Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III - Сахаров Андрей Николаевич (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Публичное избиение кнутом двух светских дам и вырезание у них языков показалось многим современникам излишне суровой карой. П.И. Панин отмечал, что «жестокое сие наказание, свойственное варварским временам, конечно, не послужит в похвалу государыни, коей великодушие и сострадательность к человечеству с толиким тщанием старались превознести». Необычная для Елизаветы жестокость, проявленная в данном случае, позволяет согласиться с предположением ряда авторов о руководивших ею соображениях женской мести. Говорили, что Н.Ф. Лопухина затмевала своей красотой императрицу. Кроме того, Елизавета испытывала скрытую неприязнь ко всей семье Лопухиных — родственников первой жены своего отца.
Впрочем, приведенный выше отзыв Панина, сделанный, по-видимому, намного позже описанных событий, явился следствием смягчения нравов именно в период елизаветинского правления. Императрица по-прежнему руководствовалась данным ею обетом, но в вопросе об отмене смертной казни действовала медленно и осторожно. По остроумному замечанию С.И. Викторского, в позиции Елизаветы проявилась «чисто женская логика в виде предпочтения достичь своего без открытого и излишнего выступления против установившихся взглядов». Кроме того, императрица, по-видимому, боялась увеличить число преступлений, «отнявши страх последнего наказания».
Десятого мая 1744 года Елизавета Петровна утвердила доклад Сената «О неотмене смертной казни для воров, разбойников, убийц и делателей фальшивых денег», но распорядилась предоставлять все смертные приговоры на «высочайшее утверждение». Ни один из приговоров не был ею санкционирован; тем самым смертная казнь отменялась не юридически, но фактически.
Таким образом, Елизавета не решила вопрос о смертной казни, а просто закрыла на него глаза. Между тем суды продолжали выносить смертные приговоры, и осужденные накапливались в тюрьмах «до указа». Понадобилось еще девять лет, прежде чем правительство обратилось к императрице для получения исчерпывающих указаний (29 марта 1753 года): «…Экзекуции остановлены и повелено о таких осуждениях докладывать Вашему Императорскому Величеству. — А понеже Ваше Императорское Величество и кроме оного как иностранными, так и внутренними о распорядках государственных и прочих делами высочайшею своею персоною довольно утруждены, к тому ж ежели и о вышеописанных колодниках, а именно о каждом, Вашему Императорскому Величеству от Сената докладывать, то никак время к тому доставать не будет… того ради всеподданейше Сенат просит, не соизволит ли Ваше Императорское Величество высочайший свой указ единожды пожаловать, какое вышеозначенным колодникам наказание чинить». Со своей стороны Сенат предложил такое решение: «не соизволит ли Ваше Императорское Величество повелеть подлежащих к натуральной смертной казни, чиня жестокое наказание кнутом и вырезав ноздри, поставить на лбу В, а на щеках — на одной О, а на другой Р и, заклепав в ножные кандалы, в которых быть им до смерти их, посылать в вечную тяжелую и всегдашнюю работу…» Елизавета Петровна наложила на доклад такую резолюцию: «Быть по сему; токмо женам и детям осужденных в вечную работу или в ссылку и в заточение по силе указа отца нашего 1720 года августа 16 дня давать свободу, кто из них похочет жить в своих приданых деревнях; буде же из таковых жен пожелает которая идти замуж, таковым с соизволения Синода давать свободу, а для пропитания их и детей их давать из недвижимого и движимого мужей их имения указанную часть».
В тот же день был решен еще один затянувшийся вопрос. Одиннадцатого мая 1744 года Елизавета Петровна дала распоряжение Сенату разобраться в значении понятия «политическая смерть» — употребительного приговора начиная с Петровских времен. Сенат после долгого выяснения вопроса пришел к выводу, что «положительных указов о том… не имеется", и 29 марта 1753 года предложил свою трактовку данного понятия. Елизавета согласилась с ней и утвердила сенатский доклад о том, что „политическою смертью должно именовать то, ежели кто положен будет на плаху или взведен будет на виселицу, а потом наказан будет кнутом с вырезанием ноздрей или хотя и без всякого наказания токмо вечной ссылкой“. Примечательно, что в этом акте не упоминалось о самом существенном моменте карания „политической смертью“ в прежние времена, когда осужденному перед ссылкой давали другое имя и фамилию. Приговоры к „политической смерти“ Елизавета Петровна опять же распорядилась представлять в Сенат, не приводя их в исполнение „до указа“.
Вопрос об отмене смертной казни казался исчерпанным, но 30 сентября 1754 года Сенат вновь принял указ «смертной экзекуции до рассмотрения… не чинить». Н.Д. Сергеевский резюмировал противоречия в елизаветинском законодательстве следующим образом: «Смертная казнь была вполне отменена; но с точки зрения того времени и тогдашних порядков она была лишь временно приостановлена».
Важно отметить, что в своем стремлении никого «не казнить отнятием жизни» Елизавета Петровна оказалась одинока. Современники называли данный ею обет «безрассудным». Синод выражал готовность освободить ее от этой клятвы, а Сенат одобрил «криминальную» часть нового Уложения, в которой помимо полного набора существовавших прежде варварских «экзекуций» рекомендовалось еще «повешение за ребро» и казнь, еще невиданная в России — «разорвание на части живого человека пятью лошадьми за более важные политические преступления». Елизавета Петровна отказалась утвердить этот закон, появление которого свидетельствовало о наличии элементов средневекового сознания даже у представителей правящей верхушки России.
Но у более просвещенных современников гуманный обет императрицы вызывал восторг. Французский адвокат Марешаль в ноябре 1760 года писал Елизавете: «…Невозможно найти удобных слов для выражения славных Ваших дел. Если великие Государи имеют пребывать в памяти у смертных, то какой Государь заслужил оное больше Вашего Величества. Вы есть одна в свете монархиня, которая нашла средства к Государствованию без пролития крови».
Императрицей предпринимались и другие шаги по преодолению варварских порядков в уголовном праве. В 1751 году были отменены пытки при расследовании корчемных дел, в 1757 году запрещено вырывание ноздрей у преступниц, ссылаемых в Нерчинск, так как «женска пола колодницы из таких отдаленных в Сибири мест и побегов, и воровства чинить не могут». Однако в целом гуманизм елизаветинского царствования не следует преувеличивать: пытки применялись в судебно-следственных учреждениях еще довольно широко, особенно на местах, а оставленные в силе «старинные наказания кнутом, батожьем, ломкою» нередко приводили к смерти истязуемых. В то же время нельзя отрицать, что личная позиция Елизаветы Петровны в отношении казней и «особливых жестокостей» немало способствовала гуманизации сознания общества по крайней мере на уровне его высших слоев.
