Трафальгар - Гальдос Бенито Перес (книги регистрация онлайн .txt) 📗
– На абордаж… пики… топоры!
Потом в голове у меня все смешалось, и я уже не мог различить человеческие голоса в несусветном шуме и гаме. Сам не понимаю, как в этом полубредовом состоянии я вдруг ясно осознал наше полное поражение; все офицеры собрались в кают-компании, чтобы капитулировать; также мне припоминается, если это не плод моей разгоряченной больной фантазии, что я слышал со шкафута возглас: «„Тринидад“ не сдается!» Несомненно, то был голос Марсиаля, если на самом деле кто-то выкрикнул тогда эти слова. Я очнулся и увидел дона Алонсо, лежащего ничком на диване в каюте; он в отчаянии сжимал руками голову, совсем позабыв про свою рану. Я подошел к нему, и несчастный старик, не зная, как излить свое безутешное горе, по-отечески обнял меня, словно мы с ним находились на пороге смерти. Во всяком случае, он, по-моему, собирался умереть с горя, ибо рана его не представляла никакой опасности. Я, как мог, утешил его, заверив, что если сражение было проиграно, то отнюдь не из-за того, что я из своей пушки убил слишком мало англичан, и пообещал, что в следующий раз мы будем более счастливы, – жалкие доводы, которые не могли его успокоить. Выйдя на палубу за водой для моего хозяина, я увидел, как спускают наш флаг, который трепыхался на гафеле, жалком остатке от рангоута, вместе с обломком бизань-мачты, еще торчавшем над кораблем. Весь простреленный и изорванный, славный флаг, знак нашей чести и доблести, под которым мы сражались, был спущен, чтобы уже никогда больше не взвиться ввысь. Нет более выразительного символа сломленной гордости, поруганной славы, полного разгрома, чем спуск желто-алого флага, когда он никнет, подобно заходящему солнцу. И настоящее солнце, клонясь на закате того печального дня, осветило своими печальными лучами наше поражение. Пушечная пальба стихла, и англичане захватили побежденный корабль.
Глава XII
Когда всеобщее смятение несколько улеглось и душу охватило чувство сострадания и леденящего ужаса пред лицом столь огромного несчастья, глазам оставшихся в живых предстала картина величественной гибели корабля. До тех пор все помышляли лишь о своем спасении; но когда смолкли пушки, стали ясно видны огромные разрушения корабля, который медленно оседал в воду, угрожая потопить всех нас, живых и мертвых, в морской пучине. И едва на палубу вступили англичане, единый клич вырвался из уст наших моряков…
– К помпам!
Все, кто мог, бросились к помпам и с жаром принялись за дело, но несовершенные приспособления откачивали намного меньше воды, чем ее поступала в корабль. Вдруг душераздирающий крик заставил нас вздрогнуть от ужаса. Я уже говорил, что раненых перенесли в последнее убежище – кубрик, так как он находился под ватерлинией и был вне обстрела. Вода быстро заполнила кубрик; несколько моряков доползли до люка и, высунувшись, крикнули:
– Раненые тонут!
Услышав крик, матросы в нерешительности замерли, не зная, то ли продолжать откачивать воду, то ли мчаться на помощь раненым. Трудно представить, что случилось бы с этими несчастными, если б им на помощь не пришли англичане. Они не только перенесли раненых на вторую и третью батарейные палубы, но также вместе с нами налегли на помпы, пока их плотники бросились заделывать многочисленные пробоины в корпусе корабля.
Падая от усталости и полагая, что каждую минуту могу понадобиться дону Алонсо, я отправился в каюту. По пути туда я увидел, как англичане поднимали на корме «Сантисима Тринидад» свой флаг. Да простит меня любезный читатель за то, что я злоупотребляю его вниманием, останавливаясь на подобных подробностях, но это обстоятельство заставило меня призадуматься. Я всегда представлял себе англичан отъявленными пиратами и морскими корсарами, бездомными, не имеющими родины авантюристами и бродягами, которые промышляли одним лишь грабежом. Когда же я увидел, с какой гордостью они поднимают свой национальный флаг, оглашая воздух шумными приветствиями, когда увидел их ликование и радость от сознания, что они захватили самый большой и славный неприятельский корабль из всех, бороздивших моря, я подумал, что и у них есть любимая отчизна, поручившая им защиту своей чести; и мне показалось, что в этой дотоле таинственной для меня стране, называемой Англией, должно существовать – так же как и в Испании – немало доблестных людей, милостивый король, матери, дочери, жены, сестры моряков, которые, с нетерпением ожидая их возвращения, молят бога о ниспослании им победы.
