Черный соболь - Богданов Евгений Федорович (читать книги онлайн без TXT) 📗

Люди близ зимовья не появлялись, и холмогорцы чувствовали себя тут полными хозяевами.

Гурий и Герасим, придя на посад, стали спрашивать, где находится изба стрельца Лаврушки, помня, что он наказывал им тогда на берегу обращаться к нему в случае нужды. Дом стрельца нашли без особого труда. Лаврушка уже три дня пил горькую, буянил в доме, побил жену, чего отродясь с ним не бывало. Его прогнали с государевой стрелецкой службы. А случилось так.

Кто-то, злобясь на Лаврушку или завидуя ему, донес воеводе, что стрелец ворует из казенных запасов порох и свинец и продает их самоедам. Воевода учинил розыск note 24, и вина Лаврушки открылась. Его долго допрашивали, держали взаперти, выясняя сообщников. Но своего сообщника, стрелецкого десятника, он не назвал. Воевода, не на шутку рассердившись, приказал всыпать Лаврушке плетей. Но потом сменил гнев на милость и прогнал со службы, предварительно влепив проворовавшемуся несколько увесистых затрещин.

С горя Лаврушка и запил. Поморы пришли к нему в час тяжелого похмелья. Увидев гостей, хозяин, пошатываясь, вылез из за стола, принялся обниматься и целоваться с холмогорцами, позвал жену, которая явилась с огромным «фонарем» под глазом и рассеченной верхней губой, и распорядился подать вина и закуски. Алена, косясь на мужа и его гостей, поставила на стол миску щей, латку с кашей и, сказав, что вина нет и пора Лаврушке прекращать загул, спряталась в горнице.

Лаврушка все же нашел кувшин с брагой и налил гостям по чарке. Потом спросил, зачем пожаловали да где устроились на зимовку. Герасим сдержанно рассказал о зимовье, из осторожности не назвав точного места, и поинтересовался, не знает ли Лаврушка, где можно приобрести пса.

— Купите у меня! — предложил Лаврушка. — Хороший пес. Против волка выстоит. Дом бережет пуще глаза! Возьму недорого. Дадите малость пороху-свинца, и ладно. — Воевода, как видно, не сумел выбить из Лаврушкиной головы торгашеского духа.

— Пороху-свинца у нас нету, — ответил Герасим. — Продай на деньги.

Лаврушка подумал, осовело помотал головой и пробормотал:

— Ну, ладно. Так и быть. На деньги так на деньги. Пойдем, покажу вам пса.

Пес по кличке Сучок оказался огромным волкодавом, исполнявшим при лаврушкиной усадьбе обязанности сторожа. Он жил под крыльцом.

— Так это же не охотничья собака, — разочарованно протянул Герасим.

— Это ездовая! note 25

— А вам не все равно? Он и белку гоняет, и соболя, и зайца… да и волка при встрече так трепанет — только шерсть полетит. Цены нету такому псу. Сучок, подь сюды!

Пес, как видно, не любил пьяных. Он с угрожающим видом подошел к хозяину и, когда тот протянул к нему руку, слегка куснул ее. Лаврушка к этому отнесся одобрительно.

— Вишь! Злой черт! Даже хозяина кусает.

— Такой пес нам не надобен. Не той породы. Нам бы охотничью лайку. Не посоветуешь ли, где взять?

— Не-е-ет. — Лаврушка покачал головой. — Не посоветую. Не хотите Сучка купить — шиш вам. Вот! — Лаврушка показал для большей убедительности кукиш, загнал пса обратно под крыльцо, не говоря ни слова, поднялся по ступенькам, ввалился в сени и задвинул изнутри засов.

Гурий и Герасим переглянулись и рассмеялись.

— На пьяном шапку не напоправляешься. Пойдем дале искать, — сказал Герасим.

После недолгих поисков они приобрели охотничью лайку у пустозерца Прохора Шеина. У него было три разномастных пса, и, видимо, они порядком надоели хозяину. Одного из них Шеин, отказавшись от денег, подарил поморам, сказав:

— Пес хоть и молодой, а белку искать будет, соболя тоже. Вам такого и надо. Зовут его Пыжьяном. Берите с богом! Уезжать будете — приведете, ежели не потеряется. А потеряется, дак и бог с ним…

Взяв лайку на поводок с ошейником, припасенный заранее, холмогорцы отправились в крепость, в торговые ряды.

