Граница вечности - Фоллетт Кен (библиотека электронных книг TXT) 📗
Джордж пришел в замешательство. С ним никогда ничего подобного не случалось.
— Так вы стали проповедником, — сказал он.
— Сначала я стал пьяницей. Из-за виски я лишился работы, дома и машины. Потом однажды в воскресенье Господь направил мои стопы в небольшую миссию, занимавшую лачугу в бедняцком квартале. Проповедник, оказавшийся чернокожим, за основу своей проповеди взял двадцать пятую главу Евангелия от Матфея, в частности, стих 40: «…так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».
На этот стих Джордж слышал не одну проповедь. Смысл его в том, что зло, причиненное кому-нибудь, есть зло, причиненное Иисусу. Афроамериканцы, испытавшие на себе больше зла, чем большинство граждан, находили утешение в этой идее. Этот стих даже процитирован на одном из витражей Баптистской церкви на 16-й улице в Бирмингеме.
— Я пошел в эту церковь насмехаться, а вышел спасенный, — сказал Боуер.
— Я рад, что вы раскаялись, преподобный, — отозвался Джордж.
— Я не заслуживаю вашего прощения, конгрессмен, но я надеюсь на прощение Господа. — Боуер встал. — Я больше не буду отнимать ваше драгоценное время. Спасибо.
Джордж тоже встал. Он чувствовал, что не смог адекватно ответить человеку на прилив сильных эмоций.
— Прежде чем вы уйдете, — сказал он, — позвольте пожать вашу руку. Если Бог сможет простить вас, Кларенс, то и я должен простить.
У Боуера перехватило дыхание, и слезы навернулись на глаза, когда он пожал руку Джорджу.
В порыве чувств Джордж обнял его. Преподобный содрогался от рыданий.
Джордж разомкнул объятия и отступил назад. Боуер хотел что-то сказать, но не смог. Продолжая плакать, он повернулся и вышел из комнаты.
Его сын пожал Джорджу руку.
— Благодарю вас, конгрессмен, — произнес мальчик дрожащим голосом. — Не могу передать, как многое значит ваше прощение для моего отца. Вы великий человек, сэр. — Он вышел из комнаты следом за отцом.
Джордж снова сел за стол, ошеломленный. Вот так номер, подумал он.
***
Вечером он рассказал об этом визите Марии.
Ее реакция была нетерпимой.
— Руку сломали тебе. Тебе и решать: прощать или нет, — сказала она. — Проявлять милосердие к расистам я не собираюсь. Мне бы хотелось, чтобы преподобный Боуер пару лет отсидел за решеткой или провел на каторге. Может быть, тогда я приняла бы его извинение. Все эти коррумпированные судьи, зверствующие полицейские и изготовители бомб все еще свободно разгуливают по улицам. Их не привлекают к суду за их деяния. Некоторые из них, наверное, ушли на пенсию. Их тоже прощать? Я не хочу, чтобы они жили припеваючи. Если их вина терзает им душу, я только рада. Это меньшее, чего они заслуживают.
Джордж улыбнулся. Сейчас, когда Марии было за пятьдесят, она становилась непримиримой. Она была одной из важных персон в государственном департаменте, уважаемая как республиканцами, так и демократами. Она пользовалась авторитетом и держалась уверенно.
Они были в ее квартире, и она готовила ужин — жарила морского окуня со специями, а Джордж накрывал на стол. Приятный аромат витал в комнате, и у Джорджа текли слюнки. Она налила ему в стакан шардоне, а потом положила брокколи в пароварку. Она немного пополнела и сейчас старалась есть легкую пищу, как Джордж.
После ужина они перешли на диван с чашками кофе. Мария немного смягчилась.
— Вспоминая прошлое, могу сказать, что в мире было спокойнее, когда я ушла из госдепартамента, чем когда пришла, — сказала она. — Я хочу, чтобы мои племянники и племянницы и мой крестник Джек растили детей, не боясь ядерного уничтожения, которым грозят друг другу сверхдержавы. Тогда я могу сказать, что прожила нормальную жизнь.
— Мне понятны твои чувства, — отозвался Джордж. — Но мне кажется, это неосуществимая мечта. Ты как считаешь?
