Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Из Вычегды поднялись по её левому притоку Сысоле до Кайгородка. Изредка попадались лесные деревушки, населённые зырянами и пермяками.
В Кайгородке серьёзно занемог архангельский мужичонка, тот самый, которого били возчики по зимнему пути в Великий Устюг. Не сразу Семён узнал, что мужичонку звали Кузьмой, Кузей. Обычно все обращались к нему как к безымянному существу:
— Эй ты, убогий!
Кузьма отказывался принимать пищу, надсадно кашлял и отхаркивался сгустками кровянистой слизи. Никакого лекаря в небольшом зырянском селении не было и не могло быть. Отыскалась старая знахарка-зырянка. С ней пришёл внук, коренастый рыжий парень, свободно говоривший по-русски. Бабка долго вглядывалась в больного, вслушивалась в его хрипы, шептала свои заклинания и потом что-то сказана внуку по-зырянски. Рыжий парень перевёл слова старухи:
— Она говорит, плохо дело. Скорее всего не жилец.
Кузьма скрывал, что у него давно были больные лёгкие. Он и раньше харкал кровью. Любой опытный помор знает, что лёгкие надо беречь как зеницу ока, в студёную пору тепло одеваться. На привалах он никогда не ляжет ранней весной на сырую землю, не постелив под бок овчину или не устроив себе ложе из еловой хвои. Раннее весеннее тепло на севере обманчиво.
Днём припекает солнышко, ночью наступает прохлада, которая к утру может смениться заморозками. Вот и поплатился Кузьма, поленившись последовать мудрому примеру поморов. Не наломал еловых веток, лёг на сырую землю и схватил воспаление лёгких.
Кузьма сам попросил Семёна:
— Попа бы мне... Найди мне попа, Сёмушка. Слёзно молю тебя. Исповедоваться хочу, — умолял Дежнёва Кузьма.
— Будет тебе поп, — успокоил его Дежнёв.
Отыскать священника в небольшом селении было нетрудно. Над избами возвышалась столпообразная бревенчатая церковка, увенчанная главкой, крытой осиновым лемехом. Отец Донат оказался полукровкой, сыном русского отца и матери-зырянки. По-зырянски говорил свободно, как прирождённый уроженец края. Выслушав просьбу Семёна, он без лишних слов согласился пойти к больному и только спросил:
— Плох?
— Плох, батюшка, — ответил Дежнёв.
Пока священник, не старый ещё, недавно рукоположенный из дьяконов, беседовал с Кузьмой и исповедовал его, Семён отошёл в сторонку, дабы не нарушать тайну исповеди. Завершив беседу с больным, отец Донат перекрестил Кузьму и протянул руку для поцелуя. А Дежнёв, догнав священника, направлявшегося домой, спросил:
— Есть надежда, батюшка?
— Надежду никогда терять не надо. На всё воля Господня, — уклончиво ответил священник. — Поставьте в храме свечу перед образом покровителя нашего, святого Стефана Пермского.
В Кайгородке разгрузили лодки и далее тянули их волоком по короткому водоразделу до верхней Камы. Тиуну предписывалось властями обеспечить партию новоиспечённых сибирских казаков лошадьми, верховыми и обозными. На обитателей Кайгородка и соседних деревень возлагалась обременительная дорожная повинность. Верховые лошади полагались для сотника и сопровождавших его стрельцов. В конные повозки перегрузили припасы с лодок. Казаки, сменяя друг друга, тянули пустые лодки, подкладывая под днища бревенчатые слеги.
Семён с Алексой подхватили обессиленного Кузьму, который вряд ли мог самостоятельно передвигаться. Какой-то повозочный — зырянин из жалости разрешил посадить лёгонького тщедушного Кузьму на край повозки.
Время от времени колонну объезжал по приказанию сотника один из стрельцов, следивший за порядком в колонне, — не отстал ли кто, не замешкался ли с лодкой. Заметил на телеге прислонившегося к мешкам с мукой Кузьму.
— Это что? — хрипло гаркнул стрелец. — А ну слазь... И шагай, как все православные.
— Не может он шагать. Хворый, — ответил стрельцу возница-зырянин.
Стрелец матюгнулся для порядка, но приставать более не стал.
К счастью, переход по водоразделу был непродолжительным. Здесь верховья Сысоли довольно близко подходят к верхней Каме, которая выглядит совсем немноговодной лесной речушкой, непохожей на ту многоводную широкую реку, какая впадает в Волгу несколько ниже Казани.
