Великое сидение - Люфанов Евгений Дмитриевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
«Катюшечка, свет мой, здравствуй на множество лет! – писала ей мать. – Большая невзгода мне, что ты от меня далече. Письма твои, свет Катюшечка, чту и умильно плачу от них. Даже ломота в костях одолевать начинает, едва раздумаюсь о тебе. Приезжала бы ты ко мне поскорей, и будь при сем над тобой мое благословение. Не замедляй с приездом своим».
Вместо того, чтобы с каким-то нерасторопным нарочным письмо отправлять, надо послать самого верного человека, дворецкого Василия Алексеевича Юшкова (не чужой ведь он Катеринке), и пусть заверит он дочку, что проживание в Измайлове не станет убыточным для нее, а содержаться она будет со всей свитой на государственном коште.
А вот и радость – Катюшка приехала со своей доченькой Аннушкой и сподобающей ей герцогской свитой. Сразу и ломота в костях перестала, и бодрость к царице Прасковье вернулась, и уж так-то она умилялась, глядя на внучку. Отцом ее был герцог Карл-Леопольд, но величали маленькую цесаревну не Карловной, а Леопольдовной, посчитав, что русскому уху будет так благозвучнее.
Свет Катюшка поселилась в Измайловском дворце подле матери, а свита – в двух флигелях. Располневшая, смуглолицая, черноглазая герцогиня, дорогая Катерина Ивановна стала будто бы еще меньше ростом и, прибыв в свое родовое Измайлово, кубышкой перекатывалась по дворцовым покоям. Словно возвратившись к своей прежней девичьей безунывной поре, оглашала покои громким смехом да безумолчным говором. В ее свите самым доверенным лицом был герцогский адъютант – черноусый статный молодой капитан и талант, на которого Катерина Ивановна обратила ласковое внимание еще в день своей свадьбы, когда сидела рядом с новобрачным супругом Карлом-Леопольдом, а глаз не сводила с его адъютанта Ганса Бергера.
Сразу же начавшиеся в замужестве семейные неполадки не стали особенно удручать герцогиню. Худеть, что ли, ей от них да стенаться? Она не горевала даже в тех случаях, когда супруг, нарушая условия свадебного контракта, не обеспечивал жену ни деньгами, ни припасами и она вынуждена была обращаться за помощью к матери.
Однажды – дело было зимой – прошел слух, что герцог Карл-Леопольд возымел желание побывать в гостях у своей царственной тещи, и курьером-разведчиком от него послан был полковник Тилье. Под самой Москвой на мекленбургского посланца напали разбойники, весьма неучтивым образом обошлись с ним и сопровождавшим его егерем – обобрали их дочиста, и немец-курьер появился в первопрестольной столице в рваном мужицком одеянии, обиженный сразу на всех московитов. Подвергать подобной опасности своего властелина полковник не мог и, незамедлительно уехав, отговорил герцога от вояжа в Московию. В Измайлове ждали его на широкую масленицу, но зять к теще на блины не пожаловал.
Царица Прасковья не опечалилась. Пускай непутевый зять живет, как хочет, а Катюшка будет от него независимой, может в любой день подняться и отбыть из постылой Мекленбургии да пожить вместе с матерью. Вот она и приехала со своим ухажером.
На правах самого приближенного человека адъютант Ганс Бергер осматривал покои Измайловского дворца; вот спальня царевны-герцогини, устланная сукном вишневого цвета. Катерина Ивановна показывает ему свою кровать, а рядом в алькове – постель маленькой принцессы Анны Леопольдовны. Все опрятно и хорошо.
Но что это за хрип и вой?.. На пороге комнаты появился полуслепой старик с всклокоченными серыми волосами, в грязном рубище и с бандурой в руках. Несколько струн на бандуре были оборваны, и они путались в пальцах старика, гнусаво тянувшего нескладную, похожую на вой песню. А потом, хрипло вскрикнув, он перешел вдруг на плясовой наигрыш, и под его музыку в комнату вбежала босая, еще более грязная старуха и, тряся своими смрадными лохмотьями, пустилась в пляс.
– Ух, какая резвая! – прихлопывала в ладоши Катеринка и, хохоча, приплясывала сама.
Ганс Бергер с отвращением смотрел на непристойно вихлявшуюся старуху, на грязные отрепья старика и недоумевал, как их появление могло веселить герцогиню. А она, с детства привыкшая к шутам и шутихам, карлам, дуркам, уродцам и юродивым, чувствовала себя среди них подлинно что как дома.