— Может быть. Советский блок ближе к краху, чем когда бы то ни было после Второй мировой войны. Наш посол в Москве уверен, что доктрина Брежнева изжила себя.
Согласно этой доктрине, Советский Союз контролирует Восточную Европу, подобно тому как доктрина Монро дает США такие же права в Южной Америке.
Джордж кивнул.
— Если Горбачев больше не хочет командовать в коммунистической империи, это громадный геополитический успех США.
— И мы должны всячески содействовать тому, чтобы Горбачев удержался у власти. Но мы этого не делаем, поскольку президент Буш считает, что все это — уловка Горбачева. Вот он и увеличивает наши ядерные вооружения в Европе.
— Что ослабляет позицию Горбачева и подстегивает ястребов в Кремле.
— Совершенно верно. Кстати, завтра ко мне приезжает группа немцев, которые попытаются объяснить ему, что к чему.
— Будем надеяться, что им повезет, — скептически заметил Джордж.
— Да уж.
Джордж допил кофе, но уходить не хотел. Он блаженствовал после хорошего ужина с вином, и ему всегда было приятно говорить с Марией.
— Ты знаешь, — обратился он к ней, — помимо сына и матери, ты мне нравишься больше всех на свете.
— А как же Верина? — колко спросила Мария.
Джордж улыбнулся.
— Она встречается с твоим старым ухажером Ли Монтгомери. Он теперь редактор «Вашингтон пост». Кажется, это у них серьезно.
— Хорошо.
— Ты помнишь… — Вероятно, ему не стоило говорить это, но он выпил полбутылки вина и подумал: «Какого черта?» — Ты помнишь, мы занимались любовью на этом диване.
— Джордж, — сказала она. — Я не так часто занимаюсь этим, чтобы забыть.
— К сожалению, я тоже.
Она засмеялась и сказала:
— Я рада.
— Когда же это было? — с тоской по прошлому спросил он.
— В тот вечер, когда Никсон подал в отставку, пятнадцать лет назад. Ты был молодой и симпатичный.
— А ты была почти такой же красивой, как сейчас.
— Ты мастер говорить комплименты.
— Было хорошо, правда?
— Хорошо? — Она сделала вид, что обиделась. — И только?
— Это было великолепно.
— Да.
Им овладело чувство сожаления по упущенным возможностям.
— Как же это случилось с нами?
— Нам суждено было идти разными путями.
— Да, наверное.
Они помолчали, и потом Джордж спросил:
— Ты хочешь снова заняться этим?
— Я думала, ты так и не спросишь.
Они поцеловались, и он сразу вспомнил, как это было в первый раз: просто, естественно и с обоюдным желанием.
Тело ее изменилось. Оно стало мягче, менее напряженным, кожа при прикосновении к ней показалась ему суше. Он подумал, что с его телом произошло то же самое: борцовской мускулатуры давно не стало. Но это не имело никакого значения. Ее губы и язык трепетно отзывались на его поцелуи, и он испытывал то же самое удовольствие в объятиях чувственной и любящей женщины.
Она расстегнула его рубашку. Когда он снимал ее, она встала и быстро скинула с себя платье.
— Прежде чем мы перейдем к чему-то еще… — проговорил Джордж.
— Что? — Она снова села. — Ты передумал?
— Вовсе нет. Кстати, очень миленький бюстгальтер.
— Спасибо. Можешь снять его чуть позже. — Она расстегнула его ремень.
— Но я хочу кое-что сказать. С риском все испортить…
— Ну, говори. Воспользуйся случаем.
— Я кое-что понял. Странно, что это не приходило мне в голову раньше.
Она смотрела на него с улыбкой, не говоря ни слова, и он вдруг почувствовал, что она знает, о чем пойдет речь.
— Я понял, что люблю тебя, — сказал он.
— Неужели?
— Да. Тебя это не устраивает? Я все испортил?
— Глупец, — прошептала она. — Я многие годы люблю тебя.
* * *
Ребекка прибыла в государственный департамент в Вашингтоне теплым весенним днем. На газонах цвели бледно-желтые нарциссы, и ее переполняла надежда. Советская империя слабела, возможно, рушилась. У Германии появился шанс стать единой и свободной. Американцам нужно было слегка подтолкнуть в нужном направлении.
