Семейство Шалонских(Из семейной хроники) - Тур Евгения (книги онлайн полностью txt) 📗
— Не знаю, няня, — сказала я, — молчи, ради Бога не испугай бабушку, она легла почивать.
— Заприте двери, чтобы маменька ничего не слыхала, — распорядилась одна из тетушек, — и чтобы никто не смел сказать ей ни слова. Слышите? В ее лета испуг — это смерть.
Пока оттирали матушку, я старалась потихоньку вынуть письмо из ее руки, крепко сомкнутой; мне удалось это, и когда матушку положили в постель, все еще без чувств, я отдала письмо тетушке.
Все мы обступили тетушку и через плечо ее читали письмо. С первых строк все мы зарыдали, но старались заглушить свои рыдания, чтобы не испугать матушки. Марья Семеновна подошла ко мне и крепко схватила меня за руку, дико блуждали глаза ее от одной к другой.
— Говори, — произнесла она неистово, — кто убит?
— Что ее мучить! — сказала сквозь рыдания тетушка, и прибавила: — молись Богу, няня, Его святая воля. Сереженька убит.
Марья Семеновна не вымолвила ни слова; она упала замертво, будто скошенный сноп.
Письмо было от Дмитрия Федоровича Кременева к тетушке Наталье Дмитриевне, другое от незнакомого нам господина Семигорского. Оба письма сохранились у меня. Вот они.
«Милая сестрица, — писал он, — очень прискорбно и тяжко мне писать к тебе, чтобы известить тебя о новом постигшем наше семейство несчастий. Из прилагаемого письма подполковника Семигорского ты увидишь, что добрый и милый племянник наш Сергей был убит наповал при стычке, происходившей в полях Шампании между нашими войсками и французским авангардом. Приготовь к этому новому и жестокому испытанию сестрицу Вареньку и почтенную тетушку мою, мать твою. На все воля Божия, а наше дело воинское таково, что мы должны быть готовы ежечасно положить живот наш за престол и отечество. Конечно, тяжело это матери и бабушке, а еще тяжелее потому, что Сергей пал последней жертвой великой и славной отечественной войны. Пишу тебе из Парижа, мы вошли в него. Мир заключен. Прошу Бога поддержать всех вас в столь великой скорби, в особенности мать и бабушку покойного Сергея. Если что может утешить вас, то, конечно, мысль, что он исполнил долг сына к отечеству и пал за него в бою. Господь помянет его в царствии небесном, как падшего за отечество воина, а мы помянем его добрым словом. Прекраснейший был молодой человек и храбрый офицер. Сердечно скорбею о нем. Целую ручки тетушки и всех вас, милые сестрицы, заочно целую. Не убивайтесь безмерно и покоритесь воле Божией.
Остаюсь твой навсегда верный друг и брат Дмитрий Кременев».
Вот другое письмо.
«Ваше Превосходительство,
Милостивый Государь
Дмитрий Федорович!
Извините великодушно, что, не имея чести быть знаком с вами, нахожусь в необходимости писать вам. Считаю моим долгом сообщить вам прискорбное известие. Ваш племянник, а мой приятель и друг, Сергей Григорьевич Шалонский, убит вчера наповал при незначительной стычке между нашим полком и отрядами французского авангарда.
