Королевская дорога - Мальро Андре (читать книги полные txt) 📗
Клод поискал глазами проводника: тот выводил какую-то заунывную мелодию, которой возле неподвижно застывших быков внимал Кса; разожжённые на ночь костры тихонько потрескивали неподалёку от расставленных под москитными сетками раскладушек (палатки не разбивали из-за жары).
— Сними сетки, — сказал Перкен. — Довольно и того, что этот чёртов огонь просвечивает нас насквозь. Если на нас нападут, неплохо бы хоть видеть тех, кто нападает!
Поляна была просторной, и нападающим в любом случае пришлось бы сначала пересечь открытую местность.
— В случае чего тот, кто не спит, прикончит проводника, мы скроемся за этим кустарником справа, чтобы не оставаться на свету…
— Даже если мы выйдем победителями, без проводника…
Всё, что тяготело над ними, сосредоточено было, казалось, в руках Грабо, будто он держал их под прицелом.
— Как вы думаете, Перкен, что он сделает?
— Кто, Грабо?
— Естественно!
— Мы совсем рядом с ним, и я боюсь полагаться на свои догадки в отношении того, чего от него можно ждать.
Костёр всё потрескивал; пламя, прямое и светлое, почти розовое, устремлялось вверх, освещая только неровные завитки дыма и отражаясь бликами в густой листве, которую теперь едва можно было отличить от неба. Он сделал ставку на человека, которого, в общем-то, не знал.
— Вы думаете, он позволит нам пройти, несмотря на стрелы?
— Если он один, то да.
— И вы уверены, что он не знает ценности этих камней?
Перкен пожал плечами.
— Неуч. Я и сам-то…
— Если он не один, то кто его компаньон?
— Уж конечно, не белый. А лояльность меж теми, кто решается забраться сюда, велика. К тому же я в своё время оказал Грабо немало услуг…
Он задумался, глядя на траву у своих ног.
— Хотел бы я знать, от чего он защищается… страсти обычно подогреваются старыми мечтами, собственным поражением…
— Остаётся только узнать, какие именно страсти.
— Я рассказывал вам о человеке, который в Бангкоке заставлял женщин привязывать себя… Это был он. Впрочем, это не более абсурдно, чем намерение спать и жить — и жить — с другим человеческим существом… Однако из-за этого он чувствует себя жестоко униженным…
— Из-за того, что об этом знают?
— Этого никто не знает. Из-за того, что делает это. Вот он и ищетутешения. Ради этого он и сюда-то, конечно, пришёл… Отвага служит ему в какой-то мере утешением… А чтобы мелкие грешки не тяготили, довольно даже этого…
И словно жалкая жестикуляция человеческих рук была несовместима с окружающей необъятностью, он указал подбородком на поляну и на гряду гор во тьме. От деревьев, стоявших вдалеке стеной и терявшихся в ночи, от неба, где стали появляться звёзды, более светлые, чем огонь, и от громады первозданного леса исходила непомерная, неторопливая закатная сила, она угнетала Клода, пробуждая в его душе чувство одиночества и затравленности жизнью. Она затопляла его, подобно неодолимому безразличию, подобно неотвратимости смерти.
— Я понимаю, что ему плевать на смерть.
— Он не её не боится, просто не боится быть убитым, а о смерти он понятия не имеет. Велика важность — не бояться получить пулю в лоб!
И, понизив голос, продолжал:
— В живот — это уже не так хорошо… Придётся помучиться… Вам известно не хуже меня, что в жизни нет никакого смысла, но, даже живя в одиночестве, не удаётся избавиться от тревоги за свою судьбу… Смерть всё время рядом с нами, поймите же, как неопровержимое доказательство абсурдности жизни…
— Для всех.
