Емельян Пугачев. Книга 3 - Шишков Вячеслав Яковлевич (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные TXT) 📗
— И не подумаю, — буркнул Барышников, с аппетитом кушая грешневые блины со сметаной. — Кровь портить из-за всякого пентюха Вавилы, в том шибкой корысти нет…
Митрич только головой тряхнул и сердито прикрякнул. Он тут же попросил у своего хозяина в долг три рубля, разыскал родителей Вавилы и, когда Барышников лег соснуть часок-другой, вернулся назад в чувствах расстроенных, с глазами красными, заплаканными. Как сел в угол, так и просидел не подымаясь, пока не проснулся хозяин.
— Ну, едем, Митрич!
И они двинулись дальше. Да, да… Невеселая была для Митрича дорога, слов нет, невеселая…
Но вот в некоем барском селе путникам повстречалась и «смешнятинка».
Тройка повстречалась. Да не какая-нибудь лошадиная, в бубенцах да побрякушках, в корню гнедой мерин, по бокам пристяжки, — нет, повстречалась им тройка. Человечья? Вот забавно-то, ей-богу — право… чего-чего только не насмотришься в дороге.
— Здравствуйте, барышня… хе-хе-хе… — приподнял Барышников бобровую шапку. — Куда это изволите правиться?
— Тпрруу! — прозвенел девичий голосок, и тройка остановилась. — А так… просто… катаюсь, хи-хи-хи… На прогул еду.
— Харраши лошадки, хе-хе-хе, ах, харраши! — протянул Барышников, косясь лукавым глазом на остановившуюся тройку.
— Да ведь нас барышня, дай ей бог женишка хорошего, дюже бережет, ха-ха-ха, — ответили с хохотом здоровецкие, как на подбор, лошадки. — Сладким овсецом кормит, канфетками.
— Я их канфетками кормлю, хи-хи-хи… Папенька ругаются, а маменька ничего супротив не говорит…
— Хе-хе-хе, приятно, приятно… А кто же, дозвольте узнать, ваш папенька, с кем имею честь?
— А папенька мой секунд-майор в отставке Павел Терентьич Невзгодин.
Они будут очень рады, ежели вы завернете к нам на перепутье…
— Премного вами довольны за ласковость, мы люди не гордые, завернем, — проговорил Барышников, снова приподымая шапку. Он оглядывал миловзорную, «субтильного» вида барышню в темно-зеленом душегрее с белым воротником и белой из горностая шапочке. Она сидела в ажурных, но крепких маленьких санках, держа в руках изящный кнутик для устращиванья и вожжи из тонких атласных лент. Её лошадки были пять рослых молодых девушек — одна другой краше — в нагольных опрятных полушубках. Они не стояли на месте, били в снег каблуками, как копытами, встряхивались, звякали бубенцами, звонкими визгливыми голосами изображали подобие ржанья: «иго-го-го-го!» Барышню такая игра занимала.
— Ну, лошадушки! — подняв кнутик, тряхнула барышня вожжами, и шутейная тройка взяла на полный ход — только снег полетел во все стороны.
— Вот добро, — улыбчиво глядя вслед тройке, протянул Барышников и приказал ямщику завернуть на барский двор.
— Кошке игрушки, а мышкам-то слезки, — оттопырив губы, недовольным голосом отозвался Митрич.
— А чего ж такое: ей утеха, а девкам канфетки.
— А ты запрягись с сынком своим Иваном Иванычем да вези-ка меня, я тебе щиколаду дам со сладкими пампушками…
Иван Сидорыч сердито поджал губы и отвернулся от лакея.
Павел Терентьич Невзгодин был помещик хозяйственный, но не практичный. Он имел больше тысячи десятин лесных угодий, у него действовал пильный завод, мельница, крупорушка, устроенные на быстрой, довольно многоводной речке, а также самое доходное предприятие — винокуренный завод.
Пили в столовой чай, закусывали. Восседал за столом и Митрич в своих медалях. В двух золоченых клетках канарейки пели. Помещик — невысок и тучен, с двойным подбородком, бабьим лицом и тонким голосом. Когда изрядно было выпито хмельного, завязались деловые разговоры.
— Раз вы, почтеннейший Павел Терентьич, нуждаетесь в оборотных капиталах, я советовал бы вам все ваши предприятия продать…
— Что вы, что вы! — тяжело шевельнулся в кресле помещик. — В случае крайности я, тововна, в банке землю заложу, малую толику леса на сруб продам, а, тововна, выкручусь как ни то…
— Дело ваше… А я бы купил у вас все чохом, и лес, и заводы, ежели не за дорого уступите… Не пахотную землю с мужиками, а токмо лес и заводы. Что вы тут, в такой глуши, живете… Да и барское ли дело заниматься коммерцией… На то есть люди промышленные, им и книги в руки, они к черному труду привыкли. А при вашем благородстве в Москве вам жить, вот и детишки у вас на возрасте, и дочка красавица невеста… Там и женишка доброго сыщете. Да и супруге вашей одна скука здесь, какой же здесь вкус к жизни. А в Москве — все знать. Да одни трезвоны московских храмов чего стоят, музыка, небесная прямо музыка.
— Ох, господи, помилуй, хорошо в Москве, дивно хорошо, — сонливым голосом сказал охмелевший Митрич. — Советую-с, советую-с… А взять Питер!.. Прямо ума рехнешься… А здесь — пень на колоду брешет, не жизнь, а треклятая пагуба… Ей-богу-с…
Хозяин выразительно переглянулся с красивой черноокой хозяйкой, разливавшей чай. Переняв их взоры, наблюдательный Барышников не без удовольствия подумал: «Кажись, клюнуло…» За общим столом завтракала и возвратившаяся с катанья Варечка. А два маленьких барчонка помещались за соседним детским столом и тихо переговаривались по-французски с гувернанткой. И когда большие завели разговор про Москву и Питер, дети вдруг замолкли и навострили уши.
— Ежели вы не погонитесь за большой корыстью, я мог бы тотчас заключить с вами купчую-запродажную. Расчет произведем тут же, наличными-с, — повторил Барышников. — Этакие случаи бывают не всякий день.
Упустите, будете жалеть-с.
После завтрака поехали глядеть хозяйство. Помещик все свое расхваливал, Барышников — хаял. Вернувшись, рассматривали землемерный план именья. Барышников великолепно разбирался в чертежах и планах. Он сообразил, что на речке можно устроить еще две, а то и три водных установки для новых лесопилок. Из рассказов хозяина он ясно видел, что дело ведется помещиком без всякого умения, что оно приносит хозяину весьма малые доходы, а в иные годы бывает и убыточным, что Барышников мог бы извлекать из всех этих предириятий в десять раз больше пользы.