Зеркало для героя - Рыбас Святослав Юрьевич (чтение книг .txt) 📗
Она сунула ему в руки большой кусок мыла. Оно выскользнуло, упало на глиняный пол и отлетело в угол, где лежал веник из чебреца. Роза вздохнула:
— Заснул? — И, подняв мыло, подвела брата к корыту.
Он скинул брезентовую куртку и рубаху и наклонился, сложив кисти ковшиком. Твердые широкие мускулы охватывали его спину, как крылья. Он умылся, взял у Михаила полотенце. И снова задал странный вопрос:
— Ты какое ему дала мыло? Земляничное?
— Буду я тратить земляничное! — ответила Роза. — С чего взял?
— Да, это не земляничное. Пахнет лавандовым одеколоном.
Он угадал: когда-то после бритья Устинов действительно освежался этим одеколоном, но флакон остался там, и никакого запаха не должно было оставаться.
— Показалось, — ответил он.
— Может, и показалось, — согласился слепой — А признайся, Роза тебе приглянулась?
Роза выхватила у него полотенце и подтолкнула к дверям:
— Ступайте в хату! Нечего глупости болтать!
Андрей засмеялся, и его неподвижные глаза обратились куда-то вверх.
— Ну, Андрей! — жалобно попросила она. — Не мучай меня.
Устинов шагнул к двери, взялся за ручку и остановился. Слепой прошел мимо него. Михаил оглянулся: Роза расстегивала робу и дерзко улыбалась ему. Он подождал, что будет дальше. Она сбросила спецовку, осталась в короткой сорочке, не закрывавшей колен. Он повернулся, приблизился к ней. Роза зачерпнула кружкой из ведра и плеснула в него.
— Иди, золотце мое, — насмешливо вымолвила она. — Я сейчас. — Роза взяла косынку и промокнула ему шею. — Иди!
...За ужином Устинов накрыл ладонью ее руку и сказал:
— В древности слово «роза» означало тайну, тишину и любовь.
Слепой поднял голову, стал тревожно водить бельмами.
— Роза, мне голову ломит, — пожаловался он. — Отчего?
Она, не отнимая руки, налила ему в стакан остаток водки. Андрей выпил, нащупал хлеб и понюхал. Потом стал есть жареную картошку, подгребая ее вилкой. Иногда на вилке ничего не было, но он нес ее ко рту.
Волна легкого хмеля качала Устинова. В светлых глазах Розы чудилось ему обещание.
В комнате было холодно, в черном запотевшем окне смутно отражалась ее голова, на макушке поблескивали влажные волосы.
— Спасибо тебе, браток, — сказал Андрей. — Помог нам... Песню не вспомнил?
И Устинов негромко пропел ему: «Враги сожгли родную хату».
Слепой взял баян, опустил голову, стал подбирать мелодию. К удивлению Михаила, он повторил песню слово в слово.
— Я знал, что такая песня должна быть, — вымолвил он, сдвинув баян. — Как сказано: «Звезда несбывшихся надежд»!.. То ж про меня. — И он закрыл глаза, покачал головой.
Роза неслышно убрала со стола, сняла с керогаза чайник.
Андрей перекинул через плечо баян, прошел вдоль железной кровати с горкой подушек и толкнул дверь. Роза вынесла из второй комнаты шинель.
Устинов остался один. Роза как будто по-прежнему стояла перед ним, он думал о ней неясными картинами, в которых соединялись ее голос, теплота руки, пение слепого. И еще в них была какая-то отрезвляющая тень. Он огляделся — увидел жену. Она смотрела на него печально, без укора, словно жалела. «Во мне есть остров из прочного материала, — сказал ей Устинов. — Когда-то его оторвало от такого поселка, такого домика, такой девушки, как Роза». — «Знаешь, Даша двойку получила сегодня», — сказала Валентина. «Роза — девушка славная», — продолжал он. Жены рядом будто не бывало.
Устинов встал, на холодной печи лежала газета. «Комсомольская правда». Передовая статья — о воспитателе в рабочем общежитии. В Москве заканчивают строить станцию «Смоленская». Создан Атлантический союз НАТО. Холодная война. Карикатура Кукрыниксов на Трумэна. На четвертой полосе — короткий некролог: умер Иван Максимович Поддубный, первый русский чемпион мира, сын запорожских крестьян, «...принял в 1905 году участие во всемирном чемпионате по борьбе в Париже. Здесь русский богатырь положил на обе лопатки всех знаменитых иностранных атлетов...»
