По старой дружбе - Знаменский Анатолий Дмитриевич (книги бесплатно читать без .txt) 📗
Калядин откинулся на мягкую спинку, снял шляпу, вытер припотевший лоб. Жарко было, от солнца, от горячего мотора, от воспоминаний и тревожных мыслей.
В этом году была какая-то странная осень — в октябре солнце палило по-летнему, как в добром августе. Расплачивалось за непутёвую пыльную весну и, между прочим, прибавляло времени и нефтяникам и хлеборобам для полной управки в хозяйстве. Кое-где, в тенистых балках, ещё оставалась зелень, курчавились высохшей позолотой кряжистые дубняки.
— Жара-то, как летом! — сказал Калядин, обмахиваясь шляпой, ловя взглядом километровый столб на летящей обочине.
— Говорят, климат везде меняется, — согласно кивнул Новомир и выжал на подъёме полный газ.
До города оставалось десять километров.
Хозяйственный актив кончился необычно рано, задолго до сумерек, но люди не спешили разъезжаться. Толклись по кабинетам, попутно утрясая свои нескончаемые дела, гомонили в буфете, курящие собирались кучками в вестибюле, и все почему-то много шутили, смеялись, как с неудовольствием отметил Калядин.
Окна райкома были широко распахнуты навстречу тёплому небу над зелёными увалами предгорий, разноголосому шуму центральной улицы — во всём этом чудилась Калядину некая беззаботность и даже несерьёзность.
Никаких нерешённых дел у Калядина не было. Он достал через барьер с вешалки своё кожаное пальто и порывисто прошагал вестибюль. Застеклённая двустворчатая дверь мягко уступила ему дорогу.
Солнце жарило. Под голыми акациями стояли машины — голубые и бежевые «Волги», ещё не списанные, многострадальные «Победы», юркие «Москвичи», их было, наверное, побольше двух десятков, роскошь для района необычная.
«Теперь, конечно, можно работать! Не то, что раньше!» — с ядовитой усмешкой, с раздражением подумал Калядин. Ему не нравилось все: ужасающая духота, чужие машины, табуном стоящие на площади, слишком распахнутые окна строгого учреждения и новые проблемы, о которых говорили на активе. Донимала жара, от неё упарились ноги в тесных сапогах, а воротничок, стянутый галстуком, палил замокшую шею, словно горячий ошейник.
Около чайной, на самой жаре, калился «газик». Старенький, помятый, словно шофёрское ведро, с пропылённым тентом. От «газика» несло жаром, как от наковальни. Калядин постоял около, выругался молча, зашвырнул пальто на заднее сиденье.
— Новомир! — позвал хрипло, сдерживая бас и раздражение.
Новомир появился на крыльце чайной, беспечно ковыряя спичкой в зубах, сплёвывая. Шишковатая голова наголо стрижена.
«Ч-черт, форменный уголовник!»
— Что же ты… «козла» не догадался, что ли, в тень сунуть? — спросил Калядин. — Так и поедем… в самоваре?
Новомир лениво сплюнул:
— А куда сунешь? Листья облетели, все насквозь просвечивается…
— Ладно. Садись!
Дверная ручка обжигала, Калядин ещё раз бормотнул ходкое словцо и втиснулся на своё место, будто в парную.
Новомир долго гремел какими-то железками под рулевой колонкой, наконец выволок длинную заводную ручку и пошёл к передку.
— Давните там… — сказал через плечо.
«Ленится, негодяй, капот открыть!» — сплюнул Калядин, по привычке вытягивая ногу к педали. «Козёл» в последние годы вовсе отбился от рук, приходилось помогать.
Шишковатая голова нырнула за радиатор, что-то заскребло в безжизненном чреве «газика». Калядин поиграл носком сапога: «жив-жив-жив…» Бесполезно!
— Перегрел, что ли?
— Сей-час… За-це-пи-им!
«Кх! Фрр-тах-тах-тах!»— вдруг закудахтал мотор. Машину затрясло, будто в припадке, а Новомир мигом упал в кабину и так вывернул баранку, что «газик» едва не околесил собственный задок.
«Ну что с ним делать? — сморщился Калядин от желания выругаться полным голосом, от всей души. — Парня в руках держать надо, в ежовых рукавицах, да некому!»
Нескладный водитель выправил на асфальт, обернул к нему нахальное лицо.
— По какому вопросу качали? — спросил он, не скрывая усмешки, стараясь, видно, вывести хозяина из подавленного состояния.
— Тебе-то что? Об экономической реформе теперь разговор… Новые проблемы!
— Понятно, — сказал Новомир, гася в глазах усмешку. На нижней губе забыто прикипел окурок сигареты.
