Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" (книги без сокращений .TXT) 📗
Подросток почувствовал, как щеки начинают пылать. К собственной немощи он давно привык, но после утренней стычки с дядькой сознавать ее почему-то было невыносимо унизительно.
— Положите руку мне на спину, как отец сейчас сделал. И держите хорошенько, — буркнул он. Звучало, должно быть, не слишком дружелюбно и совершенно непочтительно — но по-другому не получилось.
Лекарь выполнил его указания, скользнув по лицу быстрым внимательным взглядом, но ничего не сказал и повел Гвидо к лестнице.
У самого ее основания их нагнали хирург мастер ван Слакен и господин ван Далле, чьего сына Виллем «излечил» от половой слабости. Они поприветствовали лекаря и кузнеца и обогнали их, на диво ловко справляясь с крутыми ступенями «тропы».
— Это же ван Далле, торговец специями, — удивился Марк. — Болтают, что он известный скряга. Как ты уговорил его рискнуть деньгами, став твоим поручителем?[4]
— Он мне доверяет, — отозвался лекарь. — Ну и пару раз я им услуги оказывал, по моей части.
— Болеет он, что ль?
— Да нет, слава Всевышнему. Сын его, пока был в Париже, со студиозусом-медиком познакомился, и с тем пор стал думать слишком много. И я посоветовал ему думать о варанах.
— О чем?
— О варанах. Ящеры такие, с человека ростом, — невозмутимо пояснил лекарь.
— О-о… И что, помогло?..
— Как рукой сняло. Ну вот и взобрались.
Гвидо даже удивился слегка: пугающего подъема он будто и не заметил. Наверное, заслушался разговором отца и мастера Виллема. Надо будет потом как-нибудь у него еще про этих варанов узнать…
Зал эшевенов[5], в котором проводились заседания городского совета, поражал воображение размерами и богатством убранства. Лепнина на высоком потолке и стенах, статуи, вазы, декоративные портики… Все это, как и внешнюю отделку здания, разглядывать можно было бы долго…
Если бы зал не был полон народу, и если бы не напряжение, исходившее от всех, в нем присутствовавших.
Гвидо вздрогнул было, ощутив на себе изучающие, словно заранее чем-то недовольные взгляды: чего это они, все же собратья по цеху, многие отца чуть ли не с колыбели знают! — но затем вздохнул с облегчением: злятся-то не на него. Просто совсем скоро в этот зал войдут члены городского совета, а в нем, кроме мастеров, еще и городские нобили имеются. А уж с ними мира не бывает[6].
Марк, Виллем и Гвидо устроились на передней лавке, рядом с поручителями лекаря.
Успели как раз вовремя: через отворившуюся дверь в боковой стене в зал торжественно вошли члены городского совета. Все поднялись, приветствуя их, а Гвидо уже второй раз за этот день захотелось присвистнуть: да-а, по сравнению с этими - даже мантия господина Виллема бедновата. Еще управа их цеха ничего так одета, по-людски. Но те, которые знатные… Хупелянды такие длинные, что метут пол, с рукавами, широкими настолько, что из ткани, на них истраченной, наверно еще один хупелянд можно было бы сшить. Как они ходят-то? Особенно учитывая, что промелькнувшая под подолом у одного обувь — с длинными, закрученными носами. И золота сколько — и вышивка, и массивные цепи на шеях, и отделка поясов и манжетов… Тяжело, наверно, это все на себе таскать. Ох, только бы не споткнулся никто!..
Не споткнулись. Торжественно заняли свои места в соответствии с иерархией: Председатель совета, бургомистр[7], казначей, затем глава цеха кузнецов и двое из цеховой управы.
Заседание открыл скрипучий голос главы совета, обратившегося к своим сопредседателям:
— Я обращаюсь к вам, господа заседатели, и спрашиваю, угодно и удобно ли вашей милости заседать и охранять собрание?[8]
— Угодно и удобно, — прозвучал их ответ.
— Я спрашиваю вас, — вопрошал далее председатель, — достаточно ли теперь поздний час, чтобы я мог заседать и охранять собрание совета?[9] — Так как вам дана власть нашим почтенным советом и присутствующими здесь заседателями, то вы — поскольку это зависит от времени дня — можете заседать и охранять собрание совета.
