Журба(Повесть о хорошем человеке) - Щербак Владимир Александрович (читать книги без регистрации .txt) 📗
Андрей Дмитриевич снова обвел взглядом своих бойцов и сказал:
— А ну-ка, кто у нас грамотный, встаньте.
С травы поднялось несколько человек, в основном, бывших семинаристов.
— Вот видите, всего восьмеро. В других отрядах, я знаю, еще хуже дело обстоит. Так не годится! Когда победим, кто новую жизнь будет ладить? Кто станет людей лечить, детишков учить, строить дома — не избы, а дома, каменные и многоэтажные, — кто будет заниматься бухгалтерией, управлять машинами разными — пароходами там, автомобилями? Кто? Может, ты, Петренко?
— Куды йому? Вин тильки кобылой може управляти, да и то колы тверезый!
— А мы буржуев заставим! Пущай теперича на нас поработают!
— Ага, заставишь! Они уже сейчас чемоданы пакуют, в Маньчжурию да в Японию навостряются и скоро побегут, как крысы с тонущего корабля. Которые останутся, пусть, конечно, работают. Если захотят. А коли нет — как их заставишь? И что это за работа — из-под палки? Нет, мужики, надо нам самим всему выучиться, а для начала овладеть грамотой. Короче, это приказ! Сейчас придет учитель и начнет занятие. И смотрите у меня, чтоб ни-ни…
Борисов привычным жестом аккуратиста оправил гимнастерку под ремнем, еще раз строго оглядел всех и удалился в зимовье, в котором размещался штаб отряда. Между тем к боевым товарищам приблизился Иван Журба. Феодосий Кобыща, сидевший с краю, весело крикнул:
— Ванька! Иди сюда, тут местечко есть. Зараз учитель придет, или учительница. Азбуку будем учить, во потеха!
Журба, подойдя, растерянно огляделся.
— Так это… Я и есть ваш учитель. Разве товарищ Борисов не сказал?
— Ты?! — И десятки глаз изумленно уставились на маленького худенького паренька с едва пробивающимися усиками под носом с горбинкой. Мало кто знал, что Журба учился в Спасской учительской семинарии, он стеснялся об этом говорить.
…Иван долго не соглашался на новую, так сказать, должность в партизанском отряде. Но когда командир все же уговорил его (точнее будет сказать: приказал), выдвинул ряд условий: для учеников нужны тетради и карандаши, для учителя — мел и классная доска, а для школы — помещение.
— Да зачем вам помещение? — удивился Борисов. — В лесу места много, садитесь на любой поляне и занимайтесь себе на здоровье!
— Это сейчас, летом. А зимой?
— Эх, милый, до нее еще дожить надоть. Зимой мы, может, уже в Спасске будем или в самом Владивостоке. А может и в нетях… — Борисов поскреб чисто выбритую щеку. — Короче, все, что просишь, сделаем. Кроме, конечно, помещения. У нас вон даже баньки нету…
— И последнее условие. Я буду не только учительствовать, но и партизанить, то есть принимать участие в боевых операциях…
— На переменках? — пошутил Андрей Борисович. — Ладно, ладно, не хмурься. Конечно, будешь. А пока давай организовывай ликбез. Кстати, в этом слове после Л надо писать Е или И?
— И, — ответил Иван и не преминул уколоть командира. — Может, тоже будете ходить на занятия?
— Может, и загляну когда… Если время будет…
Журба нечаянно попал в точку: Борисов был неграмотным. Только один человек в отряде знал об этом — его адъютант Степан Сологуб. Он же тайком от всех учил командира читать и писать, а для начала показал, как надо расписываться на документах, проще говоря, ставить закорючку, предварительно прочитав ему самые документы.
Классную доску сладил Феодосий Кобыща, плотник, тетради и карандаши купили в городе, и, пока все это делалось, Иван со всем тщанием готовился к первому уроку. Он волновался вдвойне: во-первых, это его учительский дебют, во-вторых, уж очень необычные у него были школа и ученики. Он помнил вызубренные в семинарии наставления великого славянского педагога древности Яна Амоса Каменского:
«Школа есть мастерская, в которой юные души воспитываются к добродетели. Она разделяется на классы; учитель сидит на кафедре, ученики — на скамьях. Учитель учит, ученики учатся. Кое-что пишется для них мелом на доске. Некоторые из учеников сидят и пишут. Учитель исправляет ошибки. Некоторые стоят и читают вслух то, что выучили на память. Некоторые разговаривают и ведут себя как шаловливые и небрежные ученики. Они наказываются лозой и розгой…».
