Возвращение - Каратеев Михаил Дмитриевич (книги хорошего качества txt) 📗
– Будь здрава и не пугайся, княжна! Это я, Арсений.
Вздрогнув всем телом, Софья обернулась на голос, но не увидела ничего, кроме зарослей цветущего боярышника. «Наваждение», – подумала она и хотела бежать, но в этот миг один из кустов зашевелился и между ветвями показалось улыбающее лицо Арсения.
– Ужели воистину это ты? – пролепетала она.
– Вестимо, я. А ты что подумала, – оборотень? – смеясь, ответил Арсений. – Кабы мог я им делаться, небось давно и не раз бы уже тебя повидал.
– Да ты как очутился-то здесь? – понемногу приходя в себя, спросила Софья.
– Вечор проломил в тыне дыру, вон там, за кустами, а ноне пролез в нее и ждал тут тебя.
– И не побоялся, что тебя кто увидит? Вот было бы сраму!
– А что делать, ежели нам инако встретиться не дают? Только ты не опасайся: прежде чем сюда лезть, я огляделся добро и готов честью поклясться, что меня никто не видел.
– Ну, а если сейчас нас вместе увидят?
– Не увидят. Ты вот, садись на скамью, будто отдыхаешь, а я за кустом останусь. Так и будем беседовать.
Княжна подумала, что надо бы рассердиться и уйти, но гнева в душе не находила, наоборот, теперь ей было по-настоящему радостно, хотя и страшно немного. После минутного колебания она села на скамью, стоявшую тут же, и сказала:
– Экой ты отчаянный! Что же тебя привело сюда?
– Сердце привело. Полюбилась ты мне так крепко, что свет без тебя не мил. И коли я тебе тоже люб, хочу сватать тебя у князя Ивана Мстиславича.
– Не отдаст меня батюшка за тебя, – тихо промолвила Софья, справившись с волнением, которое ее охватило при этих словах Арсения. – Хоть умри мы оба, не отдаст.
– Почто ты так мыслишь?
– Сам он мне о том говорил зимою, когда ты мне медвежью шкуру привез.
– Что же такое он сказал?
– Сказал, что ты татарин и мне не пара. Есть у него думка русского князя мне приискать.
– А не нашел ли уже?
– Будто нет. Зачем бы ему скрывать такое? А ни мне, ни матери он до сей поры ничего не сказывал.
– Добро, коли так. Может, я ему в том пособлю.
– Ты?!
– Ну, да. Коли я тебя верно понял, в нашем деле токмо одна препона: что я не русский князь. А свой-то Карачевский род батюшка твой высоко ставит?
– Вестимо, высоко. Мы от Черниговских князей идем, а они были старшими на Руси. Даже Московский род ниже.
– Ну, если так, чаю, все будет ладно: родитель твой не знает еще, что и я того же роду и что дед мой княжил в Карачеве прежде его деда.
– Как могло быть такое? – воскликнула пораженная Софья. – Иль ты отца обмануть замыслил?
– Нет в моих словах никакого обману, – промолвил Арсений. – Давно это было, но князь Иван Мстиславич от отцов своих о том должен знать. Коли хочешь, расспроси его, и он тебе сам скажет: его прадед, Тит Мстиславич, володел Козельском, покуда обманом не выправил от хана ярлык на Карачев и не согнал оттуда князя Василея Пантелеевича, который там по закону княжил. И тот князь Василей был моим родным дедом, отцом моего отца. Этого Иван Мстиславич покуда не знает, но сама видишь теперь, что нет у него причины отказать в моем сватовстве.
– Может, и так, – помолчав, сказала Софья. – Только я его лучше знаю: если он что в голову взял, на том крепко стоит.
– Не в этом суть. Допрежь всего ты мне вот что скажи: сама-то ты за меня хочешь идти?
– Что с того, пусть бы и хотела? Я в батюшкиной воле, а он меня не отдаст за тебя, вот увидишь.
– Ты это на меня положи. Буду сватать на этих же днях, а там поглядим, как дело обернется. И коли он тебя отдать мне не схочет, это еще не конец. Я тоже на своем стоять умею крепко и другому тебя не уступлю!
– Что же ты сделаешь?
– А я еще не знаю. Когда снадобится, ужо что-нибудь сделаю. Только ты мне, любушка, одно обещай: коли станут тебя неволить за другого идти, ты на то согласия не давай и тотчас упреди меня. Обещаешь?
– Обещаю… Только как я тебя упрежу!
