Детская книга - Байетт Антония С. (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
В ноябре 1912 года в Сити разразился великий «серебряный скандал», заполонивший все газеты. «Саймон Монтэгю и компания» тайно скупали серебро для индийского правительства, как часть валютного запаса. Сыпались обвинения в коррупции, развешивались ярлыки антисемитов. Джон Мейнард Кейнс, веривший в постепенное упразднение золотого стандарта и в материальный валютный резерв, в июне 1913 года выпустил книгу «Индийская валюта и финансы». В ноябре того же года произошел кризис. «Великая спекуляция серебром потерпела крах, и Индийский банк драгоценных металлов лопнул. Какая трагедия!» — писал сэр Чарльз Аддис, сыгравший значительную роль в создании синдиката торговцев благородными металлами, которому в декабре удалось предотвратить катастрофу.
Герант Фладд все активней участвовал в работе банка «Вильдфогель и Квик» с валютой и драгоценными металлами. Он купил книгу Кейнса и внимательно прочел. Бэзил Уэллвуд пригласил Геранта на ужин в ресторан «Рулз», где заказал креветочный паштет, оленину, стилтонский сыр и силлабаб. Бэзил так и не понял, что, собственно, произошло с помолвкой Геранта и Флоренции, ныне миссис Гольдвассер. Но он заметил перемену в Геранте — новую мрачную решимость в работе, неулыбчивую серьезность. Под конец ужина Бэзил сказал:
— Я восхищаюсь решимостью, с которой ты работал последний год или два. На твою долю выпали испытания, но ты справился.
Герант согласился. Он заметил, что некоторые вещи нельзя поправить, но можно отложить в сторону и не думать о них, хоть это порой и тяжело.
Бэзил сказал, что Герант стал ему, во многих смыслах, еще одним сыном. Его родной сын даже не притворяется, что ему интересны битвы и повседневная жизнь Сити. В этом смысле Бэзил считает Геранта своим духовным наследником — духовным наследником материальных вещей. Бэзил хочет поспособствовать карьере Геранта — сделать так, чтобы тот продвинулся как можно дальше и как можно быстрее. Бэзила весьма впечатлила работа Геранта, связанная с индийским серебряным кризисом. Не хочет ли Герант поехать в Индию на следующий год, чтобы хорошенько ознакомиться с тамошней работой их банка?
Они подняли бокалы. В зале пахло вином, хлебом и подливой, свет был насыщенный, приглушенный.
Герант не ответил.
— Я подумал, что перемена обстановки… — сказал Бэзил. — Долгое путешествие на океанском лайнере. Со множеством красавиц, исполненных надежд, на борту, — рискнул добавить он.
Герант читал Киплинга. Он подумал о загадке Индии, о джунглях, о свете, о красках, о тварях. О сложных сделках с серебром. О расстоянии. Он понял, что ему нужно расстояние. Его воображение тронула идея прекрасных молодых женщин, плывущих по темным водам океана, в свете звезд, на поиски мужей. Такое путешествие может освободить человека… изменить, обновить его.
— Да, сэр, я бы этого хотел, — сказал он. — Вы всегда были ко мне очень добры.
Бэзил ответил:
— День твоего прихода в банк был счастливым и для меня. Ты слишком молод, чтобы одна неудача сбила тебя с Дороги. У тебя вся жизнь впереди. Перед тобой — весь мир.
Герант положил на одну чашу весов свою боль, а на другую — зов океана и далекую загадочную страну. В нем забродили новые силы.
— Я знаю, — сказал он. — Вы правы. Спасибо.
49
В день дерби, 4 июня 1913 года, Герберт Джонс по прозвищу Бриллиант, в жокейском костюме королевских цветов, скакал на Анмере, коне короля. Джонс был национальным героем. Ему аплодировали огромные толпы. Эмили Уилдинг Дэвисон в твидовом костюме, блузке с воротником-стойкой и неприметной шляпке стояла у ограды скакового поля в Тэттенхэм-корнер, где заворачивали кони, разноцветно мелькая на фоне неба. В рукаве у Дэвисон был триколор суфражисток — фиолетовый, белый и зеленый, и еще один такой же флаг обернут вокруг талии. Когда послышался тяжкий топот копыт и показался Анмер, возглавляющий скачку, Дэвисон шагнула вперед прямо под копыта и схватила коня под уздцы. Жокей, лошадь, кричащая женщина — все повалились на траву, оросив ее кровью. Джонс-Бриллиант упал и не поднялся — он получил сотрясение мозга и повредил плечо. Эту сцену засняли на кинопленку. На ней можно увидеть помятую Дэвисон со сбившимися юбками, которую, словно поломанную куклу, волокут полицейские. У нее была разбита голова. Голову замотали газетами. Дэвисон отвезли в эпсомскую больницу, где соратницы задрапировали ее кровать, словно катафалк, фиолетово-бело-зелеными флагами. Дэвисон умерла четыре дня спустя.
Упавшая лошадь поднялась и поскакала прочь. Король Георг записал в дневнике: «Бедняга Герберт Джонс и Анмер покатились кувырком. Я был ужасно разочарован».
Королева Мария послала Джонсу телеграмму, выразив сочувствие по поводу «прискорбного происшествия, вызванного чудовищным поступком жестокой, безумной женщины».
