Граница вечности - Фоллетт Кен (библиотека электронных книг TXT) 📗
— Все — таки Хрущеву не удалось… — Филиппов осекся, осознав, что зашел слишком далеко. Эти предварительные обсуждения носили откровенный характер, но ведь существовали и пределы.
Димка воспользовался моментом.
— Что же не удалось сделать Хрущеву, товарищ? — спросил Димка. — Просветите нас всех, пожалуйста.
Филиппов быстро поправился:
— Нам не удалось добиться нашей главной внешнеполитической цели: долговременного разрешения ситуации в Берлине, Восточная Германия — наш форпост в Европе. На ее границах обеспечивается безопасность на границах Польши и Чехословакии. Ее нерешенный статус нетерпим.
— Хорошо, — сказал Димка и сам удивился, услышав уверенность в своем голосе. — Думаю, достаточно обсуждать общие принципы. Прежде чем я закрою совещание, я объясню позицию первого секретаря по этой проблеме.
Филиппов открыл рот, чтобы возразить против внезапного прекращения обмена мнениями, но Димка оборвал его.
— Товарищи выскажутся, когда председательствующий даст слово, — сказал он, придав некоторую резкость своему голосу; И они все не проронили ни звука.
— В Вене Хрущев скажет Кеннеди, что мы больше не можем ждать. Мы сделали разумные предложения по урегулированию ситуации в Берлине, а в ответ мы слышим от американцев, что они не хотят никаких изменений. — Кое — кто из сидевших за столом кивнул в знак согласия. — Если они не согласятся с планом, скажет Хрущев, мы предпримем односторонние действия; и если американцы попытаются остановить нас, мы ответим на силой на силу.
Наступила недолгая минута молчания. Димка воспользовался ею и встал.
— Благодарю за внимание, — сказал он.
Наталья произнесла то, о чем думали все:
— Означает ли это, что мы хотим воевать с американцами из — за Берлина?
— Первый секретарь не верит, что будет война, — ответил Димка не так же уклончиво, как Хрущев в разговоре с ним. — Кеннеди не сумасшедший.
Выходя из-за стола, он поймал на себе Натальин взгляд удивления и восхищения. Он не поверил, что говорил так резко. Он никогда не был робким, но перед ним находились влиятельные и неглупые люди, и он пересилил их. Его положение служило надежной поддержкой: хотя он выступал в роли новичка, придавало ему силу то, что его стол стоял рядом с кабинетом первого секретаря. Парадоксально, но ему помогла враждебность Филиппова. Все они наверняка были согласны, что нужно приструнить того, кто пытался выражать несогласие с мнением руководителя.
Вера все это время оставалась за дверью. Она была опытным помощником по политическим вопросам и никогда не паниковала без причины. У Димки сработала интуиция:
— Что — то с моей сестрой? — спросил он.
Вера вытаращила глаза.
— Как вам это удается? — изумилась она.
Ничего сверхъестественного здесь не было. Его уже некоторое время не покидало опасение, что она навлечет на себя беду.
— Что она сделала?
— Ее арестовали.
— О черт!
Вера показала на маленький столик, на котором стоял телефон со снятой трубкой, и Димка взял ее. Звонила его мать Аня.
— Таня на Лубянке! — сказала она почти истерическим голосом.
Димка отнюдь не удивился. Он и его сестра придерживались мнения, что далеко не все обстояло как надо в Советском Союзе, но тогда как он считал, что необходимы реформы, она была убеждена, что от коммунизма нужно отказаться. Эти политические расхождения между ними никак не влияли на их привязанность друг к другу. Они были и оставались лучшими друзьями.
За такой образ мысли, как у Тани, могли арестовать — и это было неправильно, как и многое другое в стране.
— Успокойся, мама, я вызволю ее оттуда, — сказал Димка. Он надеялся, что сможет оправдать эту убежденность. — Ты знаешь, что случилось?
— На каком — то поэтическом сборище начались беспорядки!
— Наверное, она отправилась на площадь Маяковского. Если это все… — Он не знал всего о своей сестре, но подозревал, что речь идет о чем — то более серьезном, чем поэзия.
