Ночи Калигулы. Падение в бездну - Звонок-Сантандер Ирина (лучшие книги txt) 📗
Калигула обернулся к лежащей Друзилле. Лицо его оказалось на уровне груди девушки. Откинуться бы назад и прижаться растрёпанной рыжеволосой головой к этой груди!.. Но дюжина пухлых, набитых левконской шерстью подушек препятствием возвышается между ними. Ещё более сильное препятствие — сотня завистливых, недоброжелательных, исподтишка следящих глаз.
Подавив зов плоти, Калигула подмигнул Друзилле:
— Дядя Клавдий, оказывается, умен! — насмешливо шепнул он. — Удивительно, почему же он тогда такой дурак?!
Друзилла тихо засмеялась, на мгновение обнажив верхний ряд зубов. «Смейся вечно, любовь моя! Ты сейчас прекрасна, как никогда!» — расстроганно подумал Калигула.
Он дожевал сладкий финик. Сплюнул в ладонь продолговатую косточку. И оглянулся вокруг, размышляя: в кого бы швырнуть её, чтобы повеселить Друзиллу. Толстый Клавдий рассеянно жевал оленину. Прицелившись, император бросил косточку в дядю. Попал в полную румяную щеку. Клавдий резко дёрнулся и поднёс ладонь к щеке, словно хотел прихлопнуть надоедливую муху. И вдруг понял: над ним снова привселюдно издеваются, как и при Тиберии. Бесстыдно смеялись родные племянники: нахально скалил зубы Гай; деликатно прикрывая рот, хихикала Друзилла; презрительно-насмешливо смотрела на Клавдия Агриппина.
Клавдий уткнулся в тарелку. Крупные солёные слезы капали на отлично приготовленное оленье мясо.
— Ну и дурак же ты! — злобно крикнула сыну Антония, перегнувшись через низкий длинный стол, который разделял их. — Тебе нравится быть всеобщим посмешищем?!
Гай Цезарь развеселился ещё сильнее. Строгая бабка обернулась к нему.
— Какая мерзость — твой праздник! — в сердцах заявила она, кивнув в сторону обиженного Клавдия и женщин, возлежавших по-мужски. — Для этого ты стал императором?!
Калигула прищурился:
— Это не мерзость, дорогая бабушка! — весомо проговорил он. — Настоящей мерзости ты ещё не видела! Если тебе не по нраву мои праздники — не приходи. Живи в своём римском доме или на кампанской вилле! Макрон!
Макрон поспешно отодвинул от себя блюдо и, пережёвывая на ходу, выбрался из-за стола.
— Что прикажешь, цезарь? — вытирая ладонью масляные губы, спросил он.
— Благородная Антония устала. Отведи её домой, — равнодушно бросил император.
Старуха отёрла кончики пальцев салфеткой и отшвырнула её в сторону.
— Идём, Макрон, — оскорблённо согласилась она. — Ноги моей больше не будет во дворце, где родной внук отказывает мне в уважении!
Калигула провёл её взглядом, полным ненависти. Он давно желал отомстить бабке за страх, испытанный в ту ночь, когда Антония застала его в постели Друзиллы.
II
Веселье продолжалось. Между столами и ложами кружились танцовщицы в коротких пеплумах. С отверстий, проделанных в потолке, сыпались на гостей лепестки роз и фиалок. Должно быть, много сестерциев потратил на этот праздник новый император.
Подали закуску — редкие фрукты и медовое печенье. Те из приглашённых, кто был уже не в силах есть, сгребали с блюд остатки угощений и завязывали их в льняные салфетки. Позади пирующих хозяев стояли рабы с нагруженными узелками в руках или на шее.
Звеня мечами, вошли преторианцы. Привели с собой узника — высокого, смуглолицего, черноволосого. Грязную тунику прикрывали отрепья темно-красного плаща. Впавшие щеки поросли всклокоченной чёрной бородой.
— Ирод Агриппа?! — изумился Калигула. — Ты ли это?!
— Славься, Гай Цезарь! — Агриппа тяжело опустился на колени. Тихо звякнула железная цепь, соединяющая наручники. — Счастлив видеть тебя на вершине могущества…
Калигула нагнулся к иудею. С любопытством взглянул в измождённое лицо с длинным крючковатым носом. Взвесил на ладони звенья тяжёлой цепи.
— Нелегко тебе пришлось, Агриппа! — заметил он.
