Славянский меч (Роман) - Финжгар Франц (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Радован попытался сплюнуть.
— Видишь, не могу. Не покажись городские ворота, в пору было сомлеть и свалиться с коня.
Радован брюзжал, но Исток не слушал его. Экипаж Эпафродита загремел по мосту через большой ров глубиной в двенадцать саженей и остановился у огромной стены — творения Феодосия [46]. Адрианопольские ворота были беззаботно распахнуты настежь. По шесть колонн красного мрамора с каждой стороны несли могучую арку. Слева и справа высились две мощные башни, на которых блестели шлемы стражей. И эти могучие стены, камень к камню, башня к башне, тянулись к северу и к югу, тонули в море, взбирались на севере на склоны, смыкались с небом и исчезали в вечерней тьме. Экипаж затарахтел по красной брусчатке, громко застучали подковы, стража почтительно приветствовала Эпафродита. Весь город знал купца, каждому простолюдину было известно, как ценит его Управда за то, что он не скупится на золото, когда пустует императорская казна.
На улицах толпился народ. Одни приветствовали Эпафродита, другие удивленно разевали рот на ехавших верхом славинов. Радован гордо выпятил грудь и самодовольно взирал на толпу, словно был телохранителем самого Юстиниана.
Сутолока и толчея на улице усилились. Охране пришлось обогнать повозку, чтоб проложить дорогу. Возница щелкал кнутом, кричал, и тем не менее они еле-еле продвигались вперед. Когда они дотащились до конца улицы, она вдруг расширилась подобно реке, вливающейся в море. Перед ними был форум [47] Феодосия. В центре на могучем постаменте стоял серебряный конь, на котором как живой восседал Феодосий, сверкавший во тьме обильной позолотой. Кругом были аркады, под ними — люди всех наций, богатство всех стран; роскошь, величие, нищета, рабство; бродяги и разбойники — все смешалось и сбилось в один живой клубок.
С площади экипаж свернул в узкую улицу к югу. Здесь они поехали быстро, и вскоре перед ними распахнулись ворота виллы Эпафродита.
На мозаичной брусчатке двора поднялась суета. Рабы преклоняли колени, приветствуя господина. Занавес на колеснице упал. Два рослых раба-нумидийца подняли Эпафродита и посадили его в носилки, переливавшиеся при свете факелов золотом и драгоценными камнями. Они уже взялись за позолоченные ручки, когда Эпафродит крикнул:
— Мельхиор!
Управляющий преклонил колени.
— Славины, приехавшие со мной, с сегодняшнего дня мои гости.
— Да будет священна твоя всемогущая воля!
Мельхиор поцеловал край позолоченных носилок, нумидийцы подняли их и ушли, беззвучно ступая по мозаике.
После этого прислуга стала приветствовать гостей хозяина.
— Варвары, варвары! — перешептывались они удивленно и кланялись. Они привыкли к гостям в дорогих одеждах, в шелках и драгоценных камнях, к купцам из Карфагена и Египта, к посланцам самого императора. А эти двое! Холщовые рубахи, босые ноги, неумащенные головы! Варвары! Но такова всемогущая воля господина. И если бы Эпафродит о собаке сказал: «Это мой гость», они столь же покорно кланялись бы ей. Радован понимал, в чем дело, и продолжал надменно сидеть на коне, оглядывая слуг. Исток спешился сам, как и остальные всадники. Радован ожидал, пока ему помогут.
Когда носилки скрылись в комнатах прекрасного дома, Мельхиор выделил славинам по прислужнику. Те приняли коней; раб Радована встал на колени и согнул спину, чтобы старик, слезая с коня, мог опереться на нее. Радован даже не взглянул на раба. Он разговаривал с Мельхиором, который провожал чужеземцев в отведенные им покои. Он вел их по чудесному саду, откуда открывался вид на море и торговую пристань.
— Благодарите своих богов — Христа, Зевса, Меркурия, что ваш господин жив, — громко говорил Радован, обернувшись к рабам, с любопытством следовавшим за чужеземцами. Услышав его слова, они подошли ближе.
— Благодарите богов, говорю вам! Мертв был бы сегодня ваш господин, и косточек бы его не собрали — сожрали б его волки.
В толпе раздались возгласы удивления.
— Расскажи, что было дальше, благородный гость, — попросил Мельхиор.
— Хорошо, только я пить хочу. Сейчас вы узнаете, сколько мучений мы приняли за вашего господина. Особенно я — ведь я стар. Но как тут говорить, если мучает жажда. Я бы море выпил, соленое море. Страдания и дорога вызывают жажду.