В дверях остановилась подошедшая царица Прасковья, и Бергер ждал, что она разгневается на грязных оборванцев, но царица одобрительно улыбалась, достала из кармана несколько сушеных черносливин и оделила ими веселящихся стариков.
– Потешьтесь, потешьтесь с ними, – сказала дочери и ее таланту, довольная, что они нашли себе развлечение.
Забыв про строгость своего нрава, благосклонно смотрела царица Прасковья на приближенного к дочери немца, – надо же ей утешной быть, и с огорчением подумала о себе, о замеченном охлаждении верного в прошлом наперсника Василия Юшкова. Вроде бы никакой размолвки между ними не происходило, но в последнее время стал дворецкий как бы от нее отдаляться.
Отдыхая в послеобеденную пору, лежала царица Прасковья, надеясь с часок подремать, ан ни на минуту глаз не сомкнула, раздумывая о превратностях бренной жизни. Поговорить надо с Василием, почему стал таким?.. Может, одарить его еще чем-нибудь?.. Да ведь мало приятного в том, что его расположение надобно покупать. Прежде безвозмездно ласковым был. А теперь-то что ж?.. Графского титула царь Петр ему не дает. Разобиделся, что ли?
– О-ох-ти-и… – тяжело вздохнула она.
Поздно спохватилась царица Прасковья, что занедужила обоюдная их любовь. Не прежним удалым молодцем стал Василий Юшков, заиндевело у него на висках, а шею морщинами исстегало. К стылым, пасмурным дням обветшалая жизнь подошла, и пожухла сердечная его склонность.
Вспомнилось царице Прасковье давнее, придуманное в молодые годы, – как им изъясняться, дабы непонятно было другим. Письма они такие друг дружке писали, подставляя на место букв цифры: буква «А» – единица, и следующая за ней по азбуке буква имела очередное цифровое обозначение. Тридцать самых ходовых букв были подменены у них тридцатью цифрами. Слово «люблю», например, в цифровом написании – «11, 29, 2, 11, 29».
Не спалось, не дремалось царице Прасковье. Написать Васе тайнописью, напомнить о прошлом?..
В Часослове хранился у нее листок, на котором азбучный порядок букв был заменен цифровым, и царица Прасковья отыскала его. Долго думала, с каких слов амурное послание начинать… Подобрала подходящие слова, не смущаясь их скабрезностью, и стала неразрывной цепочкой нанизывать цифры одну за другой. А когда написала, сложила листок пополам да еще и еще пополам, дождалась прихода Василия и сунула ему в руку.
– Почитай на досуге.
– Что это?
– Письмо тебе написала.
Он неопределенно повел плечом и, усмехнувшись, сунул письмо в карман.
В Измайлове среди придворных служителей царицы Прасковьи «для отправления дворцовых волостных дел» был подьячий Василий Деревнин. Он же управлял и окладною казною царицы. Исполнял свои обязанности Деревнин добросовестно, но за непочтительность навлек на себя гнев дворецкого Юшкова. По его распоряжению подьячий был отстранен от должности, и Юшков приписал ему будто бы большой денежный недочет. Деревнин просил, чтобы его рассчитали по-хорошему, без несправедливого, как он заверял, возведенного на него поклепа, но Юшков оттягивал время, ссылаясь будто бы на допущенную Деревниным путаницу в книгах. Уже несколько раз приходил Деревнин хлопотать по своему делу, а Юшков злобно насмехался над ним и грозил жестокой расправой. В последний раз пришел Деревнин на подворье царицы Прасковьи, обратился было к дворецкому, прося указать, в каких книгах нашел он путаницу, но Юшков не стал его слушать.
– Отстань, отвяжись! – прикрикнул на подьячего и, прижав пальцем одну ноздрю, высморкался в его сторону, а когда доставал тряпицу, чтобы нос подтереть, у него из кармана выпала сложенная в несколько раз бумажка. Не заметив этого, Юшков скорыми шагами направился к одному из дворцовых флигелей, а Деревнин оглянулся по сторонам – на дворе никого – и бумажку поднял. Отойдя в укромное место, развернул ее. Несколько слов было написано рукой царицы Прасковьи, – почерк ее Деревнин знал хорошо, и в тех словах предупреждение: по прочтении письмо истребить, а за теми словами несколько строчек цифирной тайнописи.