На берегу, там, где к реке подходила лесная дорога из Кайгородка, стоял казачий пост — старший и с ним ещё три казака. Здесь спустили лодки на воду, законопатили и заново просмолили повреждённые при переходе через водораздел днища. Перегрузили с повозок поклажу. Возниц-зырян поблагодарили. Они теперь поступали в распоряжение постовых казаков. Казаки следили за тем, чтобы зырянские подводы возвращались обратно в Кайгородок по возможности не пустыми, а брали людей из Сибири с их грузами. На этот раз здесь оказался гонец тобольского воеводы Юрия Сулешова со стражником. Гонец вёз грамоту, адресованную воеводе Великого Устюга. О чём шла речь в грамоте? Да всё о том же. Нужны людишки, ох как нужны для государевой службы в Тобольске и в других городах и острогах, на Иртыше и на Оби, на Енисее и на других дальних реках. И вольные поселенцы нужны из русских поморов. Землицы-то вокруг свободной, никак не использованной, просторы необъятные. И рыбой самой наилучшей сибирские реки богаты, и зверь всякий в лесах водится. И земледелием заниматься возможно, коли силёнок не пожалеешь. Примерно так писал один воевода другому, надеясь на его содействие. А ещё дожидался подвод из Кайгородка приказчик именитого устюжского купца Ревякина с грузом пушнины. Гонцу и его стражнику были предоставлены верховые лошади. Нашёлся засёдланный конь и для ревякинского приказчика, разместившего груз по подводам.
Когда спускали лодки на воду, оказалось, что некоторые дали течь. Повредили их, когда тащили волоком через водораздел. Пришлось вытаскивать на берег и чинить. Это задержало отплытие от казачьего поста на несколько дней.
Уже собирались отплывать, когда на берегу показался крепкий дюжий мужик с котомкой за плечами и широким кинжалом за поясом.
— Кто такой? — остановил его постовой казак.
— Божий странник. Много таких бродит по Руси.
— Что-то не похож ты, дядя, на Божьего странника, — с сомнением сказал казак. — Не лихой ли ты человек?
— Не лихой, а гулящий. Мухи за жизнь свою не обидел.
— Мухи, может, и не обидел...
— Хочу на государеву службу в Сибирь податься.
— Сведу я тебя к сотнику. Пусть сам разбирается с тобой.
— Вот спасибо, служилый. Веди к сотнику.
В это время сотник вместе с Кольчугиным сидели под навесом, крытом древесной корой, укрываясь от солнцепёка. Начальник колонны на все лады ругал местных тиунов, которые не следят за исправностью дорог.
— Так и напиши всё как есть, Корней. Пусть нашу записку воевода прочитает. Дорога от Сысолы до Камы сквернейшая. Тиун, чтоб его черти побрали, распоряжения властей не выполняет, дорогу не чинит, выбоины, ямы, ухабы... Вот и повредили днища лодок. Посему и задержка в пути вышла.
Сотник умолк, обратив внимание на казака с незнакомым человеком.
— Кого ты это к нам привёл?
— Гулящий, говорит. На государеву службу в Сибирь захотел.
— На государеву службу — это хорошо, — миролюбиво сказал сотник. Он не заметил, как Корней с удивлением взглянул на новичка, и их взгляды, вопрошающие, настороженные, схлестнулись. Они определённо были ранее знакомы.
— Это хорошо, — с расстановкой повторил сотник. — Если только ты не лихоимствовал на большой дороге.
Последние слова он произнёс только для порядка, чтоб почувствовал в нём мужик начальника, облечённого властью. А лихоимец ли с большой дороги, вор ли или разбойник перед ним — кому какое дело. Сибирь всех проглотит.
— Могу побожиться, батюшка, что не лихоимствовал, — спокойно возразил незнакомец, — я человек-непоседа. Скитался по северу, промышлял охотой, рыбачил. Да вот надоело скитальцем быть. А тут ещё поп, которому исповедовался, про Сибирь сказывал. И задумался — а не податься ли в Сибирь, новые края посмотреть.
— Складно у тебя выходит. Сдам тебя в Соли Камской тамошнему воеводе. Пусть он и решает, как с тобой дальше поступать. Коли возражений его не будет, возьмём за Каменный пояс. Кинжальчик-то отдай нам. Кто тебя знает... Пырнёшь ещё кого-нибудь сгоряча в брюхо.
