Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" (книги без сокращений .TXT) 📗
9 — Собрания совета назначали в послеобеденное время.
11 — Латунная монета.
========== Requiem aeternam ==========
— Господин лекарь! Господин лекарь, подождите!
Виллем, только что вышедший от очередного пациента, обернулся, с тревогой узнав голос Якоба. Подождал, пока взъерошенный, бледный парень поравняется с ним, и по отчаянному, полному тоски взгляду, понял, что сейчас услышит.
— Мастер Марк преставился этой ночью, — стаскивая с головы шапку, сообщил подмастерье. — Вы ж ему с вечера сонное снадобье дали, да? Ну вот он и не проснулся. Его Гвидо нашел, понял, что не дышит. Сказал этому льежскому хрену, а тут как раз Марта зашла, поесть принесла. Боэн этот велел вас сыскать и отца Ансельма. Словом, Марта за мной с Яном на новую кузню зашла, ей же по пути как раз, отпросила нас, чтобы мы всех позвали. Так Ян к августинцам в монастырь побежал, а я — вас искать. А вас и нет нигде…
«А вас и нет нигде…»
Эта фраза отдалась в груди Виллема глухим чувством вины. В самом деле, разве по-людски это: он, близкий человек и домашний лекарь, узнает о смерти друга и пациента вот так, среди улицы, из третьих уст?.. Его не было рядом — и Марк ушел, хоть и во сне — но один, мальчишке, за последние дни и так в край измученному отцовской агонией, пришлось сталкиваться с его смертью в одиночку. А на то, чтобы сыскать его, Виллема, пришлось потратить едва ли не полдня.
Не его вина, конечно, и разумом он это понимал. Неделя после заседания городского совета выдалась для лекаря совершенно сумасшедшей. Процедуры Марка: попытки хотя бы немного ослабить кашель и сдержать кровотечение, промыть язвы и удалить из них гной, а также составление снадобий для него занимали все больше времени и требовались все чаще. А тут и другие горожане, как назло, вдруг резко разболелись. Пять случаев тяжелых лихорадок на неделю — такого лекарь не мог припомнить за всю свою практику. И каждому смешай снадобье по весу, посиди, дожидаясь, подействует ли, придумай что-то другое, если не подействовало, отвори кровь — да так, чтобы из-за подрагивающих от усталости и напряжения пальцев не сотворить еще большей беды… Хирург, мастер ван Слакен, узнав о его ситуации, вызвался помочь, но у него были и свои пациенты, так что и на двоих работы хватало с избытком.
В результате Виллем успевал только едва ли не бегом ворваться в дом Марка, с грехом пополам почистить язвы и погрузить его в сон соком белены, смешать новую порцию лекарств, сказать несколько утешающих слов Гвидо, с каждым разом все больше походившему на собственную тень, напомнить ему, что нужно есть и спать (проверить, выполняются ли эти указания, уже не хватало ни времени, ни сил), умчаться к другим пациентам либо на месте осмотреть тех, кто догадался искать его прямо у кузнеца, сходить домой, переменить одежду и пополнить запасы ингредиентов для снадобий (слава Господу, что их хоть хватало и не приходилось пока бежать на рынок за новыми!), а затем опять вернуться к Марку и молиться о том, чтобы ночь провести у него, а не у других больных. Молитвы, однако же, услышаны почему-то не были, и пять из семи последних ночей Виллем провел в пяти разных домах. В предыдущую был все же у друга (заодно таки проследил, чтобы Гвидо поел и, несмотря на сопротивление, выставил парня из отцовской комнаты прочь с наказом идти к себе и спать). А вот в эту — последнюю — снова сидел у кого-то другого…
Усилия его, нужно сказать, окупились: четверо из пятерых пациентов начали уверенно выздоравливать, и пятый готовился последовать их путем. Время, наконец, перестало играть с Виллемом в бешеные догонялки, и можно было вздохнуть свободнее… Но для Марка было уже слишком поздно.
— Где все? — глухо спросил лекарь у мнущегося рядом подмастерья.
