Лже-Нерон - Фейхтвангер Лион (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Слуга откинул ковер, выкликнул час. Царь велел принести сладости, начал вежливо расспрашивать Варрона о его жизни в Антиохии. Мучительно однотонно журчала вода.
Наконец Шарбиль сказал:
- Ты мог бы, например, доказать свою веру, отдав свою дочь Марцию в жены Нерону.
Когда верховный жрец процедил эти слова сквозь свои позолоченные зубы, Варрон в глубине души весь затрепетал. То, что измыслили эти двое, было венцом восточной хитрости и показывало, как хорошо они его знали. Они ударили по самому чувствительному месту. Он всей душой был привязан к своей красивой, светлой, строгой дочери Марции. Все, что было в нем римского, воплотилось в этом его ребенке. Даже в мгновения, когда Марция его презирала, она любила его и восхищалась им. Марция гордилась своим римским происхождением и высокомерно избегала общения с людьми Востока. Стало быть, то, чего требовали от него эти двое, действительно было бы "доказательством"! Ибо, если этот Нерон - мошенник, то царь и жрец вынужденным браком его дочери не только связали бы Варрона вернее, чем всяким другим залогом, но к тому же унизили бы его гордую Марцию, римлянку, принудив ее лечь в одну постель с мошенником и рабом.
Подчинится ли Марция, если он сделает ей подобное предложение? А если подчинится, не вырвет ли она из своего сердца всю любовь, которую питает к отцу?
Он понял, что его шутка становится дорогостоящей.
Он еще раз обдумал возможность - отказаться от всей затеи. Что, если он вернется в Антиохию и скажет Цейону:
- Я видел этого парня. Это, в самом деле, дурак и обманщик, как мы и полагали с самого начала, и если хотите, мой Цейон, я публично об этом заявлю.
Цейон примет его с распростертыми объятиями, на Палатине его также поблагодарят. Дергунчик поймет, кто такой Варрон, и поостережется вторично требовать от него уплаты инспекционного налога или чего-нибудь в этом роде.
Но разве дело в Дергунчике или в нем самом? Речь идет об идее Нерона, о его, Варрона, идее, о продолжении дела Великого Александра, речь идет о Востоке, о слиянии его с Грецией и Римом. Может ли он бросить то, что едва лишь начал?
Он поклонился царю Маллуку и верховному жрецу и сказал:
- Если император Нерон удостоит своим выбором дочь Варрона, никто не будет радоваться более, чем Варрон.
19. РОМАНТИКА И ПРАВО НА ПЕНСИЮ
Следующий, кого сенатор хотел прощупать относительно своего Нерона, был комендант римского гарнизона полковник Фронтон. Варрон мог рассчитывать на успех своего начинания лишь в том случае, если бы ему удалось заручиться нейтралитетом Фронтона, в тайном благожелательстве которого он, впрочем, не сомневался. Он ценил Фронтона. Он считал его самым способным офицером и самым лучшим политиком в Месопотамии и чувствовал, что их связывают воспитание и образ мыслей. Поэтому он старался встретиться с ним, как бы по случайному, а на деле тщательно подготовленному поводу.
Дважды в неделю представители высшего общества Эдессы встречались на вилле фабриканта ковров Ниттайи, где проводили время, развлекаясь очень модной тогда игрой в мяч. Варрон знал, что и полковник Фронтон часто там бывает. Он обрадовался, когда увидел его там уже при втором посещении Ниттайи. Варрон был неплохой игрок, Фронтон - очень хороший. В зале, где гости переодевались для игры - играли в коротких туниках, - он спросил полковника, не угодно ли ему сыграть с ним один на один. Фронтон согласился с видимым удовольствием.
- Легким мячом или тяжелым? - спросил он.
- Самым тяжелым, - предложил Варрон.
- Как вам угодно, - с улыбкой ответил Фронтон.
Они решили сыграть обычные одиннадцать туров. После каждого тура они устраивали довольно продолжительный перерыв, во время которого каппадокийские рабы обтирали их; затем игроки бросали жребий - кому начинать следующий тур.
- Человек из храма Тараты, - начал во время первого перерыва Варрон с непринужденной искренностью, - задает нам обоим не одну загадку, мой Фронтон.
Они сидели на каменной скамье, под лучами солнца, каппадокийские рабы, без сомнения, не понимавшие латыни, осушали их пот и натирали мазями. У ног их лежал тяжелый мяч.
- Мне - нет, - возразил хорошо настроенный Фронтон, толкая мяч ногами то в одну, то в другую сторону, между собой и Варроном, - для меня человек из храма Тараты - не загадка. Я получаю директивы из Антиохии, и мне незачем задумываться. Таково преимущество солдата.
Варрон так же весело ответил:
- Преимущество, за которое иногда приходится дорого платить. Предположим, что наш достойный царь Маллук станет на сторону бежавшего в храм человека и извлечет его из убежища. Тогда вам придется сделать попытку завладеть им. С трудом верится, чтобы наш Маллук спокойно на это взирал.
- Вы полагаете? - спросил Фронтон; он сидел, полузакрыв глаза, все еще механически толкая мяч то в одну, то в другую сторону. - А не кажется ли вам, что достаточно будет одного энергичного слова Рима, чтобы образумить Маллука?
- Я полагаю, - сказал Варрон, - что если наш Маллук, вообще очень кроткий человек, действительно решится признать этого горшечника, то он предварительно удостоверится, какие силы за ним стоят. Быть может, за ним скрываются кое-какие силы.
- Парфянские? - спросил Фронтон.
Варрон пожал плечами.
- Силы, - сдержанно повторил он.
Они сыграли второй тур. В следующем перерыве Фронтон сказал:
- Не могу себе представить, чтобы человек в здравом уме и твердой памяти мог стать на сторону этого горшечника, хотя бы его и поддерживали какие-то силы. Может ли в самом деле кто-нибудь, если он не свихнулся, предположить, что имеются хотя бы малейшие шансы помочь горшечнику Теренцию устоять против Рима на долгий срок? Разве такая попытка, на какие бы силы она ни опиралась, не будет простым безумием?
Он посмотрел на Варрона искоса, с дружеской озабоченностью, умным и понимающим взглядом. Они сидели рядом на солнце, с мячами у ног, наслаждаясь отдыхом после напряжения игры, глубоко дыша. Каппадокийские рабы массировали их такими движениями, будто месили тесто. Красивая сферистерия - двор для игры, искусно разделенный на площадки, - была залита солнцем. Доносились глухие удары падающих мячей и тихие возгласы игроков.
- Где кончается осторожность, - задумчиво возразил Варрон, - и где начинается трусость? Где кончается храбрость и где начинается безумие? Это интересная тема, она заслуживает того, чтобы два таких мужа, как мы с вами, занялись ею. Вы разрешали мне иногда, мой Фронтон, заглядывать в ваши мысли. Я знаю поэтому, что вы мечтаете о мудрой, приятной старости за письменным столом, о солидном участке земли и высокой пенсии; однако я знаю и то, что вы понимаете прелесть непредвиденного, красочного, авантюрного или как вам это угодно будет назвать. Поэтому вы поймете, что, вопреки всему, и царь Маллук и пресловутые "силы" могут поддаться обаянию авантюрного начала и против всякой логики признать в "человеке из храма" императора Нерона. Разрешите мне, мой Фронтон, попытаться мысленно стать на ваше место и в качестве Фронтона рассудить, как следовало бы в таком случае поступить командующему римским гарнизоном, чтобы действия его были разумными.
- Слушаю вас, - откликнулся, улыбаясь, Фронтон - нога его в белой с желтым сандалии по-прежнему играла мячом, Варрон стал перечислять возможности:
- Вы могли бы, во-первых, поступить, как бравый солдат, и, не думая о себе, попросту попытаться силой взять Теренция. Но чем бы это кончилось? Царь Маллук, однажды признав "Нерона", не потерпел бы насилия над ним, и вам, при всех ваших военных талантах, не удалось бы с вашими пятью сотнями сломить его десятитысячное войско. Вы героически погибли бы - образец доблести, герой из школьной хрестоматии. Дергунчик, со своей стороны, не счел бы для себя возможным оставить безнаказанной гибель гарнизона в Эдессе и вынужден был бы "действовать решительно". Парфянский царь Артабан опять-таки не мог бы равнодушно взирать на римские войска, переходящие через Евфрат, и, возможно, ему удалось бы под видом великой оборонительной войны избавиться от своего соперника Пакора и объединить парфян. В результате, следовательно, была бы новая война с парфянами.
