Цель — выжить. Шесть лет за колючей проволокой - Фритцше Клаус (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Нужно заметить, что мой лагерный опыт позволяет мне разделить людей на две категории. В первой — те, кто от природы малочувствителен к укусам клопов и относится к вынужденному сожительству с ними довольно спокойно. Во второй — те, кто боится клопов пуще смерти! В составе нашей команды представителей второй категории оказалось немало, в том числе и я. И поэтому уже через несколько минут после начала коварной атаки многие, ослушавшись приказа конвоира, сидели не на полу, а на чердаке избы. Каким-то чудом довольно живо сумели вскарабкаться туда по крутой лестнице даже наши парализованные дистрофики! Впоследствии команда так и разделилась. Одни разместились в избе, другие на чердаке. На чердаке, правда, было больше комаров. Но что такое комар против клопа!
Встречает нас Николай Павлович Телегин, окидывает взглядом. Стоит в раздумье, но вместо того, чтобы заплакать, тихо говорит: «Ягод пока нет, грибов нет, есть время лечить людей».
Очевидно, его предупредили о состоянии основного состава команды. «В сарае колхоза лежит конопля, которая ждет чесалки. Надо договориться с председателем, чтобы за работу платил репчатым луком. Днем туда везем тех, кто вообще не умеет ходить, а вечерком могут подключиться ходячие, с которыми днем похожу по лесу для ознакомления с местностью».
Николай Павлович познакомил меня с председателем, и успех переговоров был неожиданный. Он готов был дать нам в аванс мешок репчатого лука, от витаминов которого мы ждали чуда.
Местом работы был большой колхозный сарай, находившийся в 500 метрах от избы. Расстояние для здорового человека плевое. Но для здорового! Единственное осложнение в связи с нашей работой «налево» нам регулярно приносил транспорт работяг на дистанции 500 метров от нашей избы к сараю колхоза. Поначалу носили некоторых «трудовиков» на руках. Чудо свершилось! Уже через неделю интенсивной лукотерапии кое-кто из них стал добираться до сарая ползком на четвереньках. А еще через неделю уже все, хоть некоторые и на не гнущихся еще ногах, могли добираться туда самостоятельно.
Чесать коноплю — труд не самый тяжелый. А если учесть еще и то, что работали мы вместе с женщинами и девушками деревни, то нетрудно будет, думаю, читателям поверить, что работа эта и работой-то нам не казалась. Скорее, веселым гулянием! А потому конвоиру в конце дня всякий раз приходилось насильственно укрощать наш трудовой энтузиазм.
Впрочем, озабочен был конвоир не тем, чтобы подконвойные не перетрудились. Не мог он не угадывать разгоравшиеся к вечеру тайные и большей частью заметно взаимные желания чесальщиков. А потакать таковым желаниям и по должности своей он был не вправе, и это в корне противоречило, как вскоре выяснилось, собственным его устремлениям спешить навстречу тайным женским желаниям. Бедняга! Он и не представлял, какую ношу на себя взваливает! Преобладающее большинство женщин Перехваткино — а также соседних деревень Трофимово, Боярск и Вершилово — война сделала одинокими.
Но вот наступил день, когда Николай Павлович сказал: «Появилась черника! А Бог даст дождь — так и грибы скоро будут».
Лес вокруг Перехваткино глухой (по представлениям немца), заблудиться не мудрено. Наши походы за ягодами предусмотрительный Телегин начал с того, что обучил нас ориентироваться в лесу по солнцу и направлению ветра. Очень скоро мы смогли ходить в лес уже без сопровождения нашего наставника.
Не сопровождал нас в этих походах и конвоир. Вынужденный из-за своих еженощных похождений отсыпаться до обеда, он фактически совсем не обращал на нас внимания. Ограничивался лишь одной вечерней проверкой. Такое не могло нас не радовать. Ведь благодаря этому мы могли себя чувствовать «почти как свободные люди» и бродили по лесу не всей командой, а по трое, по двое и даже по одному.
Я предпочитал ходить один. Природа в тех местах сказочно красива, и любоваться ею лучше и удобнее было в одиночестве. Сбор ягод и наслаждение природой оказались вполне совместимыми занятиями.
