, весело смеясь и пылая румянцем оживления, разбивала в прах все аргументы своего возлюбленного противника.

Заметив, наконец, что он служит предметом насмешек, Константин стал отдаляться от дома Порфирия, однако Горго искусно умела привлекать его обратно, и едва только они оставались наедине, как между ними снова возникали ссоры, становившиеся все серьезнее и жарче.

Но это не помешало молодой девушке со своей стороны питать нежное чувство к товарищу детства, и когда он надолго уехал из Александрии, она чуть не умерла с тоски. Им обоим было ясно, что они созданы друг для друга, хотя между ними лежит глубокая пропасть. Но вместо того чтобы устранить это препятствие, оба из ложного самолюбия старались разойтись еще дальше. Вскоре Константину стало невыносимо мириться с таким положением дел, и он решился оставить родной город, чтобы легче порвать тесные узы, связывающие его с Горго.

Рассказы мореплавателей, посещавших дом старого Клеменса, давно внушили ему страсть к далеким путешествиям, полным опасных приключений. Отцовское ремесло не привлекало Константина; он подумывал о том, как бы покинуть родину, и эта мечта вскоре осуществилась. Однажды Порфирий взял юношу с собой в Каноп. Старик ехал в колеснице, а сыновья с товарищем сопровождали его верхом. У городских ворот им встретился Романус, начальник императорских войск, расположенных в Александрии. Взглянув на статного юношу, ловко управлявшего превосходным конем, он остановил свою лошадь перед экипажем Порфирия и обратился к нему с вопросом, не сын ли его этот молодой человек.

— Нет, — отвечал Порфирий, — но я не отказался бы иметь такого прекрасного сына.

При этих словах Константин сильно покраснел, между тем как Романус подъехал к нему и сказал, обращаясь к Колумелле, начальнику арсинойских латников:

— Вот славный воин, который понравится Аресу. Советую тебе не упускать его из рук!

Говоря таким образом, доблестный предводитель имперских когорт ласково потрепал по плечу сына корабельщика, еще раз окинув восхищенным взглядом стройную фигуру и смелое открытое лицо прекрасного юноши.

Эта случайная встреча решила судьбу молодого человека. Прежде чем развеялось облако пыли, поднятое копытами ускакавших коней, Константин сказал сам себе, что он непременно поступит на военную службу. Однако его намерение было принято в родительском доме не особенно благосклонно.

Отец, правда, не мешал ему стать солдатом, потому что у него было еще двое сыновей, которые могли оставаться дома и помогать старику в работе, но религиозная мать Константина решительно восстала против такого решения, указывая на великого учителя церкви Тертуллиана 41, запрещавшего верующим браться за оружие. Она приводила в пример Святого Максимилиана, казненного Диоклетианом-Мучителем 42 за его отказ проливать на войне кровь своих ближних. Военное дело, по мнению матери Константина, было несогласно с христианским смирением.

Между тем почтенный корабельщик смотрел на вещи иначе. Большая часть войска приняла уже крещение, и даже святая церковь молилась о ниспослании им победы, а во главе защитников отечества стоял сам император, великий Феодосий, образец истинно верующего и ревностного христианина.

Клеменс был господином в своей семье, и воля его была законом. Таким образом, Константин вскоре вступил в ряды конных латников арсинойского гарнизона.

Уже за первую битву он получил повышение и снова вернулся в Арсиною. Этот город лежал вблизи Александрии, так что молодой человек мог часто видеться со своими родными и семейством Порфирия.

Около трех лет назад он принимал участие в усмирении мятежа, вспыхнувшего на его родине, благодаря подстрекательству Максима, а немного времени спустя Константину пришлось отправиться в Европу, где Феодосий вел войну с этим мятежником. В день отъезда юноша снова поссорился с любимой девушкой. Престарелая Дамия сказала ему на прощание, что она дала обет вместе с Горго приносить жертвы богам за его благополучие; Константин увидел (См. «Послесловие»..) в этих словах скрытую иронию и направился к двери, глубоко оскорбленный ими. Горго не выдержала и бросилась за ним вслед; к явной досаде бабушки, она остановила юношу, дружески протянула ему обе руки и простилась с ним с особенной нежностью.

Дамия, скрыв свое недовольство, молча смотрела на эту сцену и впоследствии тщательно избегала упоминать имя молодого человека в присутствии своей внучки.

После победы над Максимом Константин, несмотря на крайнюю молодость, был назначен на должность Колумеллы и сделан начальником конных латников. Таким образом, он вернулся в Александрию в звании префекта.

Во время его отлучки Горго не переставала тосковать о своем возлюбленном, но это глубокое чувство казалось ей предательством, изменой старым богам, и юная девушка, стараясь загладить свою вину, ревностнее прежнего защищала языческий культ. Она вышла из замкнутого круга семьи, чтобы присоединиться к Олимпию, который мужественно боролся за дорогие его сердцу предания старины. Дочь Порфирия стала ежедневно ходить в храм Исиды, куда по большим праздникам ее голос начал привлекать множество молельщиков. Когда Олимпий защищал вооруженной силой святилище Сераписа против нападений христиан, Горго со своей бабушкой, во главе других знатных языческих женщин Александрии, снабжали пищей и всем необходимым храбрых сподвижников маститого философа.

Итак, жизнь Горго была полна живого интереса, но всякая победа, одержанная в этой борьбе, причиняла ей тайные упреки совести и непонятную тревогу. Прошли месяцы и целые годы, а она по-прежнему оставалась противницей христианства, которое исповедовал ее возлюбленный. Под влиянием таких тяжелых обстоятельств веселая и живая девочка вскоре обратилась в серьезную женщину с твердой волей и определенными взглядами. Она одна в целом доме осмеливалась противоречить бабушке и умела настоять на всем, что считала справедливым. Если ее сердцу недоставало удовлетворения, то ум был постоянно поглощен упорной борьбой между двумя могучими противниками. Горго, пожалуй, окончательно подавила бы в себе любовь к христианину, если бы музыка и пение не затрагивали нежных струн ее души, постоянно напоминая ей прошлое.