Синухе-египтянин - Валтари Мика Тойми (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Вот что говорил мне Каптах, но его мудрость приправляла горечью каждый глоток выпитого мною вина, и, думая о его словах, я невольно вспоминал все, что делается под солнцем, и с сокрушенным сердцем должен был признать, что его мудрость и есть самое существо земной житейской мудрости, а все, что сверх нее, – один лишь сон и воображение. Я сидел, окруженный крепостными стенами Газы, на которых сушилась человеческая кожа, вдыхал исходивший от нее запах гнили и разложения и думал о тщете всего сущего. Суетно геройство, суетна хитрость, суетно благородство, добрые дела не лучше злых и нечестивых, и не было в моих глазах разницы между теми и этими, ибо суетны дела человека во все дни его жизни. А Каптах тем временем прислушивался к гомону подвыпивших вояк внизу на закопченых улицах города, к женскому визгу в шатрах торговцев и, скрестив на груди руки, с довольным видом продолжал:
– Разве моя мудрость, Синухе, не есть настоящая мудрость? Ты сам ее живое подтверждение, когда сидишь передо мною – бедняк, разорившийся из-за собственного неразумия и слабости! А ведь ты был богатым человеком и даже богатейшим в Египте, пока по своей слабости и глупости не приказал истратить все свое состояние на Атонов хлеб для голодных. Воистину у тебя было все, что может пожелать человек в сердце своем, – была жена, хоть ты и не разбивал с нею кувшин на глазах у всех, был сын, и вот ты в своем безумии пожертвовал ими и отдал их на смерть. Воистину, Синухе, – вот ты сидишь передо мною, обедневший и сокрушенный сердцем, и лицо твое морщится, словно от всегдашнего кислого плода, который ты кусаешь; и вот я – мне хорошо, я поправляюсь, моя кожа благоухает дорогим умащением, вино разогрело мое тело, и каждая капля пива, которую выпивает воин там внизу, прибавляет медь в моем кошеле, и визг каждой девицы в шатре торговца утехами звучит как звон падающих в мошну медяков. Так перестань упорствовать в своей глупости, Синухе, живи как человек среди людей, принимай жизнь такой, какая она есть, и не пытайся переустроить ее на свой лад – никто не может изменить установленный порядок вещей, и человека нельзя переделать.
Я не стал отвечать ему и оставил его. Я лег и попробовал уснуть, но не смог из-за шума: рабы колотили по окованным медью опорам и стучали щитами под дверью Роду, чтобы тот, воображая, что осада все еще длится, мог спокойно почивать. Может, он и спал, но я заснуть не мог и лежал без сна, пока ко мне не пришла живая Мерит и маленький Тот не заиграл возле меня… А наутро, когда я проснулся, на сердце у меня было тяжело и во рту была разлита горечь, словно я вкусил желчи.
4
Я должен теперь рассказать о том, как после прибытия из Египта подкрепления и починки всех боевых колесниц, после того, как войскам были устроены учения на полях вокруг Газы и со всего юга Сирии в крепость пригнали табуны лошадей – после всех этих приготовлений Хоремхеб обнародовал указ, в котором объявил, что пришел в Сирию как освободитель, а вовсе не как захватчик, – ибо сирийские города искони жили, наслаждаясь полной независимостью и свободой в торговых делах, и управляясь своими царями под любовным попечительством Египта – лишь из-за чудовищного коварства Азиру попали они под его власть. Азиру самовольно захватил царские короны, передававшиеся по наследству, и обложил города непомерными податями, а затем в своей алчности он предал Сирию хеттам, чьи свирепость и варварские обычаи известны всему свету, и свидетельства их сирийцы могут зреть собственными глазами во всякое время дня. Сирии уготована плачевная участь – рабство у хеттов и полная беззащитность. Хетты пока еще не проявили себя в полной мере, потому что хотят сначала расправиться с Египтом. Но он, Хоремхеб, Непобедимый, Сын сокола, пришел в Сирию, чтобы освободить ее – освободить города и селения от вечного рабства, освободить торговлю от оков и вернуть царям их законные права, дабы под сенью Египта Сирия снова воспряла и стала цветущей и богатой. Он сулил покровительство и защиту от разбойничьих шаек, свободу и независимость каждому городу, изгнавшему хеттов и закрывшему ворота перед Азиру. Те же города, которые будут упорствовать и противничать, он обещал отдать на разграбление и сжечь, стены их разрушить на вечные времена, а жителей увести в рабство.