Ягод было мало. Будучи старшим команды и потому ответственным перед руководством лагеря за успех нашего лесного десанта, я изо всех сил старался показывать товарищам «пример трудового героизма». Однако, как ни старался, все равно к концу дня редко когда в моей корзинке оказывалось больше двух килограммов ягод. Успехи остальных членов команды были еще скромнее.
Изготовленные нашими бондарями бочки, стоявшие под навесом во дворе Николая Павловича, наполнялись крайне медленно. Но винить за это товарищей я не мог. Питание было более чем скудным. И, конечно же, каждый себе в рот отправлял куда больше, чем опускал в корзинку.
Впрочем, и этот ягодный довесок к дневному рациону не мог, увы, сколь-нибудь значительно снизить остроту проблемы питания. «Как потопаешь, так и полопаешь!» — есть у русских поговорка. Но ведь у этой «медали» есть и другая сторона. И написано на ней: «Как полопаешь, так и потопаешь!»
«Топать» нам приходилось немало. А вот «лопать» по возвращении из леса, кроме пайки хлеба и очень жидкого супа, было нечего. А голод — не тетка! И следованию высоким моральным принципам не способствует. Недостаток питания снижает мораль и приводит к разным действиям, направленным на добычу дополнительной еды. Одна торговля солью не может досыта всех накормить. Торговля ведется врачом, который выпускает соль на рынок небольшими порциями, чтобы сохранить высокий уровень цен. Меняет соль на молоко, муку и яйца и поочередно каждый день для одного из товарищей готовит индивидуальный праздничный ужин. Неплохо, но недостаточно.
Однажды Николай Павлович вдруг говорит мне: «Коля, мне жалуются, что твои люди воруют в огородах огурцы!» Непросто мне было в это поверить. Но Николай Павлович привел меня к одной из жаловавшихся ему женщин, и та показала мне следы на грядке. Отпечатки обуви сомнений не оставляли: вор — из нашей команды. «Оно так, НЕ УКРАДЕШЬ — НЕ ПРОЖИВЕШЬ! — заканчивая этот неприятный для меня разговор, сказал Телегин. — Но уж коли воруете — так воруйте с колхозных полей. А поймаем в наших огородах — убьем!»
В антифашистской школе мне вдалбливали: колхозный строй имеет неоспоримые преимущества перед единоличным ведением крестьянского хозяйства. Не могу, положа руку на сердце, сказать, что педагоги меня в этом стопроцентно убедили. Но и особо сомневаться я тоже права не имел, поскольку сам с особенностями колхозной жизни знаком не был. А вот теперь представилась возможность с ними познакомиться.
Одну из таких особенностей приходилось наблюдать мне каждое утро. А заключалась она в том, что бригадир бегал по улице от избы к избе и кричал: «Давай на работу!» Бегал долго, кричал до хрипоты. Но мало кто из колхозников внимал его призывам. Лентяи? Да нет. Оставаясь дома, трудились они на своих огородах, как я видел, весьма усердно.
Сам я тоже родился и вырос в деревне. И хозяйствовали у нас не по указаниям бригадира, председателя или еще какого-либо общественного начальника. Многие семьи имели свое хозяйство и управляли им по своему собственному разумению. Не все, разумеется, справлялись своими силами. Были и такие хозяева, кто нанимал батраков. «Эксплуатировали чужой труд». Но только и самому ленивому батраку при этом не было знакомо чувство голода…
Еще с одной особенностью колхозной жизни познакомился я совершенно случайно. Иду с корзинкой по опушке леса рядом с колхозным полем, вижу — пылит по дороге телега. Тягло — кляча, близкая к голодной смерти. Телега остановилась, соскочили с нее три мужика. Воровато огляделись, меня не заметили. Сняли с телеги один из четырех лежавших там мешков, спрятали в густом подлеске. Затем подъехали к полю, начали сеять. Вручную!… О таком способе сева я знал только из исторических книг.
Не мог я припомнить и такого, чтобы кто-то украл у нас в деревне посевное зерно. Сам у себя хозяин красть не станет. Батрак у хозяина воровать тоже поостережется. Уже потому хотя бы, что знает: как только появятся всходы, опытный глаз хозяина сразу определит, сколько зерна высеяно на единицу площади, а хозяин помнит, кому он поручил выполнить посев. Кроме того, у нас воровать посевное зерно вообще бессмысленно — оно обработано ядохимикатами.
