Расстаемся ненадолго - Кулаковский Алексей Николаевич (бесплатные полные книги TXT) 📗
– Руки вверх!
Став на одно колено, он начал поспешно вытаскивать из кобуры наган. Кобура почему-то не расстегивалась, и пока милиционер справился с ней, Андрей был уже рядом. Гул самолетов снова стал приближаться, – было видно, как фашистские стервятники совершают некий маневр.
– Спрячь оружие! – тихо, но твердо приказал Андрей. Из-за гула самолетов постовой не расслышал его и продолжал неуверенно вертеть наган в руке, не зная, что делать.
– Спрячь оружие! – уже со злостью крикнул Сокольный.
– А вы кто такой? – чуть смелее спросил милиционер.
– Командир Красной Армии, – ответил Андрей. – Не видишь?
– Вижу, – постовой приободрился, – только говорят, будто немецкие десантники тут где-то высадились… Такую, как наша, форму носят…
– Десантники не станут ожидать, пока ты расстегнешь кобуру, – сурово заметил Андрей. – Да и виделись мы недавно на перроне. Или забыл?
Милиционер не успел ответить: где-то близко раздалось несколько взрывов. Они грянули не совсем слаженным орудийным залпом, и эхо от них оглушительно раскатилось по озаренному заходящим солнцем лесу, даже заглушив гул самолетов.
Постовой бросился на землю, быстро пополз к вывернутой ветром сосне. А Сокольный, насколько хватало сил, помчался в поселок. Самолеты еще раз сделали круг и подались на восток, откуда и прилетели.
«Неужто город бомбить?» – с острой болью подумал Андрей.
На улицах поселка и возле завода вначале никого не было, но скоро появились встревоженные люди. Они куда-то бежали, что-то искали… В одном из переулков вдруг послышались женские причитания. Андрей бросился туда и возле старого почерневшего забора увидел сумрачного Устина Марковича с Ларой на руках. Девочка лежала, безвольно откинув назад белую головку, ее пухлые щечки осунулись и потемнели. Тетка Марья, Ларина мать, с таким же темным, как у дочурки, лицом, громко плача и сама не понимая, что делает, расшнуровывала ботиночки на ногах мертвого ребенка.
Подошли еще люди. Устин Маркович понес Лару по улице, а за ним пошли все, и с каждой минутой людей становилось больше и больше…
X
Накануне войны в Красноозерской школе стала устанавливаться обычная каникулярная жизнь. Большинство учителей разъехались к родителям, в гости, на курорты и в дома отдыха. Поехала к родителям в Барановичскую область и Анна Степановна Трутикова.
Вдоль школьного двора все еще лежал сваленный бурей тополь. Никита Минович, не надеясь на директора, пришел однажды и принялся сам осматривать дерево. Зашел с одной стороны, с другой, измерил длину, толщину и решил, что из тополя можно смастерить лодки. На доски его не распилишь, пилы такой не подберешь, на что-нибудь другое – не подходит, товар не тот.
Позвал Минович Жарского и спросил:
– Будем делать лодки?
– Давайте, – согласился Жарский. Его не интересовало, на что пойдет выворотень, лишь бы скорее убрали со двора.
На следующий день пришли колхозные плотники и принялись кромсать ствол на части. На стук топоров вышли некоторые учителя и их жены, прибежали несколько старшеклассников.
Работа закипела, и вот в это-то время сюда и прилетела весть о войне.
Школьный двор сразу опустел, одна Евдокия продолжала суетиться – выбирала сучья потолще, очищала их от ветвей и листьев и все перетаскивала в свою пристройку.
Под вечер всех коммунистов Красного Озера вызвали в районный центр. Трутиков повесил на дверь хаты замок, сел верхом на спокойную, выносливую кобылку и поехал.
Возвратился он на рассвете. Отдал лошадь конюху, вошел в хату, сел, задумавшись, у стола и неожиданно задремал. Приснилось старику, будто у него полон дом гостей. Жена в самом лучшем платье сидит рядом с ним за столом, держит рюмку, весело улыбается гостям и ему, хозяину. По правую руку от него – старший сын, летчик, по левую руку от матери – младшие.
Вдруг открывается дверь, входит стройная, высокая девушка, вся в белом.