В детстве Михаил играл в Ивана Поддубного, не подозревая, что они живут в одно время. Богатырь уже был легендой, а Миша боролся с мальчиками в детском саду и называл себя Поддубным... Потом он становился Константином Заслоновым, Васьком Трубачевым, разведчиками из «Звезды». Та жизнь еще не стала историей, еще полстраны привязано к земледелию, еще города окружены многочисленными Грушовками, еще время идет пешком, как человек на работу, и почти каждый верит, что находящиеся рядом люди помогут в трудную минуту, ибо предстоит долго жить вместе...
Вернулась Роза. Она подошла к столу, положила ладони на теплый чайник.
— Холодно? — спросил Устинов.
Он обнял ее. Она ткнулась ему в щеку холодным носом, но когда его руки стали настойчивы, она вывернулась и отпрянула к двери.
— Я тебе пальто почистила, — сказала Роза.
— Погоди-ка. — Он шагнул к ней, собираясь снова обнять.
— Если я тебе нравлюсь, давай по-хорошему. Я с тобой даже в кино не ходила, нас люди вместе не видели...
— Кстати, это мысль. Давай сходим в кино, только я тебя сначала обниму.
— Ты мне жених, что ли, чтобы я с тобой обнималась? Разве ты мне предложение делал?
— Ну, Роза, ты хваткая! С места в карьер...
— Какая есть. Не нравлюсь, пожалуйста, я тебя не держу.
— И колючая вдобавок. Ну не сердись, идем в кино. Сегодня «Константина Заслонова» крутят.
— Ага, — задумалась Роза, — сегодня ты со мной в кино пойдешь, все нас увидят... Но я же не знаю, серьезно ты или нет?
— Если бы ты могла понять, какая это все чушь. Никому до нас дела нет. Будь смелее! Делай, что тебе хочется!
— Я и не боюсь. Просто я не хочу того, что ты хочешь. Не пойду я с тобой в кино! Себе дороже!
Услышав эти речи, Устинов заскучал, подумал, что эта девушка права, ей другой нужен. И, пожелав ей всего хорошего, ушел.
...Роза стояла на крыльце, слыша скрип калитки и удаляющихся шагов. Моросил дождь, блестели кусты и забор, с улицы доносился баян.
Пока Устинов занимался частными делами, Ивановский вытягивал свой добычной участок. Он взялся контролировать все: от доставки порожняка до профилактического ремонта врубмашины. За эту старательность шахтеры прозвали его Чумовой, а главный инженер Тюкин считал Ивановского подарком судьбы. Миловидная толстушка-бухгалтерша, с которой он сошелся, получила от него талончик для покупки цигейковой шубы, его премию; и она была благодарна Анатолию за серьезное отношение к ней.
В общем, Ивановский показал сильную руку и добился ритмичной работы участка.
На «Зименковскую» приехал молодой кривоногий парень Боб Кауфман с фотоаппаратом, опасной бритвой и галстуком. Он дождался, когда Ивановский поднялся на-гора, и ввалился в душевую, где мылись шахтеры, подняв над головой бритву и спрашивая Ивановского. Однако тот регулярно брился по утрам и не нуждался в цирюльнике. Галстук у него тоже был собственный. «Вот это шахтер! — восхитился фотокорреспондент. — Вы храните свой авторитет, как синица окуня». С трудом Ивановский понял, что парень хотел сказать «зеницу ока». Зато фотография, сделанная в лучших традициях, украсила первую полосу газеты: Ивановский, вполне похожий на себя, мечтательно пялился вдаль, а у него за спиной высилось здание шахтного подъема. Он еще никогда не видел своих портретов в печати и после смены задержал Устинова и похвастался: «Видел? Ты гений, Миша!» — «То ли еще будет», — пообещал Устинов.
Конечно, у Ивановского возникали сложности. Начальники других участков не могли догадаться, почему ему удается получать больше порожняка, леса, победитовых зубков. Но у них не было такого консультанта, как Устинов, и они привыкли брать за горло руководителей вспомогательных служб. А Ивановский никого не хватал за горло, не стучал кулаком по столу, не требовал отдать положенное. Он просил: помогите мне, вы — зубры, я — новичок. Он показывал им, что он их уважает. «Запомни, — предупредил Устинов. — Почуют лукавую игру — тебе крышка. Без искренности нечего начинать. Враждебно настроенного человека обычно обезоруживает простая просьба. Но что дальше? Если не найдешь, за что их нужно уважать, ты проиграл. Найдешь — выиграл».