Вот что заявил Хоремхеб, выступая в поход со своим войском и колесницами и отправив корабли в Яффу, чтобы они перекрыли подходы к городу с моря. При помощи лазутчиков он распространил свой указ во всех сирийских городах, возбудив этим великое смущение и беспокойство среди горожан и раздоры в стане врага, к чему, собственно, он и стремился. Но Каптах, будучи человеком осторожным, оставался в Газе – на тот случай, если Хоремхеб потерпит поражение, ибо хетты и Азиру собрали в глубине страны большие силы. Каптах отговаривался тем, что не может подвергать себя тяготам похода после всех мучений, которые перенес в темнице Газы, и меня он тоже отказался отпустить от себя – мне надлежало врачевать его хвори.
Роду-Бычий загривок проникся к Каптаху теплыми чувствами после того, как тот поведал ему, что сами воины гарнизона, оголодав, тайком съели в осадную пору злосчастные четыреста ослиных подхвостников, стащив их со склада: подхвостники были из мягкой кожи и их легко было жевать. Услышав это, Роду вмиг перестал бушевать, так что его освободили от пут, и он, примерно отругав своих людей, простил их – за отвагу, с которой они защищали Газу. Он сказал им:
– Воистину эти ослиные подхвостники – мой долг фараону, но теперь совесть моя спокойна, ибо я знаю, куда они делись, и наказывать вас за содеянное не буду, хоть вы и заслужили наказания. Тем более что мне было приятно узнать, как здорово вы расправлялись на наших темных улочках с этими крысиными детьми, с Хоремхебовыми вояками, как вы проламывали им головы и протыкали их насквозь, чтобы научить их прилично вести себя в нашем городе. Поэтому я освобождаю вас от наказания и заплачу фараону за эти треклятые подхвостники из собственного кошелька – если вы и впредь будете лупцевать и колотить каждую Хоремхебову крысу, какая только попадется вам на глаза. Можете дубасить их бельевыми вальками и шпынять острыми наконечниками, и уводить их девок, и кидать овечий помет в их пиво. Делайте, что хотите! А я буду радоваться, благо сон не бежит теперь от меня.
В самом деле, Роду вполне излечился и по ночам крепко спал, в то время как его воины очень досаждали Хоремхебу, который не считал возможным окорачивать героев Газы в их безобразиях, хотя они и делали жизнь его людей невыносимой. Как только Хоремхеб с войском покинули крепость, Роду велел запереть за ними ворота и поклялся, что больше никогда не впустит в Газу никакие войска. Он пил вино с Каптахом и следил за его игрой в кости со стражником темницы, – ко времени ухода Хоремхеба Каптах успел отыграть у старика полтора миллиона дебенов – ведь я вылечил его глаза, чтобы ему различать пятнышки разметки на игральных костях.
Так вот, они пили вино и играли с утра до вечера – ругаясь, швыряя косточки друг другу в лицо, плюя в кулаки и с сердцем опрокидывая чашечку, так что кости разлетались по полу. Старик был настоящим скрягой и хотел играть только по маленькой, он рыдал и причитал над каждым проигрышем, словно золото, которое он проигрывал, было всамделишным, а не одной фантазией. Когда Хоремхеб осадил Яффу, Каптах приободрился и повысил ставки, а когда гонец прибыл с известием о том, что в стенах города пробиты бреши, Каптах в несколько игр выжал старика столь основательно, что теперь уже тот стал должен ему сто тысяч дебенов золота. Однако Каптах проявил великодушие и долг простил в благодарность за то, что старик сохранил ему жизнь и спас от голодной смерти в темных подземельях. Каптах даже пожаловал ему новое платье и пару горстей серебра, так что тот расчувствовался до слез, превозносил его щедрость и называл своим благодетелем.
Не знаю, плутовал ли Каптах и помечал ли он как-то кости. Могу лишь сказать, что играл он очень умело и ему невероятно везло. Слух об этой игре, длившейся несколько недель, где ставкой были миллионы дебенов золота, распространился по всей Сирии, и старик, вскоре вновь ослепший, провел свою старость в лачужке у городской стены, рассказывая стекавшимся к нему из разных мест паломникам об этой игре, припоминая даже спустя годы каждое выкинутое число, благо у слепцов всегда отменная память. С самой большой гордостью он повествовал о последнем коне, когда, кинув кости, он разом потерял сто пятьдесят тысяч! Таких высоких ставок поистине не бывало никогда, и он предполагал, что и после него столь по-крупному играть не будут. Так что старик жил вполне счастливо в своей лачуге у ворот Газы на приношения паломников, желавших послушать его рассказы, не испытывал нужды ни в чем и жил лучше, чем если бы Каптах выплачивал ему пожизненную пенсию. Вот сколь велика власть воображения над человеческим сердцем!
