Во дни Смуты - Жданов Лев Григорьевич (читать хорошую книгу .txt) 📗

– Помилуй Бог! И впрямь уж нет терпенья!..

– Хоть погибать, да Землю выручать!..

– В безвременье который год томимся! Ужель не будет и конца смуте да разоренью нашему!..

Эти возгласы послышались со всех сторон.

Их снова покрыл сильный голос Минина:

– Нет! Близок он, конец разрухе нашей!.. Теперь – я молвлю слово, как уже давно надумался до этого дня…

Все стихли. Помолчал и Минин несколько мгновений, словно собираясь с мыслями, и снова начал:

– Как вижу я и слышу, дружины боевые будут у нас… Пожалуй, не менее, ежели не более того, што с Прокофием Ляпуновым шли под Москву от Рязани да от Ярославля… Уж и теперь просится к нам на службу не мало прежних полков, хоша и не устроенных порядком, но людных, опытных в ратном деле. Они покинули земский стяг, когда не стало Ляпунова в живых. А дела не кинули, ищут только надежного вождя… Казну – сберем и здесь, и по городам иным… Обители святые тоже придут нам на подмогу. Уж троицкие владыки, Дионисий да Авраамий Палицын, сказали нам свое верное слово. Другие монастыри, чай, тоже не поскупятся на такое дело, для Земли освобожденья! Одначе есть ошшо препона… Как дело повести?.. Браться ли вновь с казаками заодно… али спасать нам Землю одною земщиной, одною земской грудью?.. Казаков не мало, што и говорить! Могучая орда! Да не видать добра от этой хищной рати, одну беду сулила до этих пор помога да услуга казацкая… И патриарх святейший тоже наказывал: идти Земле войною противу свеев, ляхов с литвою и… казаков! И коли рати наши соберутся – стать от казацкого табору подале, стоять розно… Их не звать к совету, к ним не ходить. До крови с ими биться и смирять их, штобы Земли не хитили, как хитят до сих пор в годину столь великих бед!.. Штобы они уж более не мутили никого своим царенком Воровским да Маринкою-еретицей треклятой!.. Штобы злобой да неправдами разными не разгоняли земский ратный люд!.. Подале от греха, так менее и согрешишь! Так приказывал патриарх-владыко…

Сразу заговорили в несколько голосов гости Минина, едва он умолк.

– Чево уж тут! Все видимо давно! Нечистый попутал нас с казаками этими…

– Казаки нам враги, не лучче ляхов…

– Што подале от кузницы, менее дыму да копоти, не мимо говорится!..

– На всех врагов своих – тяжелой рукой надоть ополчиться… Тода и толк буде, и дело впрок пойдет!..

– Свои враги, домашние куды опаснее и злее, чем чужие лиходеи!

– Ну, и быть по тому! – снова заговорил Минин. – Последнее ошшо словечко дозвольте молвить. Отец честной, мирские все дела у нас на этот раз покончены. Но остается дело святое, вселенское еще на череду. Мы тута вначале растолковалися, што Господь посылает на нас кару не иначе как за грехи великие! Алибо за чужие. За Годунова ли аль за царя иного… Теперя уж не время и разбирать того… Так искупить мы должны прегрешения те тяжкие… молитвою, раскаянием да постом, на целую землю наложенным! Владыко-патриарх того желает… Очистить Русь и нас хочет от греха. И мы на то согласны. Твори молитву, отче, вместе с нами. Здесь мы тому благому, великому делу и почин положим ноне. По Руси отсель пускай несется это слово старца-святителя: «Очистим грех молитвой да постом…»

– Аминь! Аминь! – снова подхватили все.

Осеняясь широким крестом, Савва обратился к иконам и, полный трепета и скорби, вдруг, словно по наитию, заговорил не обычные слова заученных молитв, а то, что сейчас рвалось из груди, просилось на язык.

– Царь Небесный! Жизни и благ Податель! – молился Савва. – Ты, Утешитель страждущей души… Внемли молению рабов Твоих, склоненных во прахе! Услыши и прими святой обет. Очисти души наши ото всякой скверны, яко тело мы очистим здесь постом, раскаянием и молитвою прилежною! Нас вознеси из бездны зол, яко мы возносим воздыхания и мольбы наши к престолу Твоему… Дай прозренье душам темным, во гресех пребывающим… Слей в единении все наши братские сердца на гибель врагу и поругателю Земли и веры!.. Дай одоленье над насильниками! Верни покой измученному люду хрестианскому, отжени невзгоду, даруй нам мир! Каемся во многих грехах своих! Молим Тебя, Господи… Не отрини сиротской нашей мольбы!