Мельхиор подал знак, двое рабов поспешили за вином. Радован подмигнул Истоку и сказал:
— Теперь ты понимаешь, что значит иметь дело со мной?.. Я рассказал бы вам все, но рассказ долог, а у меня нет сил. Мог бы рассказать мой сын, но он не разумеет по-вашему. Поэтому скажу вам еще раз: благодарите Христа, что ваш господин жив. Еще немного, и не снести бы ему головы.
Они подошли к красивому зданию. Мельхиор провел их в отведенную им просторную комнату с мраморным полом, устланным тяжелыми персидскими коврами.
Подоспели и услужливые рабы с едой и питьем.
Радован тут же взялся за кувшин.
— Я, сынок, так хочу пить, так ослаб от трудной дороги, что не смог бы возлечь на эти ковры, не подкрепившись.
Он пил и пил, по бороде его струилось вино. Мельхиор простился, и они остались одни в своем новом жилище.
— Пей, Исток, пей! Вот это вино, клянусь Сварогом! Оно прогонит усталость и вольет силу в твои жилы, ох, пей, сынок, пей!
Не выпуская из рук кувшин, он снова и снова прикладывался к нему. Потом растянулся на мягком ковре.
— Мягкая постель лучше овчины. Да возблагодарит Даждьбог Эпафродита!
Исток не знал, что и сказать. Его уважение к мудрому старцу все возрастало. Какая награда за то, что он убил гунна, за то, что они мчались чуть быстрее обычного! Все здесь небывалое, все волшебно, как в сказке. Он глотнул вина, отведал жаркого, попробовал неведомых плодов щедрого юга. Ужин был царский.
— А теперь в путь, Исток! Не для того мы пришли в Константинополь, чтобы нежиться на коврах. Я поведу тебя в город, чтобы ты увидел мир.
Радован осмотрел струны на лютне, подтянул те, что ослабли, и встал.
— Пошли! Пой, когда я тебе скажу, слушай, смотри и молчи! Нож у тебя с собой?
— С собой, отец!
— В Константинополе ночью он не раз потребуется!
Едва они переступили порог, явились оба раба, услужливо предлагая сопровождать их.
— Хватит одного! — распорядился Радован, отдал рабу лютню и пошел, как знатный господин.
— Как тебя зовут? — обернулся он по дороге к рабу.
— Нумида!
— Хорошо, Нумида, теперь я знаю твое имя.
Они свернули к северу и через несколько минут оказались на великолепной улице, называвшейся Меса. По обе стороны ее возвышались высокие дворцы в четыре этажа. Над ними сверкало ясное небо, усыпанное золотистым песком звезд. На мраморном тротуаре колыхались носилки, перед ними и за ними тянулись вереницы пестро одетых слуг. Аромат азиатских благовоний наполнял воздух. По мостовой скакали верхом нарядные всадники; двухколесные экипажи, позолоченные, инкрустированные слоновой костью, проносились сквозь толпу. Город спешил на просторный форум Константина [48]. Под его аркадами люди назначали свидания, носилки останавливались, поднимались завесы, пламенные взоры искали возлюбленных. Сенаторы толковали о политике, купцы заключали сделки, а вокруг столпа Константина полыхали греческие факелы, распространяя по площади волшебный свет и дурманящий аромат.
— Ты гляди, сынок, гляди! Да не потеряйся часом!
Исток охотно бы присел на каменные ступеньки, чтобы смотреть, смотреть на великолепие этого города, который из крови народов выковывает золотые браслеты, а слезы варваров обращает в жемчуг, чтобы украсить этими драгоценностями запястья и пурпурные шелковые одежды изнеженных, истомленных наслаждениями женщин.
Но Радовану было здесь не по себе. Они пошли дальше по Долине слез, на площадь, где торгуют рабами, к Золотому Рогу [49], где уже не было дворцов, не горели факелы, развеялись ароматы благовоний. Низкие домишки, грязные улицы и, наконец, шатры и смятая трава. Здесь стоял крик, хриплые голоса пели песни фракийцев, аваров, гуннов, антов и славинов. Арабы и мидийцы, персы и иудеи, черные сыны Африки — все теснились в этом предместье. Здесь обитали босяки, воры, бродячие музыканты, скупщики драгоценностей, блудницы без роду и племени, цирковые фигляры, танцовщицы, поводыри медведей, прорицатели, ведуны и фокусники.
