Азов - Мирошниченко Григорий Ильич (книги серии онлайн txt) 📗
– На Белоозеро? – прошептала она не вдруг и села без сил возле Семки…
Колокола в Москве гудели тревожно. И дождь за окнами не переставая лил и лил.
– На Белоозеро сослали казаков? – переспросила Ульяна.
– На Белоозеро! – ответил Семка. – Стрельцы да пристав доставят их. А там – в тюрьму.
– А пристав кто?
– Да кто же у нас всех боле приставляется к злодеям важным? Известно, Савва Языков!
– Давно ль сослали казаков?
– Да только что свезли из Белагорода. Атаман у них что князь какой: сидит, молчит, разбойник! Да четыре казака сосланы с ним. На двух подводах вывезли… Но токмо им не уехать ныне на Белоозеро: дороги все водой залило.
– Семушка, спаситель мой! – сказала Ульяна и взяла парня за руку. – Вези меня, родной, за ними следом. – Ульяна вскочила и мигом накинула на себя беличью шубку. – Вези, я все отдам тебе! Вези на Белоозеро!
– На Белоозеро?! – испуганно спросил возница. – Да мне, девка, своя головушка дороже. Их всех везут на Белоозеро, да строго-настрого!
– Семушка! – взмолилась Улька. – Вези. Возьми что хочешь!
– Аль ты ошалела, баба? Не повезу. Стрельцы прибьют.
– Да я век тебя не забуду! Кудрявенький ты мой! Будь ласков.
– Куда ж в такую пору ехать? Кто станет ныне ехать? Налей-ка лучше еще меду!
Ульяна налила вознице меду и повалилась ему в ноги. Слезно молила. А он знай свое:
– Да пожалей ты, баба, холопа боярского. Стрельцы прибьют! В грязи я утоплю коней. Да что мой боярин Салтыков на это скажет? Кони-то его, боярские! Головушку мою загубить задумала, баба! О господи! Что ж делать будем?
А дождь все лил и лил…
Семушка, после двух новых чарок крепкого пива, все-таки сдался:
– Эх, мать моя, молись за меня во Нижнем Новгороде! – Хлопнув ладонью по онуче, сказал: – Прощай ты, голова моя!.. Садись, свезу! Ой, очумелая!..
Они вышли.
Ульяна села на возу, поверх казачьих седел, платок поправила, ноги полой шубки прикрыла. Семка, вскочив в подводу и оглянувшись воровато, что есть силы стегнул кнутом коней и по глубоким лужам направился к Фроловским воротам.
Грязь стала непролазная. Дождь хлестал по скуластому лицу возницы, а он мотал головой да свирепо бил кнутом по коням. Ульяна вытирала лицо платком и перебирала пальцами мокрые волосы…
Дождь стал понемногу стихать. Теплый ветер, изменив направление, погнал серые тучи в Замоскворечье. Колеса колымаги крутились в воде, их почти не было видно.
Фроловские ворота Семка проехал молча. Ни единой души не было видно. Дождь перестал лить, и колокола затихли. Стало светлее.
– Эй, идолы! – закричал стрелец с башни. – Куда прете? Повременить бы!
Семка взял в сторону, и его добрые кони вынесли колымагу на Белоозерскую дорогу. Там, на дороге, он догнал ссыльных казаков и сопровождавших их стрельцов. Их колымаги застряли в грязи.
Савва Языков сидел на коне с подоткнутыми полами красного кафтана, забрызганный грязью. Атаман сидел в голубом расстегнутом кафтане, не поворачивая головы, рядом с Левкой Карповым. Он слушал, как булькает вниз быстро спадающая дождевая вода, как пристав Языков бранится, но не слышал он и не видел того, что делалось сзади. А там стрельцы и возницы, ругаясь, чинили сбрую.
– Верни назад! – закричал Савва, завидев Семкину подводу. – Верни, собачий сын! Стрелять почнем!
Но Семка не свернул, а ехал прямо к приставу.
Вдруг они увидели: откуда ни возьмись, окруженная доброй сотней стрельцов, тащилась царская позолоченная карета. Стрельцы стояли на запятках.
– Ну баба! – вскрикнул Семка, оглянувшись. – Ты как знаешь, а я, помоги бог ноги унести, сверну с дороги. Ой, лихо! Сам царь едет. Втравила баба!
Ульяна слезла с колымаги и остановилась на дороге. Семка же что есть силы погнал коней в сторону.
Царская карета поравнялась с Ульяной.
