...И гневается океан (Историческая повесть) - Качаев Юрий (книги полностью бесплатно .txt) 📗
— Ну, гостюшки дорогие, — потирая руки, сказал приказчик. — Прошу откушать, чем бог послал. На хлебе, на соли да на добром слове…
Хлеба на столе, правда, не оказалось, зато рыбы было великое разнообразие — и вареная, и соленая, и вяленая, и жареная. На второе блюдо хозяйка подала дымящуюся гору мяса. Мясо было непривычного черного цвета и приправлено щавелем.
— Это котик, — пояснил Макар Иванович. — Отведайте и не смотрите на его арапское обличье. Вкусно!
Мясо и впрямь было вкусным и напоминало телятину.
— Я бы и свининкой вас попотчевал, да боюсь, побрезгуете — больно рыбой отдает. Мы свиней своих рыбой откармливаем, — говорил хозяин, не забывая подливать в оловянные кружки зеленоватый спирт. — Картошечка была — кончилась, теперя-ко новой ждем.
— И хорошо родится? — удивился Николай Петрович.
— Что твое яблоко под Володимиром. Картошку-то сюда еще покойный Григорий Иванович Шелихов завез, царствие ему небесное.
Макар Иванович размашисто перекрестился. Глядя на него перекрестилась и жена-алеутка.
— Верует? — показав на нее глазами, спросил Хвостов.
— Да как оно вам сказать, ваше благородие? Алеуты у нас, конешно, все православной веры, только проку от этого на пшик не выходит. У них ведь как: Христос распятый в одном углу, в другом — идол поганый. Обоим молятся, обоих тухлым мясом кормят и опять же обоих бьют, ежели не угодили. Морока одна!
Николай Петрович, не удержавшись, засмеялся. Хозяин тоже улыбнулся:
— Истину говорю, ваше благородие. Эти домовые и креститься бы не стали вовек, да попы-то их подарками заманивают: на шею крестик, а в руки — рубаху али штаны бумажные. Вот они и валят валом, когда поп наведается да с пьяных глаз заново крестить почнет. Которые уж не единожды обряд принимали. Староста наш, к примеру, тот, что вас привел, три христианских имени носит: Афанасий-Гермоген-Лукиан. А как был, тупоносый чертушко, язычником, так и по сей день остался.
От сытной еды гости разомлели, и глаза у них стали слипаться. Приметив это, Макар Иванович живой рукой соорудил постели из нерпичьих шкур.
— В рассуждении кровопивцев можете не опасаться, ваши благородия, — заверил он. — У нас тута-ко зимой не только клопам — волкам не выдюжить.
— Славный дом у тебя, Иваныч, — оглядывая стены, сказал Николай Петрович. — Привозной, поди?
— Нет, батюшко, лес к нам из Калифорнии да из Японии сам приплывает.
— Разбуди меня утром пораньше, — наказал напоследок Резанов. — Конторские книги посмотрим. И о других делах потолковать надобно.
— Отчего ж не потолковать? — весело согласился приказчик. — Сполним, ваше благородие.
Резанов растянулся на шкурах и сразу провалился в сон, как в колодец.
ГЛАВА 23
До обеда Николай Петрович штудировал бухгалтерские ведомости и отчеты. Они были в полном порядке, и это порадовало Резанова. Макар Иванович Чердынцев оказался не только приятным собеседником, но и довольно грамотным приказчиком.
В углу магазина стоял большой дубовый сундук старинной отделки, с позеленевшими медными полосами на крышке, и Николай Петрович то и дело поглядывал на него. Когда книги были проверены, Резанов подошел к сундуку и поднял крышку. Внутри лежали пачки каких-то бумаг. Все они были тщательно завернуты в прозрачные лоскуты из сивучьих кишок — от сырости — и перетянуты бечевкой.
Николай Петрович развязал одну из пачек. Зашуршали и посыпались на стол разноцветные листки. Резанов узнал убористый почерк Шелихова. Это были распоряжения и записки Баранову, помеченные разными датами.
Николай Петрович пробегал глазами написанное, и в его памяти оживал покойный тесть — неуемный мечтатель, отважный землепроходец, государственный муж и ухватистый купец.
