Богдан Хмельницкий - Рогова Ольга Ильинична (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
Богдану невольно приходило на мысль, что он самой судьбой предназначен руководить восстанием.
– Разорву с панами окончательно, – думал он, – что мне и король, препятствовать мне он не будет, а как подниму народ, как увидят во мне силу, сами паны будут со мной заискивать.
Он чувствовал ужу в себе эту силу и всюду, где только мог говорил о королевской грамоте, о том, что король не ладит с панами и разрешил казакам взяться за сабли. Но по временам его мучили сомненья и невольно приходили на память прежние вожди казаков, погибшие в борьбе с панством.
– Но те погибли оттого, что они рассчитывали только на народ, –утешал он себя. – А я сумею повернуть и панов по-своему.
Богдан действовал чрезвычайно осторожно: он объявлял о своих намерениях только тем, кто казался вполне надежным; тем не менее у него набралось порядочно приверженцев и между духовенством, и среди крестьянства и в среде городовых казаков. Они же в свою очередь не сидели сложа руки, а деятельно подготовляли народ.
10. АРЕСТ
Хмельницкий вернулся в Чигирин только в конце лета. Ивашко ходил пасмурный, задумчивый. Как только он поправился и узнал об исчезновении Катри, он бросился всюду ее разыскивать, расспрашивал людей Чаплинского, покупал их, а все-таки не мог добиться толку.
Увез татарин, отпущенный паном на волю, увез вместе с мамкой; но куда, к кому, зачем? Никто не знал. И панна и мамка поехали недобровольно – их связали, как пленниц. Но были ли они пленницами или татарин исполнял только поручение пана, – это Довгуну не мог объяснить.
Даже к замыслам Хмельницкого Ивашко стал относиться равнодушнее, рассеянно слушал рассказы о сейме, о короле и встрепенулся только тогда, когда Богдан сообщил, что хочет собрать знатнейших казаков на раду.– Слава Богу, – сказал повеселевший казак, – давно пора тебе, батько, начать дело! Уж потешимся же мы над панами, а первого вздернем этого пучеглазого сурка.
Хмельницкий распорядился, чтобы приглашения на раду были сделаны, по возможности, втайне. Этих приглашений было немного, Богдан еще не был уверен в успехе. Собралось человек тридцать, но зато все это были казаки испытанные и в бою, и в жизни. Тут был Богун, знаменитый казацкий сотник, красивый, молодой, отважный, с одинаковым хладнокровием способный зарезать человека или в бархатном дорогом кафтане залезть в бочку с дегтем; Ганжа, ловкий, расторопный, сметливый, юркий, одаренный неистощимым красноречием; Филон Джеджалык, перекрещенный татарин, первый в битвах, неустрашимый силач, готовый на всякое бесшабашное предприятие; Умный Микита Галаган, не задумывавшийся пожертвовать для родины и собой, и своим имуществом, Кривонос, Остап Павлюк, Роман Пешта и много других храбрых воинов, неутомимых мстителей за поругание родины. Собрались они в лесу, в глуши, где никто не мог их подслушать, и Богдан, стоя посреди этих мощных, закаленных в боях рыцарей, впервые ясно почувствовал свою силу. Угрюмые лица смотрели особенно серьезно, все ждали, что скажет Хмельницкий; их интересовало не только его личное дело, но и их собственное, судьба тех привилегий, которые защищал на сейме король.
– Други и братия! – начал Хмельницкий. – Нет больше правды у панов, ничего я на сейме не добился, даже дело мое должным образом не рассматривали; а ваша просьба о правах совсем не прошла, несмотря на то, что король защищал ее. Сам король возмущен панским своеволием, он предоставляет нам самим расправиться с нашими врагами, советует нам взяться за сабли. Я своими глазами видел, какие страшные притеснения терпит народ. Стоит только кликнуть клич, и все встанут с нами заодно, все возьмутся за оружие. Други и товарищи, не будем долее терпеть! Заступимся за наших братьев русских православных, не покинем их в беде.
Как волна загудели казаки, у каждого было, если не свое бедствие, то близкое, каждый мог рассказать о насилиях панских, о несправедливости, о жадности жидов-арендаторов.
