Книга судьбы - Паринуш Сание (лучшие книги .TXT) 📗
– Я не хочу выходить замуж, и ты меня не заставишь.
– Заткнись, не смей повышать голос! Люди услышат.
Она хотела меня схватить, но я нырнула под кровать и забилась в дальний угол. Бигуди посыпались во все стороны.
– Накажи тебя Аллах! – мать уже не шептала, а шипела. – Выходи живо! О, чтоб я увидела тебя на столе в мертвецкой! Выходи!
Кто-то постучал в дверь. Это был отец.
– Хозяйка, что вы делаете? – спросил он. – Жених вот-вот прибудет.
– Ничего, ничего, – заспешила мать. – Она одевается. Позови к нам скорее госпожу Парвин.
И едва отец вышел, я услышала рык:
– Вылезай, негодяйка! Вылезай, не то убью! Хватит нам срама!
– Не вылезу! Не пойду замуж! Ради любви к моему брату Махмуду – ради Аллаха, которого ты чтишь – не выдавай меня замуж! Скажи им, что мы передумали.
Заползти под кровать матушка не могла. Но она сунула руку поглубже, ухватила меня за волосы и потащила. В этот момент вошла госпожа Парвин.
– Аллах милосердный! Что вы творите? Вы же ей все волосы вырвете.
Мать пропыхтела:
– Это она! Хочет осрамить нас в последнюю минуту!
Скорчившись на полу, я с ненавистью глядела на мать. А она все еще сжимала в руке прядь моих волос.
Мне кажется, я так и не сказала “да” на церемонии бракосочетания. Мать изо всех сил щипала меня за руку и шептала: “Скажи ‘да’, скажи ‘да’”. Наконец кто-то произнес “да” и все радостно закричали. Махмуд и еще несколько мужчин, сидя в соседней комнате, пели хвалу Пророку и его потомкам. Еще что-то происходило – я ничего не замечала. Как будто плотная вуаль накрыла мне глаза. Все плыло в дымке, в тумане. Голоса сливались в смутный, невнятный шум. Словно в трансе, я смотрела куда-то, сама не зная куда. И какое мне дело до того, что мужчина рядом со мной считается теперь моим мужем. Кто он такой? Хотя бы как выглядит? Все кончено. А Саид так и не явился. Мои мечты и надежды погибли. Саид, Саид, что ты сделал с нами…
Очнулась я в доме этого человека, в спальне. Он сидел на кровати спиной ко мне и развязывал галстук. Сразу было видно: он не привык к галстуку и рад от него избавиться. Я стояла в углу, цепляясь за чадру, которую на меня намотали, прежде чем доставить в этот дом, туго прижимала к груди белую ткань. Я дрожала, как осенний лист. Сердце часто билось, но я старалась не издавать ни звука, чтобы муж не обратил на меня внимания. В глухой тишине слезы капали мне на грудь. Боже, что это за обычаи такие? Братья хотели меня убить за то, что я перемолвилась парой слов с человеком, с которым два года была знакома, много о нем знала, которого полюбила и была готова идти за ним на край света – а теперь кладут меня в постель к чужому мужчине, к которому я никаких чувств не питала, кроме страха. У меня мурашки по спине побежали при одной мысли, что он до меня дотронется. Меня изнасилуют – и никто не вступится. В комнате полумрак. Мой взгляд, должно быть, просверлил ему затылок – мужчина обернулся, поглядел на меня и спросил негромко, словно бы с удивлением:
– В чем дело? Чего ты боишься? Меня? – усмехнулся саркастически и добавил: – Не смотри на меня так. Точно ягненок на мясника.
Я пыталась что-то ответить, но голос не повиновался.
– Успокойся, – сказал он. – Не бойся. Тебя вот-вот удар хватит. Я тебя не трону. Я не животное!
Туго натянутые мышцы слегка расслабились. Освободилось спертое дыхание. Но тут мужчина поднялся, и мое тело само собой непроизвольно скорчилось, я снова вжалась в угол.
– Послушай, девонька, у меня есть еще дела. Нужно с друзьями повидаться. Я пойду. Переоденься в удобную одежду и ложись спать. Обещаю – я не прикоснусь к тебе этой ночью. Честью клянусь.
Он взял ботинки, поднял руки, словно сдаваясь в плен, и повторил:
– Видишь? Я ухожу.
