Казанова - Кестен Герман (полная версия книги txt) 📗
Казанова написал двенадцать томов мемуаров, пылающих огнем юности и сладострастия, будучи при этом глубоким стариком между 65 и 73 годами, в замке Дукс, где с 60 лет он был библиотекарем богемского графа Вальдштайна.
Двадцать пять лет они оставались в безвестности, пока один из племянников Казановы не предложил их издательству Брокгауз, и в течении года они произвели фурор в Европе, как у обычной публики, так и у поэтов, таких, как Людвиг Тик, Генрих Гейне, Стендаль, Мюссе и Сент-Бев, и немедленно были перепечатаны. Тем не менее во многих странах с тех пор они всегда печатались только в выдержках, полный текст был недоступен для публикации, потому что издательство Брокгауз, владелец оригинальных рукописей и первый их издатель, не было удовлетворено предлагаемой ценой.
Лишь самые яркие герои истории и легенды — Нерон и Наполеон, Фауст и Дон Жуан — получали такую поразительно широкую славу.
Кто же стал так знаменит? Кто получил такую славу?
Один человек в трех различных исторических эпохах — в первой половине своей жизни, в старости и после смерти — выполнил три различные задачи наилегчайшими средствами. Играючи (как и любил) он трижды достигал своей цели. «Человек, который движет сам себя», в молодые годы он со своим сангвиническим темпераментом следовал каждому капризу от одного счастливого случая к другому и любил со всей радостью сердца одну прелестную женщину за другой, а часто и двух женщин в одной постели. Его система состояла в том, чтобы не иметь никакой системы. Его причудой была попытка продлить сладострастие.
В старости юморист Казанова с помощью пера создал из себя Казанову — юного ловца счастья, тип архисовратителя, и, кроме того, наслаждался, что в воспоминаниях о своей жизни еще раз вернул себе все удовольствия и мысленно во второй раз соблазнил всех своих девушек и женщин.
Так, уже после смерти, он воссоздал себя — если может умерший обладать творческой силой, — и получил от самого фривольного из своих сочинений всемирную славу и третье существование. Именно прославлением своей индивидуальной жизни Казанова создал из себя классический тип: и разнузданной радостью от собственной персоны, и неистощимыми рассказами. Безудержной откровенностью и безмерной самовлюбленностью Казанова из авантюрной жизни очаровательного плута создал сюрреально громадную историю о неотразимом соблазнителе. Так он стал легендой.
Но Казанова жил на самом деле. И сам написал свои мемуары. Он был естественным сыном жизнерадостного восемнадцатого века, венецианским бастардом и космополитом.
Везде он любил и везде был любим. Его уста и его перо были переполнены всеми идеями и всеми предрассудками своего века. Он вторгался всюду и не принадлежал никому, король паразитов, вечный жених, вечно налегке.
Новое распределение власти и богатства в обществе восемнадцатого столетия потрясло все господствующие соглашения. Век Возрождения кроме яркого света создал также и новые предрассудки. Среди сыновей века появились безмерные оптимисты, влюбленные в Землю и во все человечество; они хотели на все посмотреть по-новому и все сделать заново: нового бога и новую логику, новую свободу и демократию, горы нового знания и нового сознания, новые машины и новые шутки, и, кроме политических, социальных, религиозных, технических и интеллектуальных революций совершить также революцию половой жизни, эротики, земной любви.
Столетие весьма просто сотворило условия для нового типа личности, и наоборот дало новому человеку новый тип влечения. Как Наполеон благодаря революционному массовому ополчению доказал свой военный гений в качестве массового потребителя мужчин, так в Казанове возник новый эротический гений, массовый потребитель женщин. «Массы решают все.»
Фигура соблазнителя проявилась в классической древности божественно-юмористически: Юпитер в похотливых превращениях от быка до золотого дождя всегда комичен.
Христианство с кровавой серьезностью сделало архисоблазнителем Сатану; он проделывает это как со старыми так и с молодыми ведьмами; в Вальпургиеву ночь в качестве массового потребителя дьявол превосходит все прижизненные достижения и Казановы и Дон Жуана.
Позднее образ соблазнителя стал более человечным. В Провансе он стал поэтом, трубадуром; в других местах — демонизировался, как Фауст — немецкий мистик, или как Дон Жуан — испанский аристократ с бухгалтерским комплексом, презирающий женщин.
Казанова придал соблазнению божественно-языческий, греховно-христианский, демонически-поэтичный характер. Небесные мифы, адский грех, земную трагедию любви он превратил в сексуальное приключение, в эротическую проделку, в сатиру, в страстную игру чувств. Сладострастие без греха, любовь без трагедии.
«Настоящая юношеская проделка», — говорит он о прекраснейшей любовной истории, над которой хочет лишь смеяться, и приглашает читателя посмеяться вместе с ним. В любви один обманывает другого, говорит он. Но после того как он здесь и там обманывал женщин, они отомстили ему: ведь он не прекращал любить их, а они больше не любили его никогда.
Неустанный гедонист сделал из счастья карьеру. Он пришел из ничего и хотел иметь все, всем наслаждаться и быть любимцем богов и людей. Он так сильно прославлял свои успехи, как если бы сам в них сомневался. Он постоянно жаждал новых приключений, знакомств с новыми людьми и овладения новыми женщинами. У него всегда было лишь одно побуждение — духовное и чувственное удовольствие, по любой цене, без раскаянья или моральных сомнений.
Самый светлый герой рококо, желающий лишь развлекать себя и других, не оставлял после себя груды жертв, как древние соблазнители, но напротив — радостных счастливиц, которым он богато отплатил равным наслаждением. Вместо того, чтобы рушить сердца и клятвы, красть девственность и приданное, обманывать супругов и женихов и вводить в отчаянье целые семейства, он почти всегда делал своих возлюбленных счастливыми, как мы слышим из его собственных уст и читаем в сохранившихся и опубликованных подлинных письмах его подруг. Многие женщины продолжали любить его, хотя он давно их покинул. С ним они побывали в волшебной стране счастья.
Способный в один день со свежим пылом влюбиться сразу во многих, он всегда верил новому, верил что на этот раз он будет любить как никогда прежде, и заражал возлюбленную трогательной верой в чудо.
Мот, он дарил каждой новой подруге все свои силы и соки со всегда новым экстазом, расточал деньги не экономя, а чувства и слова без счета; поэтому среди всех плутов он самый красноречивый и болтливый. Недаром из человека, соблазнившего многих женщин лишь искусством разговора, получился эротический писатель, соблазняющий читателя искусством изображения и возбуждающий его чувственность всего лишь словами.
Старый соблазнитель видел в каждом свежем соблазнении наслаждение для себя и для своей жертвы. Когда его упрекают, писал он, что он горячит фантазию читателей слишком отчетливым описанием любви, то именно этого он и хочет; читатель — его друг, и он желает ему настоящего удовольствия.
Казанова, кроме изнасилования и убийства, не пренебрегал ни единым средством, чтобы овладеть женщиной, и ни единым, чтобы снова покинуть то, чего только что добился при помощи сотни уловок. Тонкий эгоист, знавший бесчисленные технические приемы и трюки, как добиться женщины, был, как он уверяет, в блаженстве, когда делал ее счастливой.
Его главным прекрасным и сильным оружием были мотовство и счастье. Он растрачивал колоссально много и особенно свое время. Для поимки женщины необходим досуг. И ощущение счастья, которое он возбуждал и разделял, было единственным в своем роде. Каждой женщине льстило, что столь малым (если так можно выразиться) можно сделать мужчину столь бесконечно счастливым. Как редко любовь делает женщину по-настоящему счастливой. Любовь вообще редко приносит счастье.
Половина его жизни с небольшими паузами была сплошным наслаждением и он разделил его с сотней-двумя женщин. Иногда он хотел жениться, но так и не пошел на это. Многим женщинам он устроил хорошую партию — самозабвенный сводник, он был (на собственный манер) таким же самозабвенным любовником, но в итоге жизни оказался обманутым обманщиком. Легендарный герой массовой любви, любовник целого полка женщин, называл себя их жертвой, la dupe des femmes.