Рыдая, упал на колени Савва.

Все пали ниц вслед за ним, бия себя в грудь, заливаясь слезами.

Глава IV

ПЕРВЫЕ ОТКЛИКИ

(октябрь 1611 года)

Черно от народу на Соборной площади нижегородской. И кого-кого тут только не видно! Свои горожане, селяне из пригородных и дальних сел и деревень, торговый, приезжий люд, земские ратники свои, нижегородские, ярославские, костромские, вологодские, галицкие, всякие. Большинство – из дружин великой земской рати, разошедшихся из-под Москвы в конце июля месяца, после убийства Ляпунова, любимого вождя народного.

Нищие, женщины, дети, бедные и богатые, старые и молодые – все скипелись в одно море голов, в многоцветное живое поле, сверкающее всеми оттенками радуги, благодаря цветистым одеждам более зажиточного люда. Красные верхи шапок у казаков, которых тоже не мало на площади, мелькают, как большие цветы мака либо как сказочный «жар-цвет» папоротника на Иванов день… Оружие на воинах, начищенные шишаки иных дружинников, кольчуги, латы поблескивают на солнце живыми огоньками, грозными и веселыми в одно и то же время.

Говор и гомон стоит над толпой, разливаясь в морозном воздухе ясного, погожего дня. И гулкий зов колокольный перекатывается над этими спутанными, рассеянными, невнятными звуками, как проносится тяжкий громовой раскат над темным лесом, трепещущим и шумящим листами под налетом грозы…

Десятники с целой ватагой подручных сторожей соборных и «рядских», из торговых рядов, стараются сохранить порядок хотя бы вблизи паперти и очищают путь для шествия духовных и мирских властей к собору из ближней Земской избы, где все они заранее собрались на совещание.

Но усилия сторожей и десятников напрасны. Едва успеют они пробить пролом в сплошной стене народной в одном месте и двинутся дальше, как тут же народ снова слился в одну скалу, в одно сплошное, многоголовое тело, во все стороны растекающееся под давлением собственной силы и тяжести.

Охрипли десятники, надрываясь от окриков на толпу, стихийно напирающую со всех сторон.

– Да идолы! Да вы куды же прете!.. Простору, што ли, мало на всей на площади, што в энтот конец вас несет, галманов! Все тиснутся в одно пятно! Вот стадо безголовое! Истинно, овечье стадо! – толкая без стеснения тех, кого толпа вынесла в передние свои ряды, пуская в ход и кулаки, и рукоятку метлы, взятой у метельщика, злобно бранился здоровый рыжебородый десятник, стоя у самых ступеней паперти.

И за ним на паперти, тоже уступами темнеет стена людей, набившихся туда чуть не до свету. Смех раздался здесь среди группы парней и девушек.

– А ты козлом либо бараном приставлен, видно, што так бодать всех норовишь! – зазвенели сверху молодые голоса. Уверенные в своей безопасности, они не могли упустить случая позубоскалить, как это особенно любят бойкие нижегородцы.

– Гей, рыжий дядя с помелом! – вырвался сверху чей-то задорный голос. – Ты што, на Лысу гору сбираешься лететь? Так ошшо рано! Пожди, как полуношница отойдет… тады и махай!..

– Што-й-то, – подхватил другой, уже раздраженный, грубый голос. – Али не вольно народу и при храме святом постоять уж ноне!.. Ну, дела! Таперя не то што бояре, алибо вояки, али там подьячие с дьяками-кровососами… свой брат, всяка шушера последняя, ярыжки земски норовят потешиться над нами! В рыло да под бока толкнуть! Гляди, кабыть и вас не потолкали на ответ. Нас – сколько здесь так, лучче ты – молчок, – борода рыжая, рожа бесстыжая, голова без мозгу!

– Анафемы! С чево вы взбеленились! – огрызнулся неохотно десятник. – Да стой, шут с вами! Власти вот к собору пойдут, так вершники ужо постегают вас не по-моему!.. Почешетесь, идолы! А нам за то, видно, в ответе быть: пошто путей не очищали!.. Дороги вперед не сделали… Черти вы полосатые!

– Властям ли мы дорогу не дадим? Пройдут, ништо!