– Все вольности наши уничтожены, – говорил один, все земли наши отняты, свободных людей, вольных казаков обращают в хлопов, заставляют их и за лошадьми ходить, и за собаками смотреть, и с посылками бегать…
– И нам регистровым, не лучше вашего, – прервал его другой. – Вы терпите от панов, а мы от начальства; и полковники наши, и сотники те же шляхтичи, они помыкают нами так же, как хлопами. Они и хлопов не держат, у них все домашние работы исполняет казак. Да еще добро бы платили за это, а то и коронное жалованье по тридцати злотых берут они себе, кому платят, кому нет. Станет казак требовать должного, его тотчас же обвинят бунтовщиком и снимут голову с плеч. В походах всю добычу казачью, и коней, и пленников отнимут; жолнерам раздадут награду и отличие, а о казаках умолчат. Где поопаснее, туда казака и пошлют, через "Дикие поля", через степи гонят его с каким-нибудь пустячным подарком пану. Дойдет цел и невредим, за это награды не жди, а убьют татары, никто о нем и не спросит. – Да, товарищи, – продолжал третий, – беднеет казачий род, беднеет и стонет под властью панов, а жиды богатеют, хоромы строят, коней целые табуны держат, живут по-пански…
Всех больше говорили те, кто жили по окраинам и меньше зависели от панов.
– Пора нам взяться за сабли! – говорили они, – пора нам сбросить ярмо ляшское.
– Взяться за сабли дело нетрудное, – возражали им регистровые и те, кто были во власти панов, – но с одними саблями ничего не поделаешь. Ляхи выставят против нас наши же пушки, отобранные комисарами, тут и ружьями ничего не возьмешь…
– Можно позвать татар…
– Не пойдут с нами татары, сколько раз мы их били, не станут они тянуть за нашу руку.
Хмельницкий внимательно слушал, как советовали казацкие старшины. Наконец он дал знак, и все замолчали.
– Ваша правда, – сказал Хмельницкий, – своими силами нам трудно справиться с врагом! Без чужой помощи не обойтись. Двое соседей могут нам помочь: либо москали, либо татары. Москали бы как будто и лучше, они с нами одной веры, православные, да вряд ли они пойдут на поляков, они еще в силу не вошли… Но с татарами нам сойтись тоже нелегко, очень они уж злы на нас. Сколько раз мы их побивали и добычу отнимали от них, и нападали на них врасплох. Подумайте хорошенько, братья. Они к тому же, ведь, и поганые, может и не негоже нам с ними в союз вступать.
Призадумались старшины, но большая часть из них, все таки, стояла за союз с татарами.
– Лишь бы найти средство с ними поладить, – говорили они, – а уж там можно рассудить, грешно или нет призывать их на помощь.
Хмельницкий вынул королевскую грамоту и показал ее старшинам:
– Не хочу скрывать от вас, братья, что есть у меня такое средство в руках. Вот грамота королевская! В ней он разрешает нам строить чайки для войны с турками. Хотел он завести свое войско наемное, да панство не позволило. Он и обратился к нам. Еще в прошлом году канцлер Оссолинский сулил мне и знамя, и булаву, и гетманство; но я отказался, потому что сам собою ничего не хотел начинать. Думаю, друзья, пока этот лист у нас в руках, с татарами нам поладить не трудно, волей-неволей они будут нашими, когда узнают, что замышляет король. Послать к ним послов, дать прочитать им грамоту, да припугнуть их, не согласятся, то мы им самим войну объявим. На ляхов татары пойдут охотно за то, что они им не платят дани… Принимаете ли вы мой совет, друзья-товарищи? – закончил Хмельницкий, озирая все собрание.
– Принимаем! – воскликнули все в один голос. – Сам Бог посылает нам случай отомстить за обиды и поругания. Охотно признаем тебя нашим гетманом и будем тебе служить всем, чем можем! По одному твоему слову прольем кровь нашу, веди нас на панов! А с татарами всего способнее тебе самому переговорить, не через послов; ты долго жил у хана, все их порядки знаешь…