— Увы! — вздохнул узник.
— Всему Риму трудно жилось при Тиберии, — Гай повысил голос, чтобы слова его услышал каждый.
Ирод Агриппа затрясся в нервном плаче. Уткнулся длинным носом в покрывало на императорском ложе и громко всхлипывал. Костлявые лопатки вздрагивали под багряными лохмотьями плаща. Смуглые длинные пальцы Агриппы вцепились в сандалии Гая Цезаря. Калигула подумал: «Некогда и я на коленях рыдал перед Тиберием, умоляя о милосердии. Теперь милосердие в моих руках, и наказание — тоже!»
— Снимите с него цепь! — отрывисто велел он солдатам.
Лицо Агриппы исказилось гримасой облегчения.
— Спасибо, цезарь! — прошептал он.
Освободившись от цепей, иудей долго потирал покрасневшие, стёртые до крови запястья. Калигула с жалостью наблюдал за ним, размышляя: «Вот отпрыск царского рода, внук Ирода Великого. Отца его подло погубили родные братья, а затем жадно разделили Иудейское царство на тетрархии. Сам Агриппа притащился в Рим, чтобы выпросить у Тиберия хоть кусок иудейской земли. А очутился в тюрьме!..»
— Я подарю тебе золотую цепь, по размеру равную железной, которой оковал тебя Тиберий, — пообещал Калигула.
Небывалая щедрость ошеломила Агриппу. Толстая золотая цепь длиною в половину человеческого роста! Сколько тысяч сестерциев будет стоить каждое из многочисленных звеньев?!
— Как оплатить твою доброту, великий цезарь? — восторженно всхлипнул он. — Земля моя издревле славится богатствами. Есть женщины, стройные как газели. Есть редкие благовония, каждая капля которых ценится в одну золотую монету. Есть виссоновые ткани, мягкие, как кожа девственницы. Есть перстни и ожерелья, достойные семисот жён царя Соломона… Скажи, чего желаешь, и я положу это к твоим ногам!
Обезумев от радости, Агриппа приложился губами к сандалии императора. Калигула рассмеялся:
— Когда вернёшься домой — устрой для меня праздник со всей восточной пышностью! — заявил он. И, прищурившись, тихо добавил: — Со всеми восточными соблазнами!
— Твоя воля — священна! — поспешно заверил Агриппа. Не поднимаясь с колен, он перебрался с благодарными поцелуями от ног Калигулы к его лицу. Император поморщился.
— От тебя воняет, как от немытого козла! — заявил он.
— В тюрьме мне не позволяли совершать омовение, — пожаловался иудей. — Теперь придётся очищаться сорок дней!
Калигула поскрёб ногтем подбородок:
— Я пришлю тебе брадобрея.
Агриппа испуганно схватился за чёрную бороду.
— Нет! — округлив небольшие темно-карие глаза, пролепетал он. — Еврей без бороды — все равно, что лысая женщина!
Поначалу Калигула нахмурился, намереваясь рассердиться. Но, представив себе лысую женщину, безудержно захохотал. А засмеявшись, смягчился.
— Ну, твоё дело! — заявил он. — Не хочешь бриться — ходи с целым лесом на лице. Но в термы загляни обязательно!
— Конечно, великий цезарь! Конечно! — не поднимаясь с колен, кланялся Агриппа.
Император с небрежным высокомерием махнул рукой:
— Убирайся. Ты мне весь дворец провонял.
Еврей попятился, не переставая умильно кланяться.
— И не забуть пригласить на обещанный праздник! — крикнул вдогонку Калигула.
Гай обернулся к Друзилле. Она мимолётно улыбнулась брату уголками бледно-розовых губ.
— Оставь Кассия. Живи со мной, — тихо, лишь одними губами попросил он.
Друзилла испуганно оглянулась на мужа.
— Я боюсь… Что скажут другие?..
— Какое нам дело до других? — ухмыльнулся Калигула. — Теперь я устанавливаю законы. Если захочу — издам закон, по которому брат может жениться на сестре! Бросишь Кассия? Придёшь ко мне? — настаивал он.
В зелёных глазах Гая Цезаря сияла любовь. Безумная, ненормальная, но все же — любовь! Он нежно дотронулся до тонкой, медовой руки девушки.
— Прийду! — не глядя на Кассия, пообещала она.
В самом дальнем углу зала томные гречанки, подыгрывая на арфах, пели песню о любви.