Входная дверь захлопнулась. Я обвисла, как тряпка, сползла на пол. Измучилась так, что ноги уже не держали вес моего тела. Как будто гору на плечах несла. И так я сидела, пока не выровнялось дыхание. Смотрела на свое отражение в зеркале на туалетном столике. Отражение расплывалось, искажалось. Неужто это и вправду я? С растрепанных волос криво свисает идиотская вуаль, лицо под размытыми остатками до нелепости густого грима смертельно бледно. Я сорвала с головы вуаль. Попыталась расстегнуть пуговицы на спине. Ничего не получилось. Дергала за ворот, пока пуговицы сами не посыпались. Мне хотелось содрать с себя это платье, избавиться от всех знаков нелепого брака.
Я огляделась по сторонам в поисках нормальной одежды. На кровати расстелена ярко-красная ночная рубашка, вся в складочках и кружевах, по вкусу госпожи Парвин. Мой чемодан стоял в углу. Большой и тяжелый. Еле-еле я выдвинул а его и открыла. Там нашлись мои домашние платья, одно из них я надела и вышла из спальни. Где тут ванная? Я нажимала на все выключатели и открывала все двери, пока не отыскала. Вошла, сунула голову под кран, несколько раз вымыла лицо с мылом. На краю раковины лежал набор для бритья – чужая вещь. Бритва, я только на нее и глядела. Да, единственный выход для меня. Освободиться. Пусть найдут мой труп здесь, на полу. Первым, конечно, наткнется на него этот чужой мужчина. Испугается, но горевать не станет. А когда матушка узнает, что я умерла, она будет плакать и рыдать, она вспомнит, как тащила меня за волосы из-под кровати, как я просила ее и молила, вспомнит – и будет страдать. В сердце я почувствовала холодок предвкушения и стала воображать дальше. Как поведет себя отец? Обопрется рукой о стену, головой уткнется в сгиб локтя и заплачет. Он вспомнит, как я его любила, как рвалась учиться, как не хотела замуж, его будет терзать мысль о том, сколь жестоко он обошелся со мной и, может быть, он даже расхворается с горя. Я заметила, что мое отражение в зеркале усмехается. Месть сладка!
А что же остальные? Саид! О, Саид придет в ужас. Будет плакать, вопить, проклинать себя. Почему же он не вернулся вовремя просить моей руки? Почему не похитил меня, не помог мне бежать? До конца жизни он будет страдать, горюя обо мне. Я вовсе не желала ему столько мучений, но в конце концов сам виноват. Взял и пропал куда-то. Почему не попытался спасти меня?
Ахмад!.. Этот не заплачет, но и он почувствует свою вину. Когда он услышит страшную весть, он будет ошеломлен. Ему станет стыдно. Потом он побежит к госпоже Парвин и будет пить у нее целую неделю, и по утрам, и по вечерам. Но с этого времени свои пьяные ночи он будет проводить под моим упрекающим взором. Уж его-то мой дух никогда не оставит с миром.
Брат Махмуд покачает головой и скажет: “Злосчастная девчонка, грех на грех, а теперь она горит в адском пламени”. Себя он винить нисколечко не станет, но все же прочтет несколько сур из Корана, помянет меня в пятничной молитве, гордясь собой, какой он снисходительный брат: хоть я и была скверной, он просит Аллаха помиловать меня и своими молитвами облегчает тяжесть моего греха и наказания.
Как насчет Али? Что он будет делать? Быть может, опечалится, притихнет ненадолго, но едва соседские ребята окликнут, он побежит к ним играть и все забудет. И только бедная маленькая Фаати будет плакать по мне, хотя она ни в чем не виновата. Она будет горевать, как я горевала после смерти Зари, и ее ждет та же судьба, что постигла меня. А меня, старшей сестры, не будет рядом. Так и будет расти одна, без подруг. Зато госпожа Парвин оценит мою отвагу, ведь я предпочла смерть недостойной жизни. И она пожалеет, что сама не поступила так же и предала свою великую любовь. До Парванэ весть о моей смерти дойдет не скоро. Она будет плакать, всюду в своей комнате разложит мои подарочки и вечно будет печалиться. Ах, Парванэ! Как мне тебя недостает!
И я сама заплакала. Фантазии мои померкли. Я взяла бритву, прикоснулась лезвием к руке. Не очень-то острое, придется надавить изо всех сил. Но сил не было, только страх. Где же моя ненависть, гнев и безнадежность? Я старалась напомнить себе о том, как Ахмад порезал Саида. Я скомандовала: “Раз, два, три” – и прижала лезвие к запястью. Руку словно огнем ожгло, и я выронила бритву. Хлынула кровь. Довольная собой, я сказала: “Хорошо, с одним справилась. А как теперь перерезать второе запястье?” Порез так горел, что я не могла удержать бритву в этой руке. “Не важно, – сказала я. – Значит, уйдет больше времени, но в конце концов вся кровь вытечет и из одного запястья”.