— Так как я действую в силу данного мне права и охраняю собрание совета во славу Божию и в честь св. Троицы, то я спрашиваю в первый, во второй и в третий раз, что я должен приказать и запретить в этом охраняемом законом собрании? — не унимался председатель.
«В первый, во второй и в третий?!» — пронеслось в голове Гвидо. Он бесшумно вздохнул и прикусил губы: стоять становилось все тяжелее, поясница начинала пульсировать тянущей болью, да и плечо от костыля ныло. Сесть, однако же, никто не позволит, пока не закончатся все положенные вступительные церемонии. А они заканчиваться явно не намеревались.
— Вы должны запретить ссоры и брань, а также выступления от чужого имени без согласия наших заседателей и старшин.
— Я запрещаю ссоры и брань, а также выступления от чужого имени без согласия наших заседателей.
Троекратно свой вопрос глава все же не повторял. Однако самым младшим членам цеха было приказано обойти ряды собравшихся, удостоверяясь, что все они сидят в порядке их значения и соответственно продолжительности их пребывания в цехе, и никто не занял чужого, не подобающего ему места. Затем обошли всех еще раз, проверяя, нет ли при ком из присутствующих длинного ножа, брекефельдского ножа или кинжала.
Лишь после этого председатель знаком позволил всем сесть и перешел, наконец, к сути.
— Марк Тойнбург, кузнец, состоящий в братстве, подал прошение о рассмотрении вопроса об опекунстве над его малолетним сыном Гвидо, в связи с тяжелой болезнью и скорой кончиной вышеупомянутого Марка, — сверяясь с лежащими перед ним документами, монотонно, будто уже заранее скучая, изрек председатель. — Право опекунства имеет перейти к Виллему ван Мале, городскому лекарю, известному также как Виллем из Льежа… Что же, суть понятна. Обратимся теперь к деталям и рассмотрим все обстоятельства этого дела со всем возможным тщанием…
Слова. Гвидо честно старался вслушиваться в бесконечные монологи членов совета (кажется, каждый из них поставил своей целью высказаться по заявленному делу как можно более витиевато и пустопорожне), — но внимание его неумолимо рассеивалось, его начинало клонить в сон.
Монологи сменились вопросами, адресованными отцу, мастеру Виллему, поручителям, которых он привел…
…Подтверждаешь ли ты, Виллем из Льежа, что происходишь из законного брака и являешься сыном почтенного и благочестивого человека, не цирюльника, не музыканта и не бродяги?
…Подтверждаешь ли ты, что являешься городским лекарем …
…Подтверждаешь ли ты, что являешься добрым христианином…
…Привел ли ты с собой двоих уважаемых бюргеров славного города Хасселта, которые могут засвидетельствовать твои слова…
…Могут ли они подтвердить твои слова…
…Не получаешь ли ты, Виллем ван Мале, какой-либо выгоды от смерти твоего подопечного…
…Подтверждаешь ли ты, мастер хирург ван Слакен…
Поток слов казался бесконечным и совершенно бессмысленным, как шум Демера, — и то сказать: плеск речной воды хотя бы успокаивал и был приятен на слух. Впрочем, смутно подумалось Гвидо, может, это и благо, что все это проходит будто мимо него. Слушать, как раз за разом упоминается о болезни и скорой смерти отца, было бы попросту невыносимо. Так что наверное лучше и правда попытаться представить, что это не с ним и не о нем. Что так или иначе они вернутся домой, и отец по-прежнему будет рядом. Хотя бы еще только сегодня. Хотя бы еще один день. Если сделать вид, что кроме этого дня впереди ничего и нет, то выйдет очень даже неплохо.
Движение рядом заставило подростка вернуться к реальности. Отец поднялся, они с мастером Виллемом подошли к председателю совета, ван Слакен и ван Далле встали за их спинами. Судя по тому, что удалось рассмотреть со своего места Гвидо, и отец, и лекарь приложили свои печати к какому-то документу. Затем все четверо вернулись, и Марк ободряюще кивнул ему.
— Ну вот и все. Небольшие заключительные формальности — и мы сможем пойти домой.
Гвидо глянул на него, и мерзкое ощущение, что его только что продали, как осла или барана, вдруг растаяло. В конце концов, хоть бы и в самом деле продали. Ради такого спокойствия и умиротворения на отцовском лице можно пойти и не на такое.