Много лет спустя Джонс говорил, что ему «мерещится лицо той женщины». После этого случая он больше не выигрывал скачек.
Социально-политический союз женщин устроил Эмили Дэвисон торжественные похороны. В них участвовали десять духовых оркестров и шесть тысяч женщин-демонстранток. Они несли фиолетовые шелковые знамена с вышитыми словами Жанны Д’Арк: «Сражайтесь, и Господь дарует победу». Суфражистки раздобыли флаг Дэвисон, запятнанный травой, грязью и кровью, и он стал реликвией. Несколько человек (как мужчины, так и женщины) кидались в гроб кирпичами. Гедда Уэллвуд, которая накануне до поздней ночи вышивала и подрубала знамена, тоже шла в колонне, обращая к преследователям бледное презрительное лицо. Ноги двигались в такт, музыка сплачивала женщин, превращая их в единое существо, идущее к цели.
Группа держала Гедду. Ей было очень странно, что создания, которым положено быть робкими, кроткими, домовитыми, любвеобильными, столь изобретательны в таких мятежных, опасных делах. Гедда с детства была мятежницей. Она вечно стояла в стороне от любых групп — от семьи Уэллвуд, от девочек в школе, от фабианцев. Она подрывала устои, выискивала неудобные истины. И не могла найти себе цели. А потом нашла ее — в сообществе мятежников, в армии, бьющейся за правое дело, в программе разрушения. Гедде нравилось маршировать — бедро к бедру, юбка к юбке, плечо к плечу с женщинами, подчинившими собственные потребности и движения великому делу. Жизнь в группе и притягивала, и беспокоила Гедду, которая от природы боялась закрытых пространств. Временами Гедде казалось, что ряды сейчас сомкнутся и раздавят ее, как Красная и Белая королевы и летающие присяжные-карты в «Алисе».
Армии нужны не только мученики, но и командиры. Здоровье Эммелины Панкхерст пошатнулось от голодовок и насильственных кормежек. Когда газеты, освещая нарастающую волну насильственного протеста, назвали Эммелину злобной старухой, она парировала: «В наши намерения не входит, чтобы вы были довольны». Однако армией, как это ни парадоксально, все чаще командовала хорошенькая Кристабель, хозяйка хорошенькой собачки, из хорошенькой парижской квартирки, объясняя это тем, что полководец-стратег должен быть в безопасности и на свободе. Как и многие другие самодержцы, она ссорилась с людьми: с Петик-Лоренсами, Фредериком и Эммелиной, которые жертвовали деньги на борьбу за права женщин, руководили этой борьбой и страдали за нее; со своей сестрой Сильвией, которая жила среди бедноты в Ист-Энде и не отступала от своих социалистических принципов, пока Кристабель водила дружбу с богачами, тори, кликами влиятельных и знаменитых людей. Она издавала декреты. В 1912 году, в день взятия Бастилии и день рождения Эммелины, Сильвия устроила зрелищное шествие в Гайд-парке: шляпки, знамена, флажки, все украшенные алыми драконами и белой каймой. Шествие имело огромный успех.
Кристабель телеграфировала из Парижа. Она приказала Сильвии сжечь Ноттингемский замок.
Сильвия отказалась. Она не верила в поджоги, в уничтожение шедевров искусства.
Но нашлись те, кто верил.
Они посылали друг другу шифрованные телеграммы. «Пух, перья, воск, смола, фиалки, маки, пудра». Они покупали и прятали канистры с парафином и бензином. Они всыпали кайенский перец и вливали расплавленный свинец в почтовые ящики. Пришел 1914 год, и они стали еще смелей и неудержимей. За первые семь месяцев 1914 года было подожжено 107 зданий. Суфражистки жгли шотландские замки, а потом принялись за культуру собственно Англии. В 1913 году они порвали ценные картины в Манчестере и разбили оранжерею с орхидеями в ботаническом саду Кью-Гарденс. Они взорвали новый дом Ллойд Джорджа в Уолтон-он-зе-хилл. Они резали телефонные провода и совали камни в железнодорожные стрелки, чтобы поезда сходили с рельсов. Они проявляли все меньше уважения к культурным ценностям: поджигали старинные церкви, портили средневековые библии. Они сожгли библиотеку Карнеги в Бирмингеме. Они, как до них анархисты, взорвали бомбу в Вестминстерском аббатстве и затопили водой большой орган в августейшем Альберт-Холле. Самих суфражисток избивали, запугивали, полиция и толпа срывали с них одежду. Им выкручивали груди, вырывали волосы. Суфражистки прерывали речи короля и премьер-министра решительными тирадами и собственным гимном на мотив «Марсельезы». Мэри Ричардсон методично подготовилась к уничтожению нелюбимой ею картины Веласкеса — элегантной, очень плотской Венеры, созерцающей себя в зеркало. Ричардсон дождалась, пока следящие за ней сыщики уйдут обедать (один из них просто прикрыл глаза газетой) и бросилась на застекленную картину с топором. Первый удар пробил стекло. Сыщик вопросительно взглянул на световой люк в потолке. Смотритель поскользнулся на полированном полу. Мэри нанесла еще четыре удара. Наконец ее повязали с помощью немецких туристов, обезвредивших ее меткими бросками «бедекеров» в затылок. Ее водворили в Холлоуэйскую тюрьму, приговорив к насильственному кормлению.