Я сделал всю кампанию с Сергеем Григорьевичем Шалонским, и, поистине, должен сказать: мало встречал столь добрых, честных, храбрых людей, каким был ваш покойный племянник и, горжусь сказать, мой друг и приятель. Он исполнял строго свой служебный долг и вышел невредим из всех сражений, сказать по домашнему, без царапины. Вместе стояли мы при Бородине, Малом Ярославце, Березине; вместе били французов при Лейпциге, Бауцене и Дрездене, и в ту минуту, как почитали себя, так сказать, на пороге родительского дома, в объятиях семейства, он пал от французской пули при незначительной стычке. Еще накануне мы, поздно вечером, разговаривали о наших родителях, и он рассказал мне много подробностей о семействе своем, которое надеялся вскоре увидеть, так как ему был обещан отпуск тотчас по заключении мира. В последнее время он чаще прежнего говаривал о своей матери, старшей сестре и нянюшке, иногда начинал свои о них мне рассказы, то они текли, не прерываясь, далеко за полночь. В самый день смерти, поутру, он укладывал вновь купленные для них обновы и показывал их мне. Внезапное нападение неприятеля застало нас среди сего мирного и, так сказать, семейственного занятия. Мы оба выбежали, застегивая мундиры; полк наш уж строился. Мы заняли места наши. Французская кавалерия атаковала нас, но мы сдержали ее, и она поспешно отступила, после минутной свалки. Когда я мог оглядеться, то увидал кучку около лежавшего офицера. Я подошел, и узнал Сергея; но он уже был мертв. Французская пуля убила его наповал, попав в самое сердце. Кроме него раненых не было, но был убит рядовой Кузьма Савелов. В тот же день, так как нам приказано было выступать, Сергея Григорьевича и рядового Савелова похоронили с воинскими почестями близ католической церкви той деревни, где мы стояли. Искренние слезы пролились — на могилу Сергея Григорьевича, ибо он был любим и товарищами, и подчиненными. Зная, что семейство Сергея Григорьевича еще недавно оплакивало потерю супруга и отца, я не смею быть вестником нового, рокового удара, и беру смелость отнестись к вам, как к близкому родственнику. Вам подобает известить их о постигшем их несчастий. Ваше Превосходительство, не посетуете на меня, что я счел своим долгом почтеннейше известить вас о сем для вас и, смею сказать, для меня горестном событии. Конечно, мое дружеское чувство мало значит перед горестию родных, но могу вас уверить, что такова была моя дружба и уважение к покойному Сергею Григорьевичу, что и мое сердце уязвлено чувствительно сею потерею.
С истинным почтением и таковою же преданностию, имею честь быть,
Вашего Превосходительства,
Милостивый Государь,
покорнейшим слугою
Петром Семигорским».
«…Французская пуля убила его наповал…»
Пришедши в себя, матушка, по милости Божией, не потеряла рассудка, чего мы очень страшились, но потеряла силы свои. Она не могла подняться с постели и лежала недвижимо, закрыв глаза. Поутру надо было объявить бабушке ужасную весть. Мы так боялись этой минуты, что забыли о собственной горести, в особенности я боялась за бабушку, любя ее горячо. Она встала рано и, но обыкновению, вышла в диванную. Там никого еще не было. Ей подали чай.
— Что с тобою, Федосья, — спросила она у своей калмычки, смущенное лицо которой заметила.
— Ничего, — ответила та довольно твердо, и бабушка, покачав головой, принялась за вязанье своего кошелька. Как тяжело мне было видеть этот кошелек в ее руках — она вязала его брату; я стояла за дверью, не имея духу войти. Пришли тетушки, и все мы вошли вместе. Тетушка Наталья Дмитриевна приехала рано утром.
— Что так поздно, нынче, — сказала бабушка, не спуская глаз с работы, — ты верно устала с дороги, Наташа. Где нитки бисера? Дайте, вы знаете, я спешу.
Тетушка подошла здороваться, целовать ее руку, бабушка взглянула на нее, и кошелек упал на ее колени.
— Что с тобою? Что с вами? — воскликнула она, испуганно оглядывая нас.
Мы молчали.
— Говорите скорее, не мучьте меня. Случилось что?
— Варенька больна, — сказала тетушка.
— Варенька! — и растерянная бабушка встала. — Варенька! что с ней, где она?
Бабушка поспешно пошла в комнату матушки.
— Боже мой, — сказала мне тетушка, идя за бабушкой, — маменьку туда допустить нельзя, но как я скажу ей, как? В ее лета, так, вдруг… — и тетушка с отчаянием схватила себя за голову. Я не помню, что со мною сталось, но с решимостию, до тех пор мне неизвестной, я бросилась к бабушке и остановила ее.
— Туда нельзя войти, бабушка, — сказала я твердо.
Но бабушка отстранила меня рукою и хотела пройти. Я упала перед ней на колени, заграждая ей дорогу и обняла ее. Она остановилась, побледнела как полотно, и сказала тихо, прерывавшимся голосом:
— Она… жива, или ум…
— Нет, нет, жива… но брат… Сереженька….
— Боже, Господи! Что?
— Умер, убит.
Бабушка опустилась в близ стоящее кресла. Все молчали. Тишина мертвая. Наконец, бабушка перекрестилась, и с восклицанием:
