Блокада. Книга 5 - Чаковский Александр Борисович (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Товарищ командующий, разрешите спросить: не готовиться ли к передислокации и частям УРа?
Духанов было нахмурился, однако, мысленно поставив себя на место Звягинцева, понял, что происходит в душе нетерпеливого командира.
— Имейте же, наконец, выдержку, — сказал он мягко. — Неужели вы не понимаете, что бои по прорыву только начались?!
И, не дожидаясь ответа, вышел из землянки.
Прошла ночь, наступило утро. Грохот боя не замолкал. В полдень немецкая авиация попыталась бомбить правый берег, но была отогнана огнем зенитных орудий. Часом позже эскадрильи воздушных армий Ленинградского и Волховского фронтов предприняли ожесточенную бомбежку немецких укреплений. Разрывы снарядов и авиабомб слились в оглушающий грохот, левобережье окутала серая мгла.
Звягинцев и Малинников поочередно находились то на командном пункте УРа, то в батальонах, проверяя их готовность к форсированию Невы.
Вечером Звягинцев снова направился в оперативный отдел штаба армии, где узнал, что положение в районе боев осложнилось. Оказалось, что еще утром немцы, подтянув резервы, ударили из района деревни Арбузово по дивизии Краснова и в то же время значительными силами пехоты и танков контратаковали фланг соседней с ней дивизии Борщева. Несколько часов продолжался этот бой. И хотя противник потерял в нем значительную часть своего личного состава, успехи, достигнутые дивизией Борщева накануне, немцам удалось свести почти к нулю. На третий день боев положение стало еще более напряженным: контратакующие немецкие войска пытались сбросить наши части обратно на невский лед…
14 января в 3 часа дня Говорову позвонил Жуков. Говоров в это время находился в войсках второго эшелона, трубку взял Ворошилов.
— Климент Ефремович, ты? — спросил Жуков. — Какая у тебя обстановка?
— До сегодняшнего утра была нормальная, — ответил Ворошилов. — Захваченные плацдармы расширили — один до пяти километров по фронту и до трех в глубину. Второй — до двух с половиной по фронту и до полутора в глубину. Плохо пока со Шлиссельбургом и на «пятачке». А у тебя как, Георгий Константинович?
— Наступление развивается успешно. К сожалению, трудно использовать танки. Кругом торф.
— И нам с танками трудно. Лед не держит. Готовим настилы.
— Имей в виду: Линдеман подтягивает резервы отовсюду, откуда может, я сам только что пленных допрашивал. Приказывать не могу, но совет даю настоятельный: скажи Говорову, чтобы немедля вводил в бой второй эшелон. Немедля! — И Жуков повесил трубку.
Вечером 14 января, когда Звягинцев на КП 16-го УРа лег часа на два вздремнуть, зазуммерил телефонный аппарат.
— Малинникова, — раздалось в трубке. — Будет говорить «первый».
«Первый» был кодовым позывным Духанова, и перепуганный связист стал тормошить Звягинцева.
— Где Малинников? — спросил Духанов.
Звягинцев доложил, что полковник Малинников в частях, но его немедленно разыщут…
— Нет времени, — оборвал его Духанов, — сейчас же ко мне. Я в оперативном отделе.
Когда Звягинцев вошел в блиндаж, Духанов встретил его словами:
— Вам надлежит срочно скомплектовать из четырех рот сводный батальон и переправить его на левый берег Невы, занять рубеж юго-западнее пункта Пильня Мельница с тем, чтобы предупредить возможность нанесения противником удара от Шлиссельбурга во фланг.
Звягинцев знал карту левобережья наизусть. Пункт Пильня Мельница находился севернее деревни Марьино.
— Сводный батальон займет рубеж и пусть стоит там как вкопанный, — продолжал Духанов. — И учтите: создание этого батальона не должно повлиять на боеспособность частей УРа, остающихся на правом берегу. Они еще понадобятся. Возьмите по роте из левофланговых батальонов. Свой КП держите пока здесь. Это все. Идите.
На рассвете 15 января сводный батальон УРа занял указанный ему рубеж.
На следующий день Малинникова и Звягинцева снова вызвали на ВПУ, на этот раз уже к Говорову.
— Срочно передислоцируйте на левый берег три батальона, — сказал Говоров, едва они доложили о своем прибытии. — Займете рубеж вот здесь… — Он провел на карте линию от расположенного вблизи Невы Второго городка на юго-восток. — Противник ведет бешеные атаки на дивизию Борщева с юга и уже потеснил его части. Если немцам удастся выйти к берегу Невы, то весь правый фланг наших войск будет поставлен под угрозу. Вам следует немедленно провести рекогносцировку с расчетом размещения батальонов УРа на фронте в шесть километров впереди боевых порядков двух правофланговых полков дивизии Борщева. Слева от батальонов оборону будет держать сам Борщев. Задача ясна?
— Ясна, товарищ командующий, — почти одновременно ответили оба командира.
26
Офицером, который в конце августа сопровождал фельдмаршала Манштейна к той наблюдательной вышке, с которой можно было различить движение на улицах Ленинграда, был Арним Данвиц.
Покидая «Вольфшанце», Данвиц испытывал чувство радости и облегчения. Но, вернувшись в свою часть и осознав, что он вновь обречен на длительное бездействие, опять впал в черную меланхолию.
На оперативных совещаниях в штабе дивизии он слышал, что город, у порога которого вот уже столько месяцев стояли немецкие войска, превращается в крепость, что десятки тысяч жителей работают, возводя новые оборонительные сооружения. Было ясно, что если Смольный не выкинул белый флаг тогда, когда в городе свирепствовали голод и зимняя стужа, то надеяться на капитуляцию сейчас бессмысленно.
И Данвицу приходилось удовлетворяться сводками о победах на Южном фронте. Но иногда в его сознании мелькала крамольная мысль, что такими же победными сводками был заполнен эфир, когда фюрер объявил «решительное» наступление на Москву…
Хотя немецкое радио не сообщило о поражении под Москвой, по названиям населенных пунктов, которые упоминались в связи с «выравниванием фронта» на Центральном направлении, Данвиц догадывался, чем закончилось зимнее «решительное наступление».
«Не произойдет ли подобного и на юге?» — спрашивал он себя.
Но только себя. История с Крюгером научила Данвица держать язык за зубами. Зато с самим собой он вел бесконечные диалоги…
Некогда Данвиц обвинял во всех бедах фон Лееба — его старость, его нерешительность. Но фельдмаршала еще в январе сменил Кюхлер. И что изменилось? Ничего! Сегодняшний день был похож на вчерашний, и от завтрашнего не приходилось ждать ничего лучшего.
Он вспоминал…
Еще в конце августа на командном пункте Данвица неожиданно появился командующий 18-й армией генерал-полковник Линдеман в сопровождении целой толпы высших офицеров.
Ошеломленный Данвиц хотел, как положено, отрапортовать Линдеману, но тот прервал его словами:
— Докладывайте генерал-фельдмаршалу фон Манштейну, полковник! — и почтительно взглянул на стоявшего рядом с ним человека.
Только тут Данвиц заметил на плечах этого военного фельдмаршальские погоны. Кровь прилила к лицу Данвица. «Манштейн! Покоритель Севастополя!..»
Срывающимся от волнения голосом Данвиц доложил, что его полк занимает оборону на участке Урицк — район больницы Фореля…
Выслушав доклад, Манштейн, почти не разжимая губ, спросил:
— Как долго?
Данвиц ответил, что полк находится здесь с сентября прошлого года.
— И не надоело, полковник? — проговорил Манштейн, сощурив свои и без того узкие глаза.
Данвиц растерялся. Он мог бы ответить фельдмаршалу, что многомесячное стояние под Петербургом более чем мучительно, что он писал фюреру и был им лично принят…
Но говорить обо всем этом в присутствии такого числа высших командиров было неуместно. Поэтому Данвиц ограничился коротким ответом:
— Полк выполняет приказ, господин фельдмаршал.
— Проводите фельдмаршала на ваш наблюдательный пункт, — вмешался Линдеман, и по тону, которым генерал произнес эти слова, Данвиц понял, что разговор ему неприятен.