Чего ему понятно, этому лодырю и трепачу? Любит болтать без толку, и все на свете ему ясно…
Калядин свесил голову, уперев каменный подбородок в пухлую, высокую грудь, и хотел задремать, как обычно делал в дороге. Но дорога пылила, обдавая жаром, стреляла голышами под картер — не до сна. Мешал потный ошейник и обидные мысли. Мыслей, вернее, даже не было, только ломило череп, колотило чем-то изнутри, а в глазах почему-то маячила полупустая вешалка с десятком лёгких, светлых плащей, а на краю — одно-единственное, уныло висящее кожаное пальто. Его, Калядина, привычная одёжина — рабочая и парадная, как придётся…
«Газик» мчался теперь тихо, мимо проносились белые домики с телевизионными граблями на шиферных крышах, сады и огороды окраины. На перекрёстке мелькнула голубая вывеска нового магазина. Калядин шевельнулся, по привычке лапнул кошелёк в кармане, потом раздумал, останавливать машину не стал. «Обойдётся!» — подумал о жене.
Ещё с прошлых лет, когда ходил он в других должностях, повелось такое правило: из каждой поездки в краевой центр не возвращаться без подарка — хоть мелочь какую, вроде парфюмерной коробки, но привозил.
Старался проявлять внимание, заботу, иначе обижалась. Да и, по правде сказать, он уважал её — мучилась Дарья с ним ещё с тридцатых годов, партизанили вместе в войну.
«Обойдётся!» — с угрюмым раздражением повторил Калядин. Не в край ездил, а в район, масштабы не те.
Дарья теперь сидит за книжкой или вышивкой и думает, что он едет с актива. А его туда, пожалуй, и не просили. Вызвал его старый дружок Ванюшка Матвеев в рабочем порядке, только приурочил этот вызов к важному заседанию, чтобы не волновать лишний раз. Тактичный, современный! Только от этого не легче.
Вылетели за город. Дорога пошла на подъём. Новомир вдавился спиной в подушку, ослабил пальцы на баранке. И снова спросил, кося глазами направо:
— А эта… тринадцатая зарплата — везде теперь будет?
Калядин очнулся:.
— За тринадцатую зарплату ещё поработать надо.
Даром она не падает, не вороний сыр…
— Так чего говорили-то?
— По пустякам туда не кличут, — сказал хмуро, чтобы этот лоботряс не докучал вопросами. «Знает он, что ли, зачем вызывали?…»
Да, дело определённо было серьёзное, но Калядин никак не мог взять в толк: чего от него хотят, почему говорят о каком-то законе стоимости, а не о делах?
Сидели в кабинете, курили. Курил, впрочем, только Калядин, а Ванюша Матвеев курить недавно бросил, после одной медицинской лекции. Сидели и вспоминали прошлое. Коммуну вспоминали, комсомольские свои годы, хлебозаготовки, красные обозы, ну и войну, конечно, тяжелейший на Северном Кавказе сорок второй. Они партизанили тогда в предгорьях, и Ванюшка был комиссаром, а Калядин командовал.
Смотрели друг на друга понимающе и чуть грустно, и — если со стороны глянуть — ничего обидного не было в том, что один выглядел моложе и крепче и сидел в большом кабинете, а другой малость пожух, облысел и приехал, в общем-то, на приём. Обидное было в другом: они будто перестали понимать друг друга.
Ну, зачем, к примеру, так уж издалека начинать разговор! Экономическая реформа — дело нужное, никто и не спорит. Первоочередное дело, а главное — директивное, тут двух мнений быть не может. Но у Калядина — не Кузбасс и не Магнитка, даже не те старые промыслы, которым он когда-то отдавал всю душу, ночей не спал… А потом оказалось, что весь разговор Иван затеял из-за каких-то жалоб. Письма стали поступать в район на Калядина… И подчинённых-то на этом заводике чуть больше сотни (когда-то управлялся с тысячами!), но за прошлый квартал ухитрились они накатать в райком шесть заявлений.
Несведущий человек мог, конечно, заключить, что на заводе некудышный директор — то бишь начальник цеха! — но Калядин-то знал точно, что у него ни к чёрту весь коллектив, исключая, может быть, двух обжигальщиков да формовщиков, ну и Наташу с Новомиром… Почему? А потому что сезонный, сборный народишко. На промыслах, к примеру, кто работает? На промыслах — кадровики, те, что ещё с первых пятилеток познали всю суть времени, важность труда в общественном производстве! На стройках теперь молодёжь по комсомольским путёвкам вкалывает со знанием дела и молодым энтузиазмом, идёт, можно сказать, по стопам отцов. А на сезонном заводе — кто? Кто на него пойдёт, если этот допотопный цех без особых перспектив, без базы, без своего жилого фонда? Ясно, кто.
