Гибель волхва - Осетров Геннадий (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗

Шагая по краю поляны, Всеслав думал, что увидит кого-нибудь из смердов, однако людей тут не было. Теперь должно было пройти несколько дней, пока на эту опаленную и усыпанную углями и пеплом землю разбросают зерна будущего урожая, хлеба.

То, что на пале не оказалось народа, встревожило волхва, и он поспешил в Чижи. Однако в веси все выглядело спокойным, хотя несколько смердов бесшумно толпилось сейчас возле своей кумирни, позади Рода.

На околице Чижей Всеслав остановился, стал раздумывать — идти к людям или нет. Уже в первые свои приходы сюда он, как мог, остерегался попина Кулика и княжьих слуг; после увиденного в Киеве волхв знал, что они свое дело начинали с разгрома русских кумиров. Опале и избиению подвергались и охранители богов — волхвы [40].

Так что нынешняя тишина в Чижах была временной: придет день, попин, и отроки и здесь иссекут кумиров, а смердов погонят в Клязьму или Вохну, заставят сменить веру и имена.

Соловей присел на сруб заброшенного колодца, из которого несло гнилым тяжелым воздухом; как никогда до сих пор, ясно он понимал, что его поединок с попином случится непременно. Он, волхв, будет следующей жертвой после Рода. Всеслав догадывался, что и встреча его со Сварожичем, и маленький Всеслав-сирота, подошедший в ночной тьме к его избе, — все связано с предстоящими событиями, все есть подготовка к тому страшному и неизбежному, что не сегодня-завтра начнется тут.

И колодец, будто нарочно, особенно сильно выдыхал на него затхлость, словно подземный Велес предупреждал волхва. Столько времени когда-то промучились в Чижах с этим срубом, но едва его построили, вода ушла, просочившись глубже в землю.

После долго раздумья, Всеслав все-таки поднялся, двинулся в весь. Со стороны нескольких изб на улицы плыла мелкая серая пыль; приглядевшись, волхв понял, что там разломали печи [41]. Значит, схватка византийца с русичами уже началась, на смердов обрушились первые наказания.

В середине толпы угрюмо стоящих мужиков у сложенных в кучу плотницких секир чертил что-то щепкой на земле черный попин. У него были длинные волосы и длинная же борода [42] с сединой вокруг рта. Учуяв шевеление, он поднял голову, и они — волхв и попин — уперлись друг в друга взглядами. Глаза у византийца были умные, внимательные; оглядев незнакомого человека, он опять наклонился к земле, продолжая царапать по ней.

— Вот, братья, как надо сделать, — распрямился попин. — Вирник, что повелел в один стук храм поднимать, во гневе был, печки зря порушил. Мы же с вами просто поспешим, но и отдыхать будем, как бог велел.

Волхв удивленно вслушивался — привезенные Владимиром в Киев царьградские и корсуньские священники по-русски не знали ни слова; сейчас же, через десять лет, иноверный попин уже запросто разговаривал с вятичами.

— Всем понятно?! — вдруг рявкнул сидевший в стороне на бревнах вирник, не замеченный Всеславом. — Или еще несколько печек разломать?!

— Послушай! И ты послушай! — заговорил передний мужик в новой синей рубахе. — Как он говорит, — качнулся он в сторону попина, — мы не сможем делать, не наша работа!

— Сделаешь, — промычал вирник.

— Погоди! Он ведь начертил, что ему надо; теперь пусть отойдет, сами мы лучше сделаем! Он, попин, человек не здешний, дела не знает.

— А ты, раз знаешь, сам и делай! — угрожающе прошептали в толпе, и вирник впился взглядом в смердов.

— Не понял меня человек, — спокойно ответил плотник. — Я говорю: все равно делать придется, а то печи разнесут либо избы раскатают. Ясно ведь…

— Кому надо, и черепа пораскалываем! — перебил вирник.

— Ясно ведь, раз не ушли мы из веси, надо поднимать их кумирню. Заморский же человек секиры сам не держал, рассказывает и скребет по песку с чужих слов. Сделаем сами быстро — разойдемся по избам и рольям.

Толпа молчала; тогда мужик подошел к попину, осторожно взял у того из руки щепку и, затерев лаптем нарисованное византийцем, начертил по-новому.

