Екатерина I - Сахаров Андрей Николаевич (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
– Полно, полно, Андрей Иваныч, не пугай меня… Я, пожалуй, согласна, чтобы ты разузнал, как говоришь, все, только меньше шума и угроз, – спокойно произнесла государыня.
Ушаков поклонился и поспешил удалиться. Он уже мысленно рассчитывал шансы своей полной победы, взяв с гауптвахты половину караула и подведя его по набережной к дому Чернышёва. Темнота в окнах, однако, возбудила в разыскивателе подозрение.
– Никак улизнули, окаянные! – не выдержал Ушаков, рассмотрев закрытые изнутри ставни.
Войдя с командою на двор, Ушаков подошёл на свет к одноэтажному жилью и стал стучать в окно.
– Кто там? – раздался голос из запертых сеней.
– Которое крыльцо к его превосходительству? – спросил он, совсем изменив голос на какой-то рабский.
– Да на что тебе? Боярин с боярыней в Москву поднялись, ащо позавчера, с утра… дома-ста нетути ни души…
– А ты кто?
– Мы-ста дворники…
– А люди ещё где?
– Всех забрали с собой, бають, в обоз…
– Надолго, стало быть, уехали?
– Не знаем-ста, нам не докладывались.
Ясно – нечего и продолжать расспрос. Ушаков и тут не потерялся. Он мгновенно сообразил, что со двора Чернышёва есть калитка на двор Ягужинского, и пустился с отрядом своим искать эту калитку. Нашёл и понажал щеколду. Низкая дверь подалась без шума, и открылся вход на соседний двор. Окно рабочей комнаты хозяина было завешено ковром, но сбоку ковёр не доходил донизу, и узенькая полоса яркого света проходила наискось по двору.
– Слава Богу, здесь обретаться изволят! – весело выговорил про себя Андрей Иванович.
Взглядом генерал дал понять одному ефрейтору, где расставить людей у каждого из выходов. Другого ефрейтора с тремя гренадёрами Андрей Иванович взял с собою, найдя без труда впотьмах входную дверь в переднюю и отворив её без звука.
Здесь было пусто, но по ковру, в соседней комнате, расхаживал хозяин. Махнув ефрейтору (став на полосе света, в проёме двери, между петлями) ввести солдат, Андрей Иванович поднял ковёр и вырос перед Ягужинским.
– Как поживать изволите, Павел Иванович? – с злорадством приветствовал Ушаков.
Ягужинский поворотился и невольно попятился, увидев за разыскивателем ещё ефрейтора.
– Добро пожаловать, Андрей Иваныч, – робко молвил хитрец… – С чем тебя поздравить прикажешь? – попробовал он задать вопрос каким-то не своим голосом, стараясь придать звукам исчезнувшую мгновенно твёрдость.
– Прежде всего с тем, голубчик, что вижу тебя на ногах и могу предложить недальнюю прогулку.
– Да я никуда не выхожу. Вот новость! Что за шутки с больным? Видишь, показаться не могу в люди! – И Павел Иванович показал рукою на свежий шрам, перерезывавший щёку.
– Очень жаль… Впрочем, можно будет тебя и дома оставить, дав в кумпанью вот этого молодца. – Он указал на ефрейтора. – Скажи только, где твоя шпага?
– Да ты, Андрей, как я вижу, принимаешься шутки неладные шутить? Какой чёрт позволил тебе проделывать со мной издёвки?! Забыл разве, что я генерал-адъютант и сам могу таких, как ты, генерал-майоров, отправлять под арест!
– Когда на то есть высочайшая воля… почему не так! Но, во-первых, я уже не просто генерал-майор, а генерал-адъютант, как и ты… во-вторых, выполняю августейшую волю и всемилостивейше возложенное на меня поручение взять генерал-адъютанта Павла Иванова сына Ягужинского и прочих. Читай сам указ и повинуйся!
Ушаков проворно развернул одну из бумаг, которые держал в руках, а затем подал другую и, разложив на столе указал Ягужинскому на слова в строках.
Лицо Павла Ивановича внезапно получило мёртвенный колер. Ноги подкосились, и он не сел, а опустился на кресло у стола, когда глаза упали прямо на слова, указанные перстом Ушакова.
– За что такая беда надо мной! – произнёс потерявшийся Ягужинский шёпотом отчаяния.
– Тебе ли об этом спрашивать меня, после доноса, погубившего Монса! – отрезал язвительно Ушаков.
– Да я, как член суда, не один подписывал приговор Монсу, и другие тоже.
– Сила не в приговоре, а в доносе!
– Я тут ни при чём!
– Так ли, полно?
– Совершенно так. Могу образ снять со стены.
– Полно, руки отсохнут. Говорят, Бог не допускает до явного посмеяния святыни.
– Какое же тут посмеяние, когда человек не имеет ничего от навета защититься, как икону взять?
– И начать с иконой лгать?! Ну, это, скажу я тебе, плохая защита перед тем, кому хорошо всё подлинно известно, как мне, например.
– Андрей Иваныч, мой милый друг, неужели же имеешь ты на меня, несчастного, такое подозрение?
– Тут уж не подозрение, а прямое свидетельство людей, которых призывал к себе за этим генерал-прокурор, ныне гофмаршал.
– Да как они смели? Да разве можно оставить без наказания клевету?
– Клевету нельзя оставить ни на минуту без доказательства; и доказательства имеются налицо, да такого рода, что не может возникнуть ни малейшего сомнения в точности их. Не думай увёртываться, не поможет А ты лучше садись и пиши подлинное признание.
Как ни был не в себе Павел Иванович, но при последних словах подошёл к Ушакову и сказал ему на ухо, указывая глазами на ефрейтора:
– Как ты неосторожен… Можно ли такие слова говорить при ком-нибудь?
Андрей Иванович улыбнулся самою коварною улыбкою, одновременно и поощрительною, и бросающею в холод, и также на ухо, прошептал Ягужинскому:
– Пиши только. Я его отошлю в переднюю, а то на крыльцо. А не захочешь ты сам писать, примусь я. И буду тебе нарочно громче задавать вопросы, чтобы и солдаты слышали. Да и ответы буду прочитывать громко.
При такой угрозе Павел Иванович вздрогнул и шёпотом сказал:
– Хорошо, писать я буду, где допросные пункты?
– Если ты требуешь, чтоб я предложил тебе вопросы, твоё признание не в признание. Я, по дружбе, не хотел быть следователем вины твоей, а только посредником в испрошении пощады, подавая признание кающегося. При этом только могу и уверить в раскаянии твоём и будущей неизменной преданности.
Воцарилось молчание. Ушаков взглядом велел ефрейтору уйти и затворить дверь, так что грозный гость остался вдвоём с хозяином. Ягужинский быстро забегал взад и вперёд по комнате. Он чувствовал себя уничтоженным, и гибкая мысль его была окончательно сбита с толку немногими решительными словами разыскивателя. Дав своей жертве время совсем потерять энергию, Ушаков наконец повелительным взглядом показал Ягужинскому на стол и бумагу. Павел Иванович машинально сел и, ещё раз вычитав в глазах Андрея Ивановича выражение непреклонного требования, схватил торопливо перо и принялся строчить.
