Меч над Москвой - Стаднюк Иван Фотиевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
– Все это правильно! Понимаю!.. Ну разжалуй его в рядовые. Пусть кровью искупит… Это для него будет страшнее, чем расстрел, ибо он патологический трус!
– Я не привык отменять своих решений! – Конев раздражался еще больше, глядя на Чумакова с откровенной неприязнью. – Вон, в шестьдесят четвертой стрелковой полковник Грязнов тоже пытался выгородить одного своего подчиненного – майора Гаева! Все вы хотите быть добренькими, милосердными. А Военный совет фронта отвечает за боеспособность армий!
– Жалко старика Гулыгу… – Федор Ксенофонтович уже понимал, что ему не переубедить Конева, но все-таки не сдавался.
С поляны донеслась команда на построение. Конев и Чумаков видели, как командиры и политработники становились в строй, выравнивались. В это время из-за поворота оврага показалась группа людей: два красноармейца, держа наперевес ружья, конвоировали майора Рукатова… Нет, он уже не майор: воротник гимнастерки был без петлиц, рукава – без шевронов. Ни ремня на Рукатове, ни фуражки. Руки связаны сзади. Ссутулившись, бывший майор медленно переставлял ноги, на его желто-сером лице заметно пробилась щетина. Проходя мимо землянки комдива, он вдруг увидел генералов Конева и Чумакова. И будто все вдруг внутри в нем зажглось, а огонь выплеснулся только сквозь глаза. Сколько лютой ненависти заметил в них Федор Ксенофонтович!
Рукатов замедлил шаг и, глядя на него, сказал хриплым, незнакомым голосом:
– Жаль, что не успел я сквитаться с тобой, Чумаков! Повезло тебе… Не раздавил… – И зашагал дальше.
Лицо Конева передернула гримаса, отдаленно похожая на горькую улыбку.
– Ну, получил по ноздрям, ходатай?! – едко спросил он у Федора Ксенофонтовича. – За что именно он тебя так?
– Сам толком не знаю… В двадцать пятом году я его как никудышного командира роты выпроводил из своего полка на курсы. По глупости подписал нужные для этого документы… А после курсов мне вернули его – с повышением в должности… Пришлось опять убирать… А он оказался не только плавучим, но и мстительным…
Их разговор прервал вышедший из блиндажа полковник Гулыга. Он был бледен и хмур, глаза его казались ничего не видящими, неподвижными и таившими тяжкую душевную боль.
– Разрешите, товарищ командующий, привести приговор в исполнение? – тихо, со сдерживаемым чувством отчаяния в голосе спросил он у Конева.
– Можете поручить сделать это без вас, – хмуро ответил Конев.
– Нет, я уж сам…
Миша Иванюта, стоя в строю рядом с Казанским, буквально на несколько секунд отвлекся к пленным немцам, которых по дальнему краю оврага препровождали к землянкам разведывательного отдела штаба дивизии.
– Вон моих «крестников» повели, – шепнул он старшему политруку Казанскому. – Надо не прозевать их допрос.
В ответ Казанский толкнул его локтем в бок, и тут Миша увидел Рукатова, ничего вначале не поняв. Почему он под конвоем, без знаков различия и со связанными руками?.. Но человеческий разум способен сразу охватить многое, особенно вытекающее одно из другого, объединять его и высветливать итог. Он вспомнил, как там, за Царевичем, когда немецкие танки контратаковали наши наступающие батальоны, капитан Гридасов грозил в телефонную трубку артиллеристам всеми карами за то, что они вовремя не оказывали должной огневой поддержки… Верно, что-то у артиллеристов там не получалось… А начальник над ними – майор Рукатов.
«Доигрался, гад?!» – полоснула Мишу злорадная мысль и тут же потухла. Более того, почему-то очень не хотелось встретиться взглядом с Рукатовым, который замедлил шаг и, всматриваясь в лица своих бывших сослуживцев, как-то жалко и горько улыбался. Кое-кому кивал головой – то ли здоровался, то ли прощался. Было похоже – он еще не верил до конца, что это его последние шаги по земле… А может, действительно не последние, может, генерал Конев отменит приговор военного трибунала и Рукатов пойдет рядовым бойцом на передний край, в самое горячее место, чтобы кровью искупить вину?..
