Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Сказав это, он еще раз подошел к больному, приложил руку на короткое время к его вискам и затем оставил комнату.
Между тем Диодор лежал тихо на своей постели, относясь безучастно ко всему окружавшему, и Мелисса тихо поцеловала его в лоб и с заплаканными глазами вышла из комнаты, чего он и не заметил.
VIII
Солнце уже перешло за полдень, когда Мелисса и Андреас снова вышла на свежий воздух. Они оба шли сперва молча по тихой улице, причем девушка печально понурилась; внутренний голос говорил ей, что жизнь ее возлюбленного находится в опасности; она не плакала, но не раз прикладывала платок к щеке, чтобы вытереть катившуюся по ней слезу.
Андреас был также занят своими собственными мыслями. Прибрести душу для Спасителя было действительно хорошим делом. Вольноотпущеннику был хорошо известен молчаливый и задумчивый характер Мелиссы, так же как и та безрадостная жизнь, которую вела девушка, находясь во власти ворчливого отца. Таким образом, он, хорошо знавший людей, пришел к мысли, что ее легко можно привлечь к вере, которая служила для него самого источником величайшего счастья.
Крещение придало его жизни такой священный характер, что он желал привести к нему также и дочь единственной женщины, для которой его сердце билось с ускоренною быстротою.
Жена Герона, мать девушки, во время летнего жаркого времени иногда по целым неделям гостила у покойной жены Полибия. Тогда она проживала с детьми в собственном домике; а после смерти жены Полибия осиротевший вдовец не знал ничего более приятного, как продолжать по-прежнему принимать эту гостью и удерживать ее у себя на столько времени, на сколько разрешал Герон, только ненадолго расстававшийся со своим рабочим столиком.
Андреас сделался также другом детей резчика; а так как они научались от него только хорошему, то Олимпия с удовольствием видела их в его обществе и сама нашла для себя в отпущеннике учителя и доверенное лицо. Она узнала, что Андреас придерживается учения христиан, и просила его рассказывать о его вере. Но, будучи дочерью и женою художника, она была столь сильно привязана к древним богам, что видела в христианстве только новое философское учение, в котором многое ей нравилось и многое отталкивало.
В былое время страсть к матери Мелиссы столь сильно охватила Андреаса, что его жизнь превратилась в мучительную борьбу против искушения желать жены ближнего своего. Но он сумел сохранить самообладание, и за каждый взгляд, который в иные минуты слабости изобличал его чувства к ней, он подвергал себя строгому покаянию. Она была большою любительницею цветов, а он, будучи хорошо знаком с миром растений и свободно распоряжаясь всем, что зеленело и цвело в обширных садах, находившихся под его управлением, мог поручить своим безгласным питомцам передавать ей такие вещи, которые оказывалось невозможным высказать посредством слов и взглядов.
Теперь она уже не существовала, и уход за растениями, за которыми уже не следили ее глаза, утратил для него прежнее обаяние. С тех пор он предоставил сад своим помощникам, между тем как сам с удвоенной энергией принялся за другие дела и предался более сильным религиозным стремлениям.
В силу того обстоятельства, что многие мужчины привязываются к детям той женщины, которою им не пришлось обладать, художник Александр и Мелисса делались все больше и больше дорогими стареющему отпущеннику. Этот пятидесятилетний человек с чисто отцовской нежностью заботился о них, и сам, довольствовавшийся немногим, сохраняя свои крупные ежегодные доходы для того, чтобы при их помощи подвинуть дело христиан и устраивать различные добрые дела, с удовольствием заплатил долги Александра по окончании им учебного курса. Эти долги были так значительны, что легкомысленный юноша не осмелился признаться в них строгому отцу.
По прошествии нескольких лет сын Герона принадлежал уже к числу наиболее любимых художников, и, когда он явился к своему другу, чтобы уплатить ему взятую у него взаймы сумму, Андреас не отказался, но присоединил ее к капиталу, назначение которого оставалось неизвестным, но который должен был снова принадлежать Александру, если бы молитва Андреаса была услышана.
Диодора он любил также, как своего собственного сына, хотя и он тоже враждебно относился к его вере. В школе для борьбы, в кругу для бегов, при исполнении мистерий – повсюду было затоптано то семя, которое он заронил в душу мальчика, а к тому же отец его, Полибий, был настоящий язычник, который даже – чего требовало его присутствие в городском сенате и его богатство – был причислен к жрецам Дионисоса и Деметры.
Диодор признался прежде всего Андреасу, что желает жениться на Мелиссе, и это намерение молодого человека шло наперекор желанию вольноотпущенника обратить девушку в свою веру. Он знал по опыту, как легко разрушается семейное счастье, когда муж и жена поклоняются различным богам.
Так как отпущеннику перед тем снова пришлось быть свидетелем суровости резчика и терпения девушки, то какой-то внутренний голос сказал ему, что это тихое богато одаренное дитя принадлежит к числу тех, из которых Господь избирает мучениц, и что его обязанность присоединить ее к стаду Спасителя. С энергией, свойственной ему во всех делах, за которые он брался, он приступил к первым попыткам обращения ее на путь истины. Но на пороге комнаты больного в нем зашевелились новые сомнения, после того как он заглянул в глаза дорогого ему юноши, которые глядели на него с выражением такого глубокого доверия и вместе страдания.
Разве было возможно посеять между ним и его будущею женою нечто такое, что должно было помешать их союзу? Разве мог он отвлечь сына и наследника от Полибия, своего благодетеля и бывшего господина, если бы ему удалось при посредстве Мелиссы обратить также и Диодора?
При этом он вспомнил, какого положения он достиг вследствие доверия этого человека. Относительно своих собственных дел Полибий видел только решения, которые представлял ему Андреас; отпущенник управлял не только земельной собственностью, но также всем имуществом дома и вместе с тем в течение многих лет руководил банком, устроенным им самим для увеличения доходов человека, которому он был обязан своею свободою. За это Полибий предоставил дельному управляющему значительную часть из прибылей каждого года и по остроумной манере выражаться, которой отличались александрийцы, сказал однажды за обедом, что его отпущенник Андреас соблюдает его интересы как один человек, как мог бы сделать это и он сам, но что касается до работы, то он делает ее за десятерых.
Христианин с величайшей благодарностью ценил это доверие и, идя рядом с Мелиссой, повторял самому себе, что было бы неблагородно обмануть это доверие.
«Пусть это милое дитя само избирает свой путь! Если ей суждено вступить на стезю спасения, то Господь Сам направит и поведет ее».
Но разве Всевышний уже не подал ей знак, когда начертал в ее сердце слова: «Но когда время исполнилось».
Он считал себя вправе поддерживать в ней впечатление этих слов и только что собирался еще один раз напомнить ей о них, как она нарушила его молчаливую задумчивость, с мольбою подняв на него свои большие глаза с вопросом:
– Разве Диодор находится в большой опасности? Скажи правду! Я готова лучше перенести все самое ужасное, чем это страшное томление неизвестности.
Тогда Андреас признался ей, что раненый находится в опасном положении, но что искусный Птоломей считает возможным исцелить его, если ему окажет помощь великий его собрат Гален.
– И для того чтобы заручиться помощью этого человека, – продолжала девушка свои расспросы, – врач приказал поместить его в Серапеум?
– Да, дитя, потому что Гален находится в свите императора, и мы напрасно старались бы проникнуть к нему сегодня или завтра.
– Но путь через город повредит человеку, находящемуся в лихорадочном состоянии.
– Его доставят на носилках.
– И это также нехорошо для него. Врач говорит, что для него спокойствие – лучшее лекарство.