— Ни для кого! Её не существует ни для кого. Иначе мало кто мог бы выжить… Все только и думают о… ах, как бы вам это объяснить?.. О том, что просто будут убиты, пожалуй, так. Хотя, в общем-то, это не имеет никакого значения. Смерть — это совсем другое, прямо противоположное. Вы слишком молоды. Я же понял это, когда увидел, как стареет женщина, которую… словом, женщина. (Впрочем, я ведь рассказывал вам о Саре…) Потом, словно этого предупреждения было мало, когда в первый раз почувствовал своё мужское бессилие…
Слова эти вырвались на волю с большим трудом, словно преодолев тысячу цепких корней. И он продолжал:
— Ни разу перед мертвецом… Старение — вот в чём суть, старение. Особенно когда ты отлучён от других. Ощущение поражения. Главное, что меня угнетает, — как бы это получше выразиться? — мой человеческий удел, то, что я старею, что эта жестокая вещь — время — разрастается во мне, будто раковая опухоль, необратимо… Время, в нём вся суть. Вот эта мерзопакость — насекомые спешат к нашей лампе, подвластные свету. Термиты живут в своём термитнике, подвластные его законам. А я не хочу быть подвластным никому и ничему.
Лес обрёл в безбрежном вечернем колыхании тайного своего выразителя; вместе с ночью пробуждалась первобытная жизнь земли. Клод ни о чём уже не мог спрашивать: слова, возникавшие в его сознании, проплывали над Перкеном, словно над подземной рекой. Отгороженный громадой леса от тех, для кого существуют разум и истина, этот человек, сидевший напротив него, искал, быть может, человеческой помощи в борьбе с подступавшими к нему во тьме со всех сторон призраками. Вот он вынул свой револьвер, слабый отблеск скользнул по дулу.
— Вся моя жизнь зависит от того, что я думаю о таком простом жесте, как нажатие на спусковой крючок в тот момент, когда я беру дуло в рот. Главное, что я думаю: уничтожаю я себя тем самым или же совершаю действие? Жизнь — это материя, и главное — знать, что из неё делать, хотя обычно никто никогда ничего из неё не делает, но есть разные способы ничего не делать из жизни… Чтобы хоть как-то жить, надо покончить с её угрозами, покончить с поражением, да и с другими тоже; револьвер в таком случае надёжная гарантия, ибо убить себя нетрудно, если смерть — это некое средство… И в этом вся сила Грабо…
Ночь, полностью вступившая в свои права, проникла на самые отдалённые земли Азии, молчаливо воцарившись в самых глухих её уголках. Над тихим потрескиванием костров взмывали голоса двух туземцев, чистые и монотонные, но негромкие — пленники; совсем рядом солидный будильник с неукоснительной точностью отмерял бесконечную тишину джунглей. Больше, чем костры, больше, чем голоса туземцев, это тиканье связывало Клода с жизнью людей своим постоянством, своею чёткостью, тем, что есть неодолимого в любом механическом предмете. Мысль его всплывала на поверхность, но питали её глубины, откуда она вырывалась, вся ещё во власти сверхъестественных сил, исходивших от ночной тьмы и выжженной земли, будто всё, вплоть до самой земли, во что бы то ни стало стремилось убедить его в человеческом ничтожестве.
— А другая смерть, та, что в нас?
— Существовать наперекор всему этому, — Перкен глазами показал на грозное величие ночи, — вы понимаете, что это значит? Существовать наперекор смерти — это то же самое. Порой мне кажется, что я сам себя играю в данный момент. И что, возможно, всё скоро образуется с помощью какой-нибудь стрелы, более или менее гнусной…
— Смерть не выбирают…
— Но готовность пренебречь собственной смертью обязывает меня выбирать свою жизнь…
Красная линия, очертившая его плечо, дрогнула, видно, он вытянул вперёд руку. Жест ничтожный, вроде этого человеческого пятна с невидимыми во тьме ногами и отрывистым голосом в необъятной шири, полной звёзд. Ослепительное небо, и смерть, и мрак, и только один этот голос исходил от человека, но было в нём что-то такое нечеловеческое, что Клоду показалось, будто между ними встаёт начинающееся безумие.
— Вы хотите умереть с ясным ощущением смерти, не… дрогнув?..
— Я чуть было не умер; вы не представляете себе восторга, проистекающего от сознания абсурдности жизни, когда оказываешься лицом к лицу с ней, словно с ра…
Он резко дёрнул рукой.
— …раздетой женщиной. Совсем вдруг голой…
Клод уже не мог оторвать глаз от звёзд.
— Мы все почти упускаем свою смерть…
— А я всю жизнь только и делаю, что гляжу на неё. И то, что вы хотите сказать — ибо вы тоже испытываете страх, — истинная правда: не исключено, что я окажусь не на высоте перед лицом своей смерти. Тем хуже! Ведь и от… уничтожения жизни получаешь какое-то удовлетворение…