– Доченька моя! – вскинулась мать…
Никита Минович проснулся. В голове шум, в глазах темно. Почему приснилось такое? Ну, известно: о жене и сыновьях думал.
Уехали все, оставили его одного дома. А почему умершая дочь приснилась? Неужели и о ней были мысли? Возможно, были…
Трутиков снова опустил голову на руки, но дремоту как рукой сняло, теперь ее нескоро дождаться. В голове теснились суетливые, сбивчивые мысли.
«Вот прошли войны: одна, вторая… Все пережито. И вдруг третья, а ты – один. Жену отпустил в гости, старший сын уехал в часть, младшие – в город. Заболей отец, и воды подать некому… Может, и в войну придется вступать вот так, одному».
И теперь не во сне, а как бы воочию, явилась перед ним покойница-дочь: была бы уже совсем взрослой, осталась бы с отцом в тяжкую годину… Но нет дочери: умерла неожиданно от лютой болезни…
Трутиков встал, надел шапку, прошелся по хате, резко размахивая руками, бормоча что-то себе под нос, и вдруг двинулся в правление.
– Позови всех бригадиров и звеньевых! – приказал он дежурному.
На рассвете в колхозе началось собрание.
Трутиков коротко сообщил собравшимся, о чем говорили в райкоме партии. Перво-наперво – быть готовым к тому, чтобы в случае необходимости помочь всем чем можно Красной Армии. Затем – поддерживать в колхозе самый образцовый порядок и дисциплину, дабы в любой момент осуществить приказ партии и Советской власти.
Целый день потом Трутиков ездил, ходил по бригадам и фермам, осматривал свинарники, прикидывал запасы зерна и другого колхозного добра. Под вечер вместе с бригадирами выехал в поле. Урожай был везде хорошим, а в Красном Озере – прямо необыкновенный. Рожь стояла в рост человеческий, все наливалось, входило в силу.
…А успеет ли все это созреть? Будет ли возможность сберечь до конца золотое богатство?..
Поздно возвратился домой Никита Минович и долго еще сидел один у стола, обдумывая, как сделать лучше для колхоза, как уточнить свое личное место в новой и, наверное, самой суровой войне. Все больше и крепче зрело в нем решение взяться за оружие, встать в ряды воинов, как было и в империалистическую, и в гражданскую. Только возраст теперь не тот: кто возьмет старого человека в армию? Правда, был дед Талаш на Полесье…
Прошла, промелькнула короткая летняя ночь. Начинало сереть, когда Никита Минович прилег на топчан, чтобы немножко собраться с силами: наступающий день нес с собой много новых забот. А прилег, и опять нахлынули думы. Бередил душу тревожный вопрос: дошли его телеграммы жене и сыновьям или нет? Смогут ли они быстро вернуться домой, особенно жена?..
Так в ту ночь не навестил сон Никиту Миновича, так и не сомкнул старик глаз до самого восхода солнца. А там нахлынули дела и дела…
XI
Поздним вечером на второй день войны Андрей по телефону попытался связаться с военкоматом. Днем никто не ответил, позвонил ночью – тоже молчат. Вскоре выяснилось, что военкомат эвакуировался.
«Не слишком ли рано? – удивился Андрей. – Впрочем, там, на месте, виднее».
И стал собираться в другой военкомат.
В хате была вся семья. Отставив в сторону больную ногу, Андрей опустился на здоровое колено и начал скатывать шинель. Вера стояла рядом и внешне спокойно наблюдала за мужем. Она готова была прийти на помощь, но Андрей легко и ловко справился сам.
Надев скатку на плечи, Сокольный посмотрел на жену:
– Готово! – тихо сказал он.
– И у меня готово. – Вера показала рукой на небольшой сверточек на лавке возле стола.
Андрей неуверенно взглянул на отца. Тот твердо встретил его взгляд. Мать отвернулась, вытерла слезы, однако ни словом не возразила против их ухода.
На минуту стало тихо. Андрей чувствовал: именно в этот момент нужно что-то сказать, что-то сделать, что-то решить. А не находил нужных слов, не мог сделать нужного шага. Радость за Веру, за ее преданность готова была взять в нем верх над всеми другими чувствами, но как смотреть на главное, что посоветовать жене: идти с ним – дорога не гладкая, оставаться здесь – тяжело и подумать об этом. Что же делать?