«На всех лисьевских алеут нынче и впредь, сколько их будет, иметь содержание отменно хорошее. Об усердных людях и их жизни иметь верную записку и всякое человеколюбивое отношение. Никого не допущать до обиды не токмо делом, но и словом…»
«Грамоте, пению и арихметике учить более мальчиков старайтесь, чтоб со временем были из них мореходы и добрые матросы; также мастерствам разным учить их надобно, особливо плотничеству. Кто учится хорошо, тем гостинцы пришлю на судне. Книг учебных горных, морских и прочих множество к вам пришлю. За тем всем добрым молодцам объяви мое доброжелательство и поклоны…»
«Принять необходимые меры против могущего воспоследовать нападения каперов [60], отправленных с этой целию от шведского правительства под предводительством английских капитанов, и употребить всевозможные способы к предотвращению угрожающей опасности. Если же, несмотря на все предосторожности, означенные капера войдут в русские гавани или высадят десант, то в таком случае изыскивать средства к отражению неприятеля и даже к задержанию его…»
Мелькали листки, как пожухлые осенние листья. И вдруг взгляд Резанова споткнулся о фразу, написанную его собственной рукой: «Милостивый государь наш батюшка Григорий Иванович…»
Письмо было отправлено с приказчиком Шелихова Мальцевым из Петербурга, и Николай Петрович с каким-то болезненным любопытством стал перечитывать его:
«Безмерно тонкой и долгой стала нить, связующая наши жизни, а казенной почте нельзя довериться.
В Петербург приехали здравы и невредимы за сто дней. Наблюдения и картины нашей дороги живописать опасаемся. Ранней ростепелью принуждены были сменить полозья на колеса, а для того в Москве двухнедельную остановку взяли.
В столице гнездо, уготованное вами, нашли в сохранности. Гаврилы Романовича Державина дворецкий Аристарх, прелюбопытный старикашка, смотрение за домом имел денно-нощное. И чудо из чудес — сверчок родительский [61] прибыл с нами в столицу благополучно и, спущенный за печь, к хору поварни тотчас присоединился. Аннет уверяет, что голос его, исполненный сибирской дикости, и посейчас от прочих отличается. В Петербурге на сверчков мода. Поварня генерал-прокурора его сиятельства князя Вяземского сверчками весьма знаменита, сверчки в кушанье валятся…
Приехав в столицу, через черные кафтаны и траурные робы сорокоуста, предписанного свыше по случаю казнения десятого генваря Людовика Шестнадцатого, принуждены были не показываться на людях…
Исправно делаю мою должность, но за нею поручений ваших не забываю. Визитировал графа Чернышева, Александра Романыча Воронцова [62], адмиралов Грейга и Чичагова, имел множество дружеских бесед с Гаврилой Романычем, за всем тем и единой строки утешительной передать не могу. Слуха и разума лишаешься, сверчков столичных наслушавшись.
Историей парагвайских отцов-иезуитов, создавших „Индейское государство“, я немало в Петербурге высоких особ духовных и светских восхитил и в интерес вовлек. Для посылки в наши американские земли подбирают из монахов Соловецкого монастыря людей, в мирской жизни причастных к воинскому делу. Занаряжены десять боевых черных коней [63]. С первопутком в гости будут…
В столице живут веселехонько, отчего другим скучненько приходится. Чтобы получить сполна порох из Кронштадтского арсенала, пришлось наполовину убавить отпущенные запасы пушного.
Удостоился я предстать и перед его сиятельством графом Платоном Александровичем Зубовым, председательствующим в коллегии иностранных дел. Доложил о вашем намерении искать незамерзающую гавань и просил о дозволении войти с Китаем на сей предмет в дружеские сношения, Великий муж, не дослушав и отваливши нижнюю губу в означение жестокого неудовольствия, крикнул: „В удивление себе принять должен, как это вы, дворянин и даже родственник Воронцовых, в купеческие лабазные интриги входить себе дозволяете!“
В утешенье себе возьмите то, что нельзя отнять от потомства той справедливости, чтобы оно не распознало истины от лжи. Потомству предоставлено разбирать и утверждать славу великих мужей, и те большие люди, коих история писана во время их жизни, должны твердо верить, что судить о них будут не по тем описаниям, которые они сами читают, а по тем, которые по их смерти свет увидят.