Поздней осенью, после покрова, на Мангазейском торге в крепости бывало людно. Перед долгой зимовкой сюда приезжали промысловики со всех сторон, со всех зимовок, заимок и стойбищ. Они запасались в торговых рядах на зиму хлебом, сухарями, крупой, солью, сушеной рыбой, холстами, охотничьими принадлежностями и поковками note 26; осенью в русских становищах бывали свадьбы — к ним покупали обновы и подарки.

За стенами крепости на привязях стояли небольшие таежные лошадки под седлами, чуть в стороне — оленьи упряжки. Пока хозяева толкались возле лавок и ларьков, лошади подбирали брошенные под морды охапки сена, а олени, по выражению стрельцов, «молились на иконы», то есть стояли без корма, подремывая, а то и с ослабленными постромками лежали на земле, положив друг на друга головы.

Холмогорцы долго бродили у рядов, всюду таская за собой на поводке подарок Шеина. Пыжьян рвался с поводка, норовя обнюхаться с бегавшими повсюду мангазейскими хвостатыми сородичами. Герасим искал пушной товар, хотел узнать цены на меха по осени. Но шкурок на торге не было: не сезон. Купив мешок сухарей и немного крупной серой соли — она была дорогая, — поморы вскинули мешки на лямки за спины и в сопровождении Пыжьяна отправились в свое зимовье.

Оба были довольны тем, что купили необходимое, а больше всего — собакой, небольшим гладким белым псом с острой мордой, умными глазами и мохнатым хвостом, свернутым в колечко. Пес бежал впереди так, что чуть не вырывал поводок из руки Гурия. Похоже было, что знал дорогу не хуже своих новых хозяев.

Когда брали собаку у Шеина, Герасим все-таки сунул в руку пустозерца медяк. Иначе нельзя — примета плохая: взятый без гроша пес непременно сбежит…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Наступила зима. Леса, болота, реки, схваченные льдом, завалило снегом, и ударили сильные морозы. Вместе с зимой настала и полярная ночь. Вечерами и ночами лес окутывался мраком. Днем с неба сочился слабый свет, похожий на сумерки. В ясные дни, когда небо бывало чистым, в южной стороне его играли, словно сполохи, багровые отблески прячущегося за горизонтом солнца.

Красиво становилось в лесу, когда всходила луна. Большая и яркая, она стояла неподвижно, а звезды трепетно мерцали и казались живыми.

Холмогорцы, выбирая время, когда в лесу можно было рассмотреть цепочки звериных следов, свою лыжню да затесы на деревьях, чтобы не сбиться с пути, расставляли по окрестным местам ловушки на соболя, куницу да белого песца, который иной раз забегал сюда из Тазовской тундры. В короткие часы дневных сумерек по двое ходили осматривать их, а когда над лесами поднималась луна, отправлялись все четверо, оставляя Пыжьяна караулить зимовье.

…Впереди на лыжах пробирался отец, позади — Гурий. На нем теплый полушубок, шапка из овчины, валенки. На поясе — крепкий нож, за спиной — мешок и в нем привада на зверя, хлеб, баклажка с водой. В руке — самодельный лук. Стрелы с металлическими наконечниками в колчане у пояса. У отца за спину закинута на ремне тяжелая пищаль.

За кушаком — острый и легкий промысловый топор. Широкие, подбитые мехом лыжи хорошо скользили по сухому хрусткому снегу. Охотники спешили: путь далек, ловушек много, а мало-мальски светлое время коротко. Не успеешь оглянуться, как стемнеет. Тогда, кроме белесовато-синего снега, ничего не видать. Запозднишься в лесу — раскладывай костер и коротай время до утра, если не рассеет мрак луна.

Аверьян дома хаживал на охоту, знал повадки лисиц, белок, куниц и прочего зверья. Однако с соболем ему иметь дело не приходилось, и потому он ускользал от помора, не шел в его ловушки.

Приметит Бармин соболью тропинку, по которой прошел на кормежку зверь, и примется устанавливать близ нее кулему — небольшую загородку из толстых кольев, внутри которой кладется привада — кусочек мяса или вяленой рыбы. Над порожком кулемки, у входа, делается сторожек. Почуяв запах привады, зверь пытается пройти внутрь кулемки, задевает сторожек, тот мгновенно срабатывает, и сверху на соболя падает тяжелая плаха-давок, намертво прижимая его к порожку…