– О том я уже подумал. Писать ты умеешь?
– Имя свое написать могу, а иного нет.
– Тогда так порядимся: вон, видишь, за кустами, у самого тына стоит старая липа? В ней есть дупло, а возле липы мой лаз. Коли будут у тебя важные новости, положи в то дупло белый платок, либо лоскут, и два дня спустя жди меня на этом же месте. Тут в городе останется верный мне человек, который к той липе будет каждое утро наведываться и твой платок мне враз доставит. А если я с тобой говорить схочу, найдешь в дупле зеленый лоскут. Не позабудешь?
– Нет. Только ты остерегайся и гляди хорошо: иной раз и мать моя сюда ходит. А сейчас я пойду… Столь мне все это нежданно-негаданно, что сердце, ровно птица, трепещет да и боязно, как бы дома не хватились… Только нет, Богом прошу, на дорожку не выходи, – вскочив со скамейки, добавила она, видя, что Арсений раздвинул кусты и шагнул вперед, – тут тебя отовсюду увидеть могут. Прощай, милый, храни тебя Господь!
– Да сохранит Он и тебя, зоренька, для нашей встречи навеки! – крикнул ей вдогонку Арсений.
ГЛАВА XVII
«Осел только тогда узнает, что он осел, когда у него отрежут и покажут ему его ухо».
Возвратившись домой, Арсений без обиняков сказал отцу, что любит Карачевскую княжну Софью и просит его, коли он не против их брака, поехать к князю Ивану Мстиславичу, чтобы ее посватать.
– А с княжной ты уже о том говорил? – спросил весьма удивленный Карач-мурза.
– Говорил, батюшка. Она согласна.
– Когда же это и как вы успели слюбиться?
Арсений, изредка прерываемый вопросами отца, вкратце изложил ему несложную историю своей любви и связанных с нею событий. Выслушав его, Карач-мурза немного подумал. Выбор сына он одобрял, – княжна ему нравилась, а возможность породниться с князем Иваном Мстиславичем сразу привлекла его своей духовной, символической стороной: ему подумалось, что этот брак зачеркнул бы все обиды минувших поколений, как бы примиряя тени умерших, и снова мог бы соединить в потомстве две близкие ветви единого и славного рода, в прошлом разъединенные враждой и ненавистью. И он сказал:
– Ну что ж, коли вы друг другу любы, я рад и готов дать вам свое отчее благословение. Мыслю, что княжна
Софья будет тебе доброй женой, как и ты ей добрым мужем. На этих же днях поеду в Карачев и, Бог даст, сговоримся с князем Иваном Мстиславичем, – чай своему детищу он тоже не враг.
Когда неделю спустя князь Хотет увидел из окна своей опочивальни седобородого всадника, въезжающего к нему во двор в сопровождении целой свиты дружинников и слуг, он не сразу признал в нем Карач-мурзу.
В последнем сегодня ничто не напоминало того татарина, который посетил князя четыре года тому назад. Одет он был чисто по-русски и притом с подлинным великолепием: бобровая шапка с голубым верхом, аксамитовый [35], синий с серебром кафтан, шитые жемчугом сафьяновые сапоги, и на боку драгоценная, усыпанная самоцветами сабля.
Чувствуя, что неспроста такая пышность, несколько встревоженный Иван Мстиславич хотел было сам выйти на крыльцо встретить приезжего. Но в последнюю минуту спохватился, – в нем внезапно заговорила спесь. «Не возомнил бы татарин, что эдак разодевшись и приведя с собою кучу холопов, сравнялся он с Карачевским князем. Пусть свое место помнит!» – подумал Хотет и выслал дворецкого с приказанием провести посетителя в приемную горницу. Сам он переодеваться не стал, вышел, как был, в поношенном домашнем халате; меня, мол, род мой красит, а не одежа, однако гостя принял вежливо и с подобающим радушием.
– Рад видеть тебя здравым, Иван Васильевич, – промолвил он, пожимая руку Карач-мурзе. – Кажись, так стал зваться ты, принявши святое крещение?
– Так, Иван Мстиславич. Здравствуй и ты в благоденствии на многие лета, и да будет Господь вовеки милостив к тебе и к твоей достойнейшей семье, – ответил Карач-мурза с той цветистой восточной учтивостью, от которой он и на Руси не вполне отвык.
35
Аксамит – драгоценная ткань, по шелковой либо бархатной основе затканная золотой или серебряной крученой нитью.