— Вот как надо… Нижний венец не тут ставить, а тут и так. Подпорок совсем не надо, матицами укрепим. Поняли?

Смерды придвинулись к плотнику, но волхва сзади кто-то остановил, потянув за рубаху. Он обернулся и увидел двух стариков — Ора и Ратая [43]. Они чаще других из Чижей похаживали к нему за травами, и каждый раз, встречаясь, Ор весело говорил:

— Вишь, земля по нас стонет, а мы все бродим! Видно, бессмертный я — жить буду еще сорок сороков зим и лет!

Сейчас лица стариков были строгими.

— Пойдем-ка, нужен ты нам, — попросил Ратай.

Они отошли на несколько шагов, но в толпе смердов забушевали, разом заговорили, и снова раскатисто зарычал вирник.

Старики и Всеслав поспешно вернулись, протиснулись вперед.

— Ляльник [44] же сегодня, какая работа?!

— Ваших праздников больше нет, — нахмурился попин. — Бесовские эти пляски! Ну, вы…

— Не запряг, а нукаешь… — перебили из толпы.

— Остановитесь! — поднял руку плотник в синей рубахе. Когда притихли, он обратился к попину: — Мы тебе сказали — завтра делать начнем твою кумирню! И сделаем ее лучше, чем ты на песке наскреб, но сейчас уходим…

— Печки все расшибу, — рявкнул вирник.

— Сейчас начнем завтра, и по-своему! Понял, попин? Зав-тра!

— Ладно, — вдруг согласился византиец. — Но Рода сбейте сегодня, это недолго!

Шум мигом оборвался, даже вирник замер с ехидной улыбкой на красном испитом лице. Безмолвие тянулось долго, но ощущалось в нем все нарастающее напряжение, и волхву показалось, что вот-вот кто-нибудь из смердов повернется, все разойдутся по избам и тогда уже никакие кары не заставят их слушать иноверца. Это, видно, понял и попин.

— Пусть, — провел он рукой по воздуху, — пусть. Идите в свои дворы! Секиры же пусть здесь останутся, до утра!

Смерды стали расходиться; все они здоровались с волхвом, и попин снова зорко уставился на незнакомца.

— Идем, — толкнул Всеслава Ратай, и они двинулись к маленькой ветхой избушке Ора, давно уже жившего одиноко. Во дворе сели в тени, у изгороди, хозяин принес меду, хлеба, яиц. Двигались оба старика легко, шустро — значит, не были хворыми, и волхв все не мог догадаться, какая нужда свела их тут.

Когда выпили, к Соловью повернулся Ор, но Ратай остановил друга.

— Я знаю, постой!.. Слышь-ка, изгой, добрый человек, ты давно уж рассказывал, что был в Киеве при крещении, видел, чего эти вороги с народом делают…

— Да, я видел все, — твердо ответил Всеслав.

— И ладно; на, выпей еще и расскажи о том еще раз; нам двоим расскажи! Тогда мы слушали — да все далеким казалось, а теперь вон Кулик при секирах сидит…

Соловей начал свою весть с гибели Пепелы, великого волхва, оживлявшего восковых человечков; затем рассказал, как громили капище и избивали кумиров, как хлестали плетьми Перуна и рубили Макошь. Подробно поведал он о самом крещении, о свирепствовании дружинников, страданиях людей, загнанных в Почайну.

Когда он умолк, старики долго сидели притихшие, изредка коротко поглядывали один на другого, потом оживились, стали снова угощать гостя.

Всеслав видел, что Ор и Ратай затеяли что-то, изредка коротко поглядывали один на другого, потом оживились, стали снова угощать гостя.

Всеслав видел, что Ор и Ратай затеяли что-то, намерение их важное, и, думая о нем, они просветляются даже внешне, в лицах. Тайны своей старики не выдавали до конца застолья, но, когда волхв поднялся и стал прощаться, посерьезневший Ратай тихо попросил:

— Ты вот что, изгой, дай-ка отравы нам!

Соловей вздрогнул — его потрясло то, что вот таким же голосом вчера просила у него яду умирающая Оладья. Теперь же перед ним стояли крепкие еще старики и строго глядели в глаза. Не успел он еще отказнить себя за то, что помог умереть Забаве, как подступились новые люди, решившие сбежать к Роду. И он опять должен убивать?!