Хозяин мой спокойно сидел в авант-каюте. Английские офицеры, явившиеся туда, держали себя с изысканной вежливостью и, как я понял, намеревались перевезти раненых на один из своих кораблей. Пожилой английский офицер подошел к дону Алонсо и на ломаном испанском языке приветствовал его, напомнив о давнем знакомстве. Дон Алонсо довольно-таки сурово ответил на любезное обращение и вслед за тем поинтересовался исходом сражения.
– Что приключилось с резервом? Где Гравина? – вопрошал он.
– Гравина ушел с несколькими кораблями, – отвечал ему англичанин.
– Из авангарда нам на помощь пришли только «Громовержец» и «Нептун».
– В деле не принимали участия лишь четыре французских корабля: «Дюге», «Монблан», «Сципион» и «Формидабль».
– Да, но что с Гравиной, что с Гравиной? – настаивал мой хозяин.
– Он ушел на «Принце Астурийском», но за ним снарядили погоню, и неизвестно, достиг ли он Кадиса.
– А «Сан Ильдефонсо»?
– Захвачен в плен.
– А «Санта Анна»?
– Тоже в плену.
– Боже правый! – воскликнул дон Алонсо, с трудом сдерживая гнев. – Даю голову на отсечение, что хоть «Непомусено» не попал в плен!
– Нет, он тоже захвачен.
– О! вы уверены?.. А Чуррука?
– Убит, – скорбно ответил англичанин.
– Убит, убит Чуррука! – в отчаянии восклицал дон Алонсо. – Но хоть «Багама»-то спаслась, хоть «Багама» вернулась невредимой в Кадис?
– Нет, ее тоже захватили.
– Тоже? А что с Галиано? Ведь Галиано – герой и мудрец.
– Вы правы, – мрачно проговорил англичанин, – он тоже убит.
– А что же с «Горцем»? Жив ли капитан Альседо?
– Альседо тоже убит.
Дон Алонсо не в силах был сдержать охватившего его глубокого горя; преклонные годы не позволили ему сохранить необходимое в столь тяжкие минуты присутствие духа, и слезы брызнули у него из глаз, – жалкая дань погибшим товарищам. Однако слезы не унижают достойные и высокие души; они лишь указывают на драгоценный сплав отзывчивости и сильного характера. Дон Алонсо скорбел как истый мужчина, исполнив свой долг моряка. Немного успокоившись и придя в себя, он попытался уязвить англичанина и сказал:
– Но и вам досталось не меньше нашего. У вас тоже крупные потери.
– Особенно тяжела одна, – с глубокой скорбью проговорил англичанин. – Мы потеряли лучшего из наших моряков, храбрейшего из храбрых, подлинного героя, божественного, величайшего адмирала Нельсона.
И, подобно моему хозяину, английский офицер, не скрывая горя, охватил лицо руками и заплакал, безгранично скорбя о своем начальнике, защитнике и друге.
Как я узнал впоследствии, Нельсон, смертельно раненный в самый разгар боя ружейной пулей, пробившей ему грудь и застрявшей в позвоночнике, сказал капитану Гарди: «Все кончено, наконец они добились своего». Нельсон жил еще до самого вечера; он продолжал следить за всеми перипетиями боя, и его полководческий гений не покидал его до самой последней минуты. Испытывая невыносимую боль, он не переставал отдавать приказания, следя за маневрами обеих эскадр, и, когда ему доложили об одержанной победе, воскликнул: «Слава богу, я исполнил свой долг!»
Четверть часа спустя первый моряк нашего века скончался. Да простит мне любезный читатель подобные отступления! Быть может, покажется странным, что мы ничего не знали о судьбе многих кораблей союзной эскадры. Но в этом нет ничего удивительного: ведь наш боевой строй был неимоверно растянут, а англичане вели бой отдельными группами. Их корабли смешались с нашими, а так как разделявшее нас расстояние не превышало кабельтова, то нападавший вражеский корабль скрывал от нашего взора остальную эскадру; вдобавок все вокруг обволакивал густой пороховой дым.