— Да уже, я так думаю, в Квентине, — отвечал тот, поглядывая на стоящее в зените солнце. — Я ж вас с утра ищу, а там дело нехитрое: молитвы отчитали, в саван зашили — да и в храм. Только я не знаю, кто именно туда пошел. Гвидо наверняка. Марте на службу нужно, к новым хозяевам, мне и Яну в кузне бы появиться. Завтра на Мессу поминальную и похороны придем, конечно, но сегодня… — он пожал плечами. — Если только вечером, после работы. Ну а этот льежский хрен вообще не знаю где. В таверну, может, пошел: в доме еды нет почти.
— Как раз он меня совершенно не волнует, — сквозь зубы процедил Виллем. — Что же, спасибо тебе за вести, хоть и черные. Беги, работа не ждет.
Работник, получив разрешение, распрощался и споро зашагал по улице, лекарь же направился к храму, стараясь не поддаваться наполняющей сердце тоске. Марк… Казалось бы, кому как не лекарю знать, что дни славного кузнеца были сочтены? И все же… За эту последнюю неделю, начиная с заседания совета, он, Виллем, сделал почти невозможное. Придумал, просто сходу, несколько новых микстур, в том числе и ту, которая помогла Марку подняться с постели и почувствовать себя почти здоровым, пусть и обманчиво. Повредила, конечно, знатно и необратимо — но и тут он смог смягчить последствия, настолько, что друг протянул еще неделю, и даже в сознание иногда приходил. Это ведь не каждому лекарю выпадает, не говоря уже о все усиливающихся ощущениях полета, охватывающих его, пока он работал. Кто скажет, что не Дух Святой его вел? И кто укорит за то, что в какой-то момент он на мгновение поверил в чудо. Глубоко внутри, конечно, и совсем несмело, одним только робким «а вдруг?..» Ведь если Бог так близко, то нет ничего невозможного…
Задумавшись над этим, Виллем потянул на себя тяжелую дверь храма — и машинально отпрянул, когда она неожиданно легко поддалась под его рукой. Вслед за тем лекарь, не успев даже толком удивиться, увидел, что на него падает большая охапка местами погнивших, местами иссохших цветов.
На быстроту реакции он никогда не жаловался. Вот и теперь — успел подхватить охапку в руки, не слишком удивившись ее немалому весу: очевидно же, что цветы сами по себе не ходят. Видимо, какая-то из дам-благотворительниц храма пришла сменить цветочное убранство алтаря и теперь выносила старые цветы вон.
— О, прошу меня простить!..
Голос теплой волной отозвался в груди, хотя лекарь слышал его адресованным себе весьма редко. В последний раз, кажется, на прошлую еще Пасху, больше года назад.
— Прошу прощения, достопочтенная.
Он помог обладательнице голоса вернуться в устойчивое положение, осторожно забрал охапку из ее рук.
— Позвольте мне помочь.
— Благодарю.
— Госпожа-а! Госпожа ван Кларент… Ой!
Дверь снова распахнулась, пропуская на сей раз Лизбет, служанку вдовы. Девица замерла на пороге, окинула их совершенно возмутительным с точки зрения Виллема взглядом и с кокетливым «Ох, прощения просим, я тут забыла…» вновь шмыгнула в храм.
Лекарь мысленно тяжело вздохнул: шалая девчонка уже давно вбила себе в голову, что они с вдовой «подходят друг другу» и теперь всячески старалась воплотить свои домыслы в реальность путем беспардонного сводничества. Вот и теперь: помог даме не упасть, принял из ее рук неприятную ношу, вызвался помочь — так теперь Лизбет, небось, неделю спать не будет, мечтая, как он с ее госпожой к алтарю пойдет…
Виллем развернулся, вслед за вдовой спустился с крыльца и пошел с ней вглубь церковного двора, туда, где за небольшим кладбищем пряталась компостная яма.
Вид каменных крестов вмиг изгнал из сердца всякое тепло, вернул стылую, ноющую тоску.
— Отец Ансельм выделил для цветов небольшой крытый павильон, — говорила между тем вдова. — И с увлечением сам в нем работает. Благое дело: так при алтаре всегда свежие цветы, круглый год… — она замолчала, оборвав себя саму на полуфразе, затем приостановилась, глянула в лицо своему спутнику.
— Господин Виллем, вы ведь проститься с покойным пришли?
Лекарь был несколько смущен сменой темы, но затем все же молча кивнул: голос его спутницы располагал почему-то к доверию и разговору.
— Ваш друг? — тихо спросила она. — Мастер Тойнбург, верно?