Но прозвучала команда, и строй зашагал по косогору куда-то в лес. Туда же вели и осужденного. И всем стало ясно, что приговор военного трибунала остается в силе. А в приговоре было записано, что артиллерия дивизии не поддержала должным образом наступления ее стрелковых полков. Майор Рукатов со своим отделом сделал расчет обеспечения атаки, поставил задачу артдивизионам на перенос огня по рубежам в глубину обороны противника, но не позаботился о точном доведении приказа до артиллерийских командиров, о заградительном огне на танкоопасных направлениях, а в ходе боя вовсе потерял связь и не сумел сманеврировать всей мощью артиллерии таким образом, чтобы развить наметившийся успех одного из батальонов правофлангового полка. В итоге – атака полков дивизии захлебнулась…
На войне бытует жестокий и справедливый закон: не выполнил приказ и погубил людей по своему недомыслию или нерадивости – расплачивайся собственной жизнью. И может быть, это не только наказание для тебя, ибо лишить тебя жизни – еще очень мало, чтобы воздать тебе по твоей тяжкой вине; это и суровый урок для других…
Строй командиров и политработников остановился на опушке рощи, выбегавшей из оврага, и по чьей-то команде повернулся лицом к свежевырытой яме, к которой подвели Рукатова. Куда-то исчезли конвоировавшие его красноармейцы; остались на их месте только начальник военного трибунала – высокий, полногубый, с интеллигентным, но удрученным лицом, и его заместитель – широкогрудый майор, все время вздыхавший, видимо, оттого, что ему предстояло самое тяжкое – привести приговор в исполнение.
Теперь, когда строй стоял лицом к яме, когда десятки глаз осуждающе и страждуще смотрели на Рукатова, он уронил голову и покачнулся. Чтобы не упасть, широко расставил ноги, но поднять глаза уже не смел.
На середину строя и вперед неуверенной, странной походкой вышел командир дивизии полковник Гулыга – высокий, поджарый. Его худощавое обветренное лицо с двумя бороздами, скобкой охватившими тонкогубый рот, было нахмурено и прятало в скорбных глазах то ли невыносимую боль, то ли яростный гнев.
Гулыга остановился между строем и Рукатовым, затем, видимо поняв, что заслоняет осужденного, отошел в сторону. Сурово-болезненным взглядом скользнул по нахмуренным лицам командиров и политработников, тяжко вздохнул и заговорил непривычно тихо и хрипло:
– Товарищи… В наших руках судьба Родины. Стоит вопрос: быть или не быть Советскому государству, быть нашему народу свободным или пойти на погибель в рабство. И в эту страшную годину встречаются среди нас люди, которые предают нас своей вопиющей безответственностью, своей беспечностью и расхлябанностью… По вине майора… бывшего майора Рукатова мы с вами не сумели выполнить приказ командующего фронтом… По вине Рукатова дивизия понесла потери… В самые ответственные минуты наступления начальник артиллерии дивизии Рукатов потерял управление своим родом войск. А потом, вместо того чтоб исправить положение, он напился пьяным до бесчувствия… Я с трудом удержал себя, чтобы не расстрелять его без суда!.. – Полковник Гулыга умолк, его нахмуренные глаза заволоклись слезой. – Никогда не мог предположить, что мой… – Губы полковника вдруг задергались, из его глаз покатились слезы; торопливо достав из кармана платок, он отвернулся и стал вытирать лицо. – Простите меня… – после напряженной, мучительной паузы прерывистым голосом продолжил Гулыга. – Простите меня… Я никогда не мог предположить, что мой зять…
От неожиданности весь строй будто задохнулся, издав какой-то хрипящий звук, после которого наступила страшная своей трагичностью тишина… Уже, кажется, никого не волновала судьба бывшего майора Рукатова. Тысячи игл впились в сердце всех, вызывая мучительную боль сострадания к этому немолодому полковнику, который в детской беспомощности не мог сейчас выговорить ни слова, принимая на глазах у всех тяжкие муки, стыдясь их и не находя возможности уклониться от них.
– Да-да, – пересиливая спазмы рыданий, почти шепотом продолжил командир дивизии. – Рукатов – мой зять… Он муж моей дочери… Отец моих внуков. Кое-кто знал об этом. – Гулыга остановил болезненный взгляд на Иванюте. – Он случайно был прислан в нашу дивизию, и я запретил ему до поры говорить о нашем родстве… Сами понимаете…