Вспомнил это Иван и невольно засмеялся. Юные души, добродетель, наказание розгами… Как все это не подходит к бойцам партизанского отряда, которые в большинстве своем немолодые люди, прошедшие огонь, воду и медные трубы, сиречь, войны и революции, люди, не верящие ни в Бога, ни в черта и, чего греха таить, выпивохи, сквернословы. Но он не осуждал их, такова жизнь. Вот кончится война, мужики разойдутся по домам, станут хозяйствовать — кто на земле, кто на заводе — и хорошо, если к тому времени они станут грамотными, это им здорово пригодится.
У Ивана сохранилась азбука Тулупова, 1909 года издания; в ней 400 рисунков, черно-белых и цветных, маленькие рассказы и стихи о природе, о труде человека (особенно много о полевых работах), а также басни и сказки, пословицы и загадки. Хорошая азбука! С нею Журба и явился на свой первый урок.
Стесняясь смотреть в бородатые лица учеников, чтобы не увидеть насмешливых улыбок (их, кстати, не было), Иван раскрыл книгу на развороте, где был помещен иллюстрированный алфавит, и сразу, без всяких предисловий взял быка за рога.
— Здесь вы видите буквы и предметы, названия которых начинаются с этих букв. Вот: А — арбуз, Б — бочка, В — вилы, Г — гусь, Д — дом и так далее. Вам для начала надо их все запомнить. Всего в русском языке 35 букв…
— Так много?! — ужаснулся кто-то.
— Разве это много? — усмехнулся Иван. — В китайском вон несколько тысяч иероглифов. А у нас мало, к тому же эта азбука устарела: после революции осталось 33, так как буквы Иже, Ять и Ер на конце слов отменили…
— Ер отменили, зато Хер оставили!
— Отставить разговорчики! — прикрикнул Журба, подражая командиру.
Урок продолжался. Одни бойцы запоминали буквы по картинкам, другие по начертаниям самих букв. Петренко, например, давал им свои прозвища: А — деревянная сажень, Г — виселица, Ш — гребешок, М — сломанная скамейка…
— А еще, — добавил он, подумав, — буква М похожа на взорванный вчера мост!
«Изобретателя» обсмеяли, но Иван заступился:
— А что, неплохо придумано, так тоже можно запоминать. Между прочим, некоторые наши поговорки тоже созданы на сходстве букв с разными предметами или явлениями. Например, про пьяницу сказано: выписывает ногами «мыслете» (буква М), или говорят: стоит «фертом», то есть стоит, уперев руки в бока и напоминая букву Ф. Есть и другие поговорки: поставить точки над i, не понимать ни аза…
— Во, это про нас! — хохотнул Дьяченко.
Великовозрастные ученики резвились как дети, но чаще страдальчески кряхтели, словно тащили что-то тяжелое, но, в общем, дело двигалось. Через несколько дней начали складывать буквы в слоги, а слоги в слова. Иван рассудил, что взрослым людям будут не интересны приведенные в азбуке детские фразы: «Мама мыла раму» и «Маша ела кашу», и выдал им сентенцию понятную и в духе времени:
— Мы не рабы! Рабы не мы!
— Иван Евдокимович, — спросил Дьяченко, — а как писать: «Рабы не мы»? «Не» с «мы» вместе или отдельно?
— Если напишете слитно, вот так, — мел в реке Журбы застучал по доске, прибитой к дереву, — «Рабы немы», то получится, что они немые, то есть молчат и терпят чье-то господство. А здесь отрицание: «Рабы не мы!» — значит, кто-то другой. Поэтому в этом случае надо писать частицу «не» отдельно. Ну, о частицах мы поговорим позже…
С арифметикой у партизан пошло гораздо лучше: считать все умеют, особенно денежку! Однажды урок по математике, как это ни смешно, совместился с занятием по взрывному делу. А взрывное дело было едва ли не главным для партизан. Матрос-анархист Виктор Железняков [4] говаривал, что нынешняя гражданская война — «рельсовая», то есть будет вестись в основном на железных дорогах и в полосе отчуждения. Он знал, что говорил, ведь грузовых автомобилей было еще очень мало, войска, технику и боеприпасы беляки и интервенты перевозили на поездах, а их можно и нужно было взрывать.
