Угрюм-река - Шишков Вячеслав Яковлевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗

Гости стояли в застывших позах, как в живой картине на сцене. Спины сводил всем мороз. Как снег белый, Прохор тоже дрожал, не попадая зуб на зуб. Нина Яковлевна, вдруг ослабев, упала в кресло, жестокие спазмы в горле душили ее, но не было ни облегчающих слез, ни рыданий.

Чтоб замять небывалый скандал, все взялись за бокалы, закричали «ура», «Да здравствует Прохор Петрович!», «Да здравствует Нина Яковлевна!». Пьяные выкрики, шум, лязг, звяк хрустальных бокалов. Гремела музыка. Вздыбил, как башня, великолепный дьякон Ферапонт (отец Александр кивнул ему: «Вали вовсю»), повернулся лицом к иконе и пустил, как из медной трубы, густейший бас:

– Благоденственное и мирное житие! Здравие же и спасение... И во всем благопоспешение...

Пред взвинченным Прохором стоял лакей с письмом на подносе. Дьякон забирал все гуще, Прохор, бледнея, читал невнятные каракули:

– Кто принес?

– Человек в очках... Желает вашу милость видеть.

Дьякон оглушал всю вселенную:

– Прохору!.. Петровичу!.. Гро-о-о-о-мо-ву!!!

Все гости до единого, забыв Прохора, забыв, где и на чем сидят, разинув рты и выпучив глаза, впились взорами в ревущую глотку исполина-дьякона.

Прохор, весь разбитый, взволнованный, незаметно пробрался в кухню. У выходной двери, держась за дверную скобу и как бы приготовившись в любой момент удрать, стоял лысый низкорослый бородач. У Прохора враз остановилось сердце, резкий холод пронзил его всего.

– Шапошников!!! Как? Шапошников?! – выдохнул он и попятился.

– Да, Шапошников... Синильга с Анфисой вам кланяются. Я с того света.

Дверь хлопнула, посетитель исчез. Повара, бросив ножи, ложки, сковородки, стояли вытянувшись, как солдаты.

...Лишь только Прохор Петрович скрылся из зала, ревностный службист – чиновник особых поручений Пупкин, под общую сумятицу, зудой зудил в уши дремавшего генерала:

– Помните, помните, ваше превосходительство: господин Громов все время упирал в своей гнусной, глупейшей речи: я, мол, преступник, я преступник...

– Что? Преступник? Кто преступник? Ага, да... – помаленьку просыпался крепко подвыпивший начальник губернии.

– Вот вам, ваше превосходительство... И вдруг подтверждение, вдруг эта лохматая персона, какой-то старик... Это родной отец Прохора Громова. Представьте, генерал, он был упрятан в сумасшедший дом своим сыном... Факт, факт... И опять же упоминание старика о какой-то Анфисе... Ваше превосходительство! Да тут бесспорный криминал. Какая Анфиса, какое убийство?..

– Что?.. Гм... Да, да. – Полусонный генерал очнулся, протер глаза, крякнул, попробовал голос: – Кха, кха! Что? Вы думаете? Гм...

Он вдруг почувствовал себя крайне обиженным, сразу вспомнил козла, как тот дважды ударил его в зад рогами, еще вспомнил он, как его чуть не насильно поволокли на медвежью облаву и как мертвый медведь обозвал его жуликом. И, наконец, эта пьяная речь богача, вся в закавыках, вся в недозволенных вывертах: то он преступник, то дьявол; это в присутствии-то самого губернатора... Ну, нет-с!.. Это уж, это уж, это уж... Гм... Да. Это уж слишком!

Генерал запыхтел, двинул одной ногой – действует, двинул другой – тоже действует, и попробовал встать. Оперся в стол пухлыми дланями, с трудом оторвал плотный отсиженный зад, весь растопырился, с натугой выпрямил спину, устрашающе выпучил глаза и, как кабан на задних ногах, куда-то пошагал.

– Подать его!.. Подать сюда! – упоенный всей полнотой власти, рявкал он. – Где хозяин? Подать сюда! Где его отец? Подать, подать, подать!.. Я вам покажу! Расследовать! Немедленно!.. Вы забыли, кто я? Где хозяин? Схватить, арестовать!.. Анфиса? Пресечь!.. Анфису пресечь. Я вам покажу медведя с козлом!

Пупкин, пристав, уездный исправник в замешательстве следовали за озверевшим генералом, блуждали глазами, во все стороны вертели головой, не знали, что делать. Тут генеральские ноги вскапризились, генерал дал сильный крен вбок, эполеты утратили горизонтальность, левая эполетина – к дьякону, к дьякону, к дьякону, и – оглушительный взрыв, будто рванула громами царь-пушка:

– Мно-о-га-я!! Ле-е-таааа!!!

