Емельян Пугачев. Книга 2 - Шишков Вячеслав Яковлевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Покуда ты не выполнишь своего обещания, мы тебя никуда не выпустим!
— Как же умыслили вы, неразумные, удерживать меня, повелителя вашего?
— Пугачёв прошелся по горенке, почесал за ухом, задвигал бровями: дело осложнялось. — Чтобы удержать меня, нет такой силы. Я стрела, пущенная из лука, — сказал он миролюбиво, но в сердце его закипала кровь.
— Стрелу, пущенную из лука, можно перенять на лету стрелой встречной, — строптиво возразил Кидряс и запыхтел с таким напором, что обвисшие концы скатерти (он сидел на полу возле стола) заколыхались и вокруг запахло едко кумысом.
— Для учинения нового к Оренбургу приступа я повелел высокие строить лестницы, — сказал Пугачёв.
— Знаем.
— Ко мне на помощь идёт мой сын, цесаревич Павел Петрович, с тремя генералами. Они ведут много войска.
— Этого не можем знать.
— Так знайте! — не сдерживаясь уже, крикнул Пугачёв. По его пальцам пробежала судорога; пальцы сжимались в кулаки и разжимались. — Давилин!
Живо сюда портного, чтобы тащил чекмень его высочества.
Еще не дошитый вполне чекмень из тонкого алого сукна с золотыми галунами Пугачёв швырнул на головы ближних башкирцев и сказал:
— Вот казацкая сряда сыну моему, его высочеству. Как прибудет сюда, в казаки поверстаю его.
Чекмень переходил из рук в руки, башкирцы оживились, щупали сукно, прищелкивали языками: «Якши, якши… Бульно караша…» Затем снова нахохлились, посматривая на Пугачёва хмуро. Седобородый, с живыми черными глазками мулла, капризно оттопырив губы, сказал:
— Ежели ты в Яицкий городок откочуешь, мы от тебя со всем народом нашим тоже утечем!
— Народ не послушает вас.
— А вот посмотрим!
— Они присягу принимали мне.
— Я твой присяга сниму с них, — раздувая седые усы, сказал мулла. — У нас свой присяга.
— Присяга разная, а бог один… Я им волю дарую, своим царством Башкирия станет жить.
— Знаем! Сначала Оренбург бери.
Пугачёв, стиснув уста, задышал шумно через ноздри, хотел крикнуть мулле «собака» — но сдержался. Сказал:
— Ступай мирно по домам. Ответ дам завтра.
— В какую пору? — спросил старшина Кидряс.
— В полдень.
Семеро башкирцев — муллы, полковники, князья — поднялись с полу и, не попрощавшись с Пугачёвым, шумной гурьбой вышли. По знаку Пугачёва, вышел и толмач.
Вся накопившаяся ярость в Пугачёве рвалась наружу. Он залпом опрокинул в горло большой стакан вина, выгнал вон поднявшуюся наверх с веником Ненилу, топнул, крикнул:
— Палача сюда!
Прибывшему Ваньке Бурнову сказал:
— Завтра к полудню чтоб были готовы на виселице семь ожерельев из веревок… Чуешь?
— Чую, царь, отец. Кого ловить прикажешь?
— Сами придут.
Миновал день, миновала ночь.
Поутру явился к Пугачёву Максим Шигаев, покрестился на икону, отдал поклон и, помахивая перстами по раздвоенной бороде, с волнением, но тихим таящимся голосом заговорил:
— Что ты удумал, батюшка, Петр Федорыч?.. Да нешто возможно башкирских начальников принародно вешать? Тут такая растатурица пойдет с башкирским людом, что не обери…
— Они казни повинны, супротивники мои… Смерть им! — закричал Пугачёв. — Не встревай в мое дело, Максим Григорьич!
— Дело, батюшка, Петр Федорыч, не твое и не мое. Дело наше мирское.
— Знаю.
— Так на том и порешим, ваше величество. Дело делай, а умей и головы свои жалеть.
— Жалей свою…
— Твоя голова, Петр Федорыч, дороже моей. Твою и жалею! Да ежели бы ты, боже спаси, повесил их, вся башкирь ушла бы, а за ними и калмыки, и киргизы, и, чего доброго, татары.
— Так как же мне их, изменников, в оглобли-то ввести?
— А никак, ваше величество. Тех семерых, предателей народных, уже нету больше.
— Как так, нету? — вскинул крутые брови Пугачёв.
— Да так вот и нету! — развел руками Шигаев и, ухмыльнувшись в бороду, закашлялся.
Пугачёв вдруг как бы поглупел, он полуоткрыл рот, вопросительно уставился Шигаеву в лицо:
— Уж полно, не повесил ли ты их? Ась?
Шигаев стал рассказывать. Он вчерась видел вышедших от Пугачёва башкирских «коноводов», они ругали «батюшку». Затем встретил Ваньку Бурнова, поговорил с ним и, сразу все смекнув, велел ему ставить виселицу среди башкирского стойбища, а Почиталина послал обойти тех семерых смутьянов и сказать им, чтоб они до завтрашних полден никуда из Берды не отлучались. «Для кого виселица ставится?» — спросили они. «Не знаю», — ответил Почиталин.
— Вот и все, батюшка, Петр Федорыч. Вот и все. А в ночь, оседлав коней, все семеро тайно бежали. Да ведь они из богатеев богатеи, с ними пива не сваришь, батюшка! Им — что ты, что — Катерина царствующая… Лишь бы их не шевелили!
Пугачёв ударил себя по лбу и захохотал.
— Значит, убегли? Туда им и дорога! Море по рыбе не тужит.
Шигаев повернулся к двери. Пугачёв остановил его:
— Слышь-ка, Максим Григорьевич! Надо бы башкирцам-то дополнительно в котлы отпустить, да вот праздник у них какой-то на очереди, «ураза», что ли, по-ихнему. Треба им к празднику-то вина откатить бочонок да браги трохи-трохи.
— Больно щедр ты, Петр Федорыч, — насупился Шигаев. — У нас эвона сколько вер всяких. На каждого бога и вина не напасешь.
— А я тебе говорю — выкатить бочонок. Самолично буду на ихнем празднике.
— Под аллаха никнешь?
— Ну и что?.. С православием — я поп, с расколом — раскольник. А понадобится — и аллаху поклонюсь, голова не отвалится. Чуешь?
— Чую, чую… раз приказываешь, — сказал Шигаев и поспешил к выходу.
Между тем полковник Симонов как следует приготовился встретить непрошеных гостей. Жену с горемычной Дашенькой он отправил подальше от опасности — в Казань, а сам с воинскими частями принялся за работу. По осени земля была еще талая, и он успел возвести непрерывную линию укреплений. Вновь сооруженный высокий вал с кружевом крепкого частокола из заостренных бревен обоими концами упирался в Старицу и опоясывал часть города с главными зданиями. Церковь и колокольня составляли одну линию с валом, вплотную примыкавшим к их каменным стенам. За вал проникнуть было невозможно: в крепость, кремль тож, вели лишь два входа, запиравшиеся бревенчатыми, окованными железом воротами. На высокой колокольне были устроены под колоколами два помоста с восьмью окнами — во все стороны. На помостах поставлены две пушки при искусных пушкарях. Пушки могли нанести большой вред врагу: при широком обстреле ядра их били вглубь на целую версту. Внутри крепости хранился провиант, боевые припасы, дрова и устроены для нижних чинов теплые землянки.