— Ты должен что — то сделать, Димка. Прежде чем они…
— Я понял. — Прежде чем они начнут допрашивать ее, хотела сказать мать. Холодок страха пробежал по спине Димки. Перспектива допроса в пресловутых подвалах КГБ приводила в ужас каждого советского человека.
Первое, что ему пришло в голову, — это сказать ей, что он позвонит куда нужно, но потом решил, что этого будет недостаточно. Ему нужно явиться явиться туда лично. Однако в тот же миг он засомневался: его карьере может повредить, если станет известно, что он отправился на Лубянку спасать свою сестру. Но это не смутило его. Сестра важнее и его самого, и Хрущева, и всего Советского Союза.
— Все, мама, я выхожу, — сказал он. — Позвони дяде Володе и расскажи, что случилось.
— Правильно. Мой брат знает, что нужно делать.
Димка повесил трубку.
— Позвоните на Лубянку, — обратился он к Вере, — и скажите им прямо, что вы из аппарата первого секретаря и что он озабочен в связи с арестом ведущей журналистки Татьяны Дворкиной. Скажите им, что помощник товарища Хрущева едет к ним для выяснения дела, чтобы они ничего не предпринимали до его прибытия.
Она делала пометки у себя в блокноте.
— Машину вызвать?
Лубянская площадь менее чем в полутора километрах от Кремля.
— У меня внизу мотоцикл. На нем будет быстрее.
У него был мотоцикл «Восход—175» с пятиступенчатой коробкой передач и двумя выхлопными трубами сзади.
Он знал, что сестра попадет в беду, потому что перестала ему все рассказывать, подумал он по дороге. Обычно брат и сестра ничего не скрывали друг от друга. Между ними существовала близость, которой они ни с кем не делились. Когда мать уходила из дома, и они оставались одни, Таня ходила голой по квартире, чтобы взять чистое нижнее белье из сушильного шкафа, а Димка не закрывался в туалете, когда писал. Иногда Димкины приятели, посмеиваясь, говорили, что у них эротическая близость, но на самом деле все обстояло наоборот. Они могли быть настолько близки, потому что в их отношениях отсутствовала сексуальная искра.
Но в последний год он чувствовал, что она что — то скрывает от него. Он не знал, что именно, хотя догадывался. Конечно, не ухажер, в этом он был уверен. Они рассказывали друг другу все о своих романтических приключениях, сопоставляя их, сочувствуя. Наверняка здесь замешана политика, думал он. Она могла что — то скрывать от него только по одной причине: чтобы обезопасить его.
Он подъехал к ненавистному зданию из желтого кирпича, построенному до революции, в котором тогда помещалась страховая компания. При мысли, что здесь заключалась его сестра, у него все переворачивалось внутри. На мгновение ему показалось, что его сейчас вырвет.
Он припарковал мотоцикл прямо перед главным входом, взял себя в руки и вошел в здание.
Танин редактор Даниил Антонов уже находился там, он разговаривал в фойе с каким — то сотрудником КГБ. Даниил был невысокого роста, хрупкого телосложения, и Димка думал, что он никому не способен перечить, но тут он проявлял напористость.
— Я хочу видеть Татьяну Дворкину, и я хочу видеть ее немедленно.
Лицо кэгэбэшника выражало ослиное упрямство.
— Это невозможно.
Димка решил, что настал его момент.
— Я из аппарата первого секретаря, — выпалил он.
На кэгэбэшника это не произвело впечатления.
— И что ты там делаешь, сынок? Разливаешь чай? — грубо сказал он. — Как твоя фамилия?
Это был устрашающий вопрос: людей бросало в дрожь при необходимости называть свое имя в подобной ситуации.
— Дмитрий Дворкин, и я должен заявить, что этим делом интересуется лично товарищ Хрущев.
— Не вешай мне лапшу на уши, Дворкин. Товарищ Хрущев ничего не знает об этом деле. Ты явился сюда выручать свою сестру.
Жимка растерялся от грубости этого человека. Он понимал, что многие, кто пытался не допустить ареста членов своей семьи или друзей, ссылались на личные связи с высокопоставленными людьми. И все же он возобновил наступление.