Гулы и раскаты распирали весь зал, стены тряслись, гудели бокалы, гудело в ушах пораженных, оглохших гостей. Генерал прохрипел: «Что, что, что?» – посунулся прочь от взорвавшейся бомбы, зажал свои уши, колени ослабли, и – сесть бы ему на пол, но он шлепнулся в мягкое кресло, ловко подсунутое кем-то из публики.

Меж тем ошарашенный, всеми оставленный Прохор хотел войти в столовую, однако поглупевшие ноги пронесли его дальше. Скользя плечом по стене коридора, он миновал одну, другую, третью закрытую дверь и провалился в седьмую дверь – в волчью комнату. Он упал на волчий, набитый соломой постельник, рядом с посаженным на цепь зверем.

– Черт!.. Коньяку переложил, – промямлил Прохор Петрович. Но вдруг почувствовал, что чем-то тяжелым, как там, у Алтынова, его ударило по затылку. Он застонал, крикнул: – Доктор! – и лишился сознания.

Хор в пятьдесят крепких глоток пел троекратно «многая лета». Гости все еще находились под колдовским обаянием феноменального голоса дьякона: в их ушах стоял звон и треск, как после жестокого угара. Меж тем сметливый Иннокентий Филатыч успел сбегать в хозяйский кабинет и, вернувшись, ловко отвел в тень портьер-гобеленов опасного гостя – чиновника Пупкина.

– Прохор Петрович очень просил вручить вам, васкородие, вот этот подарочек. Не побрезгайте уж... – И он сунул ему в карман портсигар из чистого золота.

Пупкин опешил, но подарочек принял с развязной любезностью.

А Нина Яковлевна, оправившись после легкой истерики, атаковала оглушенного дьяконом генерала Перетряхни-Островского. Она повела его под руку к пустому креслу мужа и, наклонясь к уху низкорослого своего кавалера, говорила ему воркующим голосом:

– Какой вы милый, какой очаровательный. Я прямо влюблена в вас.

– Да... Хо-хо... Гран мерси, гран мерси. Но вы ж – богиня Диана. Нет, куда!.. Сама Психея должна быть у вас в услужении... – Генеральские ноги продолжали пошаливать: он спотыкался, наезжая золотой эполетой на Нину.

– Генерал, я уверена, вы не придадите значения этому... этой... этой выходке моего свекора, ведь он же психически тяжко...

– Да!.. Тут, знаете. Даа... Гм, гм... Тут, как бы сказать...

– Ну вот, мы и подплыли. Садитесь в кресло мужа, будьте хозяином пиршества. А я вашей милой Софи... Я знаю, я все, все, все знаю, – с игривой улыбкой загрозила она точеным мизинчиком. – Вы плут, ах, какой плут! Вы для женщин, я вижу, небезразличны...

– Хо-хо!.. Гран мерси, гран мерси, – поцеловал он ей руку взасос.

А она ему шепотом:

– Вашей Софи я припасла кой-какой сувенирчик: колье с бриллиантами.

Генерал браво поднялся, щелкнул шпорами и трижды самым изысканным образом чмокнул в ароматную руку Дианы. Но тотчас дал крен и шлепнулся в кресло.

– Премного рад за мою мерси... Гран Софи, гран Софи...

Тут молодая Диана, заулыбавшись глазами, зубами и всеми морщинками, подплыла к Приперентьеву. Считая его кровным недругом мужа, она усадила его рядом с собой.

– Здесь вам, милый мсье Приперентьев, будет удобнее...

А Иннокентий Филатыч что-то нашептывал Наденьке. Та улыбалась и, вспыхнув вся, жмурилась, строила глазки в сторону седого, мясистого, в черных усах губернатора.

Пир продолжался.

– Господа! – встала хозяйка с бокалом шампанского. – Мой муж захворал, с ним сейчас доктор. Знаете, бесконечные хлопоты по подготовке юбилейных торжеств, бессонные ночи, заботы, – страшно переутомился он. Ну и подвыпил, конечно. И сразу как-то ослаб. Уж вы извините, господа, что так вышло. Я предла... Я подымаю бокал за драгоценнейшее здоровье нашего почетного гостя, его превосходительства Александра Александровича. Ура, ура, господа!

Чокнулись – выпили. Музыка – налили.

– Господа! – поднялся русобороденький Пупкин. – Наш глубокоуважаемый Прохор Петрович – один из солиднейших деятелей нашей великой страны. Его незапятнанные совесть и честь общеизвестны... (Тут Рябинин и Сахаров крякнули, а Иннокентий Филатыч чихнул и весело выкрикнул: «Вот правда, вот правда!») Его коммерческий гений тоже на большой высоте. Но Прохор Петрович, при всех своих деловых положительных качествах, наделен еще изумительным даром слова. Его прекрасная, вся в ярких сравнениях речь, произнесенная с величайшим пафосом в жесте и слове, могла бы служить блестящим образцом для любого оратора... – Пупкин говорил горячо и красиво, время от времени хватаясь рукой за карман с золотым портсигаром.