Учитель Фехтования - Перес-Реверте Артуро (книга жизни txt) 📗
— У меня нет подруг, и я не пью чай, — ответила она, и дон Хайме, замирая от восторга, заглянул в глаза фиалкового цвета, которые он никогда раньше не видел так близко. — А у вас были когда-нибудь друзья, я хочу сказать, настоящие друзья, люди, которым вы могли бы доверить вашу жизнь?..
Он неторопливо поднялся. Чтобы ответить на этот вопрос, ему не требовалось напрягать память.
— Это была не совсем дружба… Я имел честь провести несколько лет в обществе маэстро Лусьена де Монтеспана. Он обучил меня всему, что я знаю.
Адела де Отеро шепотом повторила это имя; было очевидно, что она слышит его впервые. Дон Хайме улыбнулся.
— Ну конечно, вы ведь еще так молоды… — Он посмотрел куда-то вдаль, затем снова обратил свой взгляд на нее. — Лусьен де Монтеспан был лучшим фехтовальщиком, какого я когда-либо знал. В те времена никто не мог с ним сравниться. — Мгновение он, казалось, обдумывал свои слова. — Ни один фехтовальщик.
— Значит, вы учились во Франции?
— Да. Чтобы стать учителем фехтования, я учился целых одиннадцать лет. Я вернулся в Испанию в середине века, в тысяча восемьсот пятидесятом году.
Глаза фиалкового цвета смотрели на него пристально; можно было подумать, что их владелице доставляло какое-то болезненное удовольствие извлекать на свет сокровенные воспоминания старого маэстро.
— Наверное, вы скучали по родине. Я хорошо знаю, что это такое.
Дон Хайме ответил не сразу. Он понимал, что Адела де Отеро принуждает его говорить о себе самом, к чему он по своей природе совершенно не был склонен. Но сидящая перед ним женщина обладала таким обаянием, что он поддался ее чарующей власти и все больше проникался к ней доверием.
— Да, сеньора, со мной действительно происходило что-то подобное, — проговорил он, покоряясь магической силе, исходящей от его собеседницы. — Но на самом деле все это было… несколько сложнее. Мое путешествие я бы скорее назвал бегством.
— Бегством? Вы не похожи на тех, кто устраивает свою судьбу подобным образом.
Дон Хайме улыбнулся, чувствуя нарастающую тревогу. В нем мягко и властно оживали воспоминания, и он вовсе не собирался впускать в них Аделу де Отеро.
— Я говорю образно, — добавил он осторожно. — Наверное, я несколько преувеличил. Хотя после всего, что со мной тогда произошло, это, возможно, и было самым настоящим бегством.
Она прикусила нижнюю губу, по-видимому, сгорая от любопытства.
— Расскажите мне об этом, маэстро.
— Быть может, я расскажу вам эту историю чуть позже. Как-нибудь потом… На самом деле это для меня не слишком приятное воспоминание. — Он умолк, словно внезапно что-то вспомнив. — И вы ошибаетесь, считая меня непохожим на тех, кто спасается бегством. Все мы однажды убегаем. И я не исключение.
Адела де Отеро задумалась; губы ее были приоткрыты, она разглядывала дона Хайме так внимательно, словно пыталась на глаз снять с него мерку. Затем она сложила руки на коленях и посмотрела на него с нескрываемой симпатией.
— Да, давайте вернемся к этому как-нибудь в другой раз. Я имею в виду вашу историю. — Она сделала паузу, наблюдая явное недоумение дона Хайме. — Не могу понять, как такой известный человек… Поймите, я не хочу вас обидеть… Конечно, я понимаю, что вы знали в жизни и лучшие времена…
Дон Хайме с достоинством выпрямился. Вероятно, как она только что заметила, у нее не было ни малейшего желания обидеть его. И тем не менее он был задет.
— Наше искусство интересует людей все меньше, — произнес он, почувствовав укол самолюбия. — Все реже честь защищают с помощью холодного оружия; пистолет проще в обращении и не требует такой строгой дисциплины, как шпага. Фехтование превратилось в праздное и легкомысленное занятие, — последнее он произнес с презрением. — Теперь его называют «спорт»… Словно речь идет о гимнастике!
Она раскрыла веер ручной работы. Его опахальная часть была усеяна множеством белых крапинок, изображающих цветущий миндаль.
— Вы, конечно, против такого подхода к фехтованию…
— Разумеется. Я преподаю искусство и отношусь к нему так, как когда-то учили меня самого: серьезно и с уважением. Я классик, сеньора.
Она взмахнула веером и рассеянно покачала головой. Быть может, перед ее взором возникли образы, которые только она могла видеть и понимать.
— Вы поздно родились, дон Хайме, — сказала она спокойно. — Или же просто не умерли в надлежащий момент.
— Как странно, что вы мне такое говорите.
— Что именно?
— О смерти в надлежащее время. — Дон Хайме потупился, словно принося извинения за то, что он еще жив. Беседа казалась ему забавной, однако было очевидно, что все это говорилось всерьез. — В нашем веке умереть в надлежащее время становится все сложнее.
— Интересно, маэстро, что вы называете «смертью в надлежащее время»?
— Вряд ли вы сможете это понять.
— Вы так думаете?
— Я не совсем уверен; может быть, вы и поймете что-то, но мне это безразлично. Такие серьезные вещи не принято обсуждать…
— …с женщиной?
— Вот именно.
Адела де Отеро сложила веер и медленно поднесла его к лицу, закрыв шрам в уголке рта.
— Вы, наверное, очень одинокий человек, маэстро.
Дон Хайме пристально посмотрел на собеседницу. В его серых глазах больше не было оживления; их блеск потух.
— Да, вы правы, — произнес он устало. — Таков мой собственный выбор. Видите ли, в одиночестве есть своя прелесть, свое очарование. Его можно сравнить с прогулкой по старой, всеми забытой дороге, по которой уже давно никто не ходит… Простите, сеньора… Вероятно, для вас мои слова — лишь старческий бред.
Она отрицательно покачала головой. Ее взгляд внезапно потеплел.
— Нет. Но меня смущает отсутствие у вас практического взгляда на жизнь, маэстро.
Хайме Астарлоа поморщился.
— Я считаю своим достоинством, сеньора, то, что этот так называемый практический взгляд на жизнь мне чужд. Конечно, вы весьма проницательны… Однако у меня нет ни малейшего желания выдавать отсутствие подобного взгляда за нечто высокоморальное. Для меня это, скажем так, вопрос эстетики.
— Эстетику на хлеб не намажешь, маэстро, — пробормотала она, усмехнувшись. Казалось, ее переполняли соображения, которые она не осмеливалась высказать вслух. — Я неплохо разбираюсь в практической стороне жизни, уж поверьте мне.