– Куда бредешь? – спросил у бабы стрелецкий голова, сидевший на вороном коне.
– На Белоозеро! – ответила Ульяна. Голова испытующе поглядел на нее, махнул плетью и проехал мимо. Ульяна в глубокой грязи побрела вслед за ним.
Царская карета, поравнявшись с двумя подводами, где еще злее полосовал плетью стрельцов и коней пристав Савва Языков, остановилась. Дверца отворилась. Опальные казаки увидели в глубине морщинистое лицо царской матушки. Марфа Ивановна велела Старому сойти с подводы и подойти к ней.
Атаман слез и подошел спокойно; увидя Ульяну, он отшатнулся от неожиданности, но добрым взглядом обласкал ее. Он заглянул в карету. Марфа Ивановна, осенив Старого дрожащей рукой, привстала и поцеловала в крутой и хмурый лоб. Ее губы дрожали и не произнесли ни единого слова. Она молча достала складень в золотой оправе – образ Николая-чудотворца – и передала его атаману.
– Царица-матушка! – обратился к ней атаман Старой. – Ты бы не печаловалась за нас. – Приложился к образу, а потом спрятал его в карман кафтана. – Служили мы, матушка, царю Михайле всей верой и правдой. Да только он не дело делает… На Белоозере сидели многие – и мы там посидим… Но знай, матушка, Азова нам нельзя не брать!
С дрожащих синих Марфиных губ не сошло ни одного слова…
Ульяна молча наблюдала, потом, смахнув платком выступившие слезы, обратилась к Марфе:
– Великая государыня, матушка! Повели твоим стрельцам возвернуть атамана на Дон. Повели не посылать его в острог на Белоозеро.
Марфа Ивановна молчала…
– Богом молю тебя, матушка, Марфа Ивановна!.. А если уж нельзя того, повели тогда мне идти за ним на Белоозеро.
Марфа молчала.
Левка Карпов спрыгнул с подводы и подошел к карете царской.
– Матушка, – сказал он, – а скажи-ка мне, казаку донскому, какую невесту первую взял за себя Иван Васильевич? Я позабыл уже. Помру в ссылке и не узнаю!
– Ах, песенник ты мой донской, – прервала молчание Марфа, будто не поняв лукавства Левки, – царь Грозный взял за себя Анастасию Романовну Захарьину, дочь Юрьеву, из рода боярина Симеона Гордого – Андрея Кобылы.
– Ну, знать, матушка, и тесть его был казачьего рода-племени, – сказал Левка и горько усмехнулся.
– Великая матушка, повели ж ты мне с ними пойти на Белоозеро! – снова взмолилась Ульяна. – Ну повели!
Дверцы кареты захлопнулись, и карета в сопровождении стрельцов покатила, завязая в грязи, к Москве.
Пристав Савва Языков, исправив вскоре сбрую, приказал Старому сесть в подводу. Тот молча сел. Стрельцам же Савва велел отогнать прочь с дороги понапрасну прибившуюся бабу. Те начали было полосовать ее кнутами, но атаман, встав на подводе, крикнул:
– Не трогайте бабу! Убью!
– Убьем! – подхватили казаки.
Тогда пристав Языков приказал заковать ноги и руки атамана в железо. И казаков всех заковали.
Подводы тронулись. Ульяна не отставала; в белой, забрызганной грязью шубке, в распахнутом белом платке поплелась она за подводами. Так шла Ульяна до тех пор, пока не упала посреди дороги, никому не нужная, чужая.
Темная ночь прикрыла ее.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Ульяна брела дорогой на Белоозеро.
Вскоре она увидела большую деревню, разбросанную по косогору. Злобно залаяли собаки. Из крайней избы вышел седобородый мужичонка с бельмом на глазу. Он был в грязных холщовых штанах, в рваной рубахе.
– Ты чья, баба? – спросил он хрипло. – Откуда и куда спозаранку, по грязи этакой, путь держишь?
– На Белоозеро, – вздохнула тяжко Ульяна.
– На Белоозеро? Уж не в острог ли собралась сама себя сажать?
– В острог! А ты, видно, первым в селе проснулся? Поди, все люди спят еще?
– Пускай их спят. Я вот у столба день простою и копеечку себе на пропитание добуду. Ныне-то часто мужиков в острог везут, а они мне нет-нет да и дадут копеечку. Царь-то Филипке одноглазому не больно помогает.
– Возьми мою копеечку да покажи-ка мне избу, где б я могла передохнуть